Вокруг сдержанно рассмеялись.

— То, что спина не гнётся — дело поправимое! Размять надо хорошенько! Батогами!

— У него не только со спиной беда, но и с ногами! Вон морда, в грязи вся!

— Эт он лужу обнять решил! С бабой перепутал!

 Я, честно говоря, растерялся. Сколько времени прошло с тех пор, как я очнулся? Часа два, не больше. Мало того, что тут ещё почти ничего не понимаю, так ещё и о прошлом ничего не помню. В общем, в голове полный сумбур и каша, а тут ещё этот вредный старикашка прицепился. И что теперь делать? Ну не знаю я специфики местных взаимоотношений. И как вести себя, в данной ситуации, тоже не очень понимаю. Но, судя по поведению Вилима, качать права точно не стоит. Ведь староста, по сути, больше на него наехал. Зря он, видимо, с Калистратом поцапался. Ох, зря! Тот сразу видно: жучила прожжённый и злопамятный, к тому же. Вот как речь вывернул. Враз моего новоиспечённого батяню врагом всего села выставил. И соответственно, всех против нас настроил. Вон мужики, хоть и скалятся немудрёным шуткам, а глаза то злые. А против всего села не попрёшь. Вот и Вилим это, похоже, понимает. Набычился, кулаки то сжимает, то разжимает, а молчит. Мда. Непрост староста. Совсем не прост. Одно радует. Не против меня эта интрига направлена. Ведь я то, судя по всему, ломоть отрезанный и, без пяти минут, в сторону города катящий, а значит этой общине, будь она не ладна, уже не подчинённый. Так что лучше уж промолчу в тряпочку, дождусь этого послушника ихнего и ходу отсюда. Пусть Вилим расхлёбывает. Всё равно у меня с ним родственные отношения не сложились. Вот накостыляют ему мужики, будет знать, как руки распускать.

 Но в планы Калистрата моё молчание не входило.

— Что молчишь то, Вельдушка? — задушевно так обратился он ко мне, ну почти как к родному. — Раньше ты на язык побойчее был. Да и вообще — пошустрее. Вон как в сторону Махровой зыби почесал. На силу догнали! А может, ты и теперь сбежать замышляешь? Уже по дороге в город? — Калистрат обвёл взглядом односельчан и предложил: — Мужики, может заменим его Славутой? А то, чем Лишний не шутит, вдруг опять сбежит? Хлебнёт тогда деревня горюшка. Полным ковшиком хлебнёт!

 Я мысленно чертыхнулся. Вот гад! Ошибся я! Одного Вилима этому козлу бородатому, похоже, мало. От нарисовавшейся перспективы моментально пересохло в горле. Если меня оставят здесь — это конец! Сельчане в муку раскатают, а потом, остатки, если что–то, конечно, останется, Вилим по стенкам размажет. Недовольный гул, прокатившийся по толпе, со всей ясностью подтвердил мои предположения. Толпа сдвинулась, взяв нас в плотное кольцо. Послышались оскорбительные выкрики, предложения хорошенько проучить молокососа. Кто–то выдернул из толпы и втолкнул в круг незамеченного мною Славуту. Парнишка тут же прильнул к отцу, затравленно озираясь по сторонам. Он то, судя по всему, и заставил гиганта очнуться и вступить в бой.

— Не мели чепухи, дядька Калистрат, — резко отчеканил Вилим, прижав Славуту к себе. — Вельд, конечно, поганец ещё тот, но не дурак. Одно дело, когда он после обряда сбежал. Тоже дурость, но там хоть надежда была, в деревню какую–нито прибиться, аль в город податься. А как стигму на шею наденут, какой уж тут побег? Каждый встречный переймёт.

— По мне, так полный дурак! — высунулся, из–за спины Калистрата, рослый черноволосый парень, с нагловатыми глазами. — Умный, в Махрову зыбь, не сунется.

— Тут дядька Паткул говорит, что он в пустоши память потерял и головой совсем тронулся, — встрял в разговор пожилой мужик, в рваном треухе. — Я так думаю. Ты уж извини, сосед, — повернулся он к Велиму, — Но посылать надо Славуту. Шибко ненадёжен Вельд будет, раз мозги набекрень. Только Трое знают, что ему Лишний может нашептать!

— Что–то он и впрямь молчит больно странно, — поддакнули из–за спины. — Первый болтун на деревне был, а сейчас и слова не вытянешь.

— Может он не только умом тронулся, но и разговаривать разучился? — довольно загоготал чернявый. — Дядька Вилим, а по нужде он ещё пока сам ходит, аль у него штаны мокрые вовсе не из–за лужи?!

— Как был ты балаболом Васятка, так балаболом и помрёшь, — под дружный смех толпы, сплюнул Вилим.

— И ничего я умом не тронулся, — решился я вступить в разговор, осторожно подбирая слова. Сын старосты, сам того не желая, своей шуткой слегка разрядил обстановку и я понял, что это мой шанс. Буду и дальше молчать, точно здесь останусь. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нужно убедить этих бородачей, что я вполне адекватен и никуда сбегать, не собираюсь. — С памятью плохо — то, правда. Да то моя беда. В дороге это не помеха. И бежать я никуда не собираюсь. Стигму же оденут, — что это за стигма такая, я не представлял, но раз Вилим на неё ссылается, не грех и мне вспомнить. — Правильно батя сказал. Я себе не враг.

— Что совсем ничего не помнить? — вывалился из толпы оживившийся Аникей и, дыхнув мне в лицо сильнейшим перегаром, спросил. — А как намедни у меня баклажку вару взаймы взял, тоже не помнишь? — и повернувшись к Вилиму, требовательно заявил. — Рассчитаться бы надо, сосед!

— Вот прощелыга ушлый! Так и норовит, на дармовщинку выпить! — засмеялись из толпы.

— А кабанчика копчёного он у тебя в долг не брал случаем, Аникей? И крупы пару мешков? — развеселился народ.

— Мне тоже смешно. Да только как бы нам потом горькими слезами не умыться, — оттолкнул от меня Аникея староста. Его явно раздосадовало то, что разговор ушёл в сторону, и он решил вернуть его в нужное русло. — Опаска меня берёт, ущербному на шею стигму вешать. Сгинет по пути или к ловцам в лапы попадёт. И всё! А с кого спрос? — Калистрат выразительно посмотрел по сторонам и, подняв палец вверх, внушительно добавил: — С нас! Не считая Вилима, ещё три семьи горькими слезами умоются!

— Твоя, правда, Калистрат, — согласился со старостой худощавый высокий мужик средних лет, единственный из всей толпы, щеголявший добротным почти новым кафтаном, — у всех у нас отроки есть. Не приведи Трое, ещё кого отцы–вершители заберут.

— Ну, ваших–то с Калистратом сынков не заберут, — ехидно возразили из толпы. — Опять так же откупитесь, как староста Васятку откупил.

— А я Вельда силком Васяткин баллот кидать не принуждал, — вызверился староста. — Всё по согласию было! Я честно за это уплатил! Всё по ряду, как положено! А он, — Калистрат кивнул головой в мою сторону. — Как время пришло, долг отдавать, так сразу в бега подался! Ряд порушив!

— Мы ряд не рушим, — набычился в ответ Вилим. — Вельду баллот выпал, Вельд и пойдёт в школу мажеску! Всё, как и было сговорено!

 Я слушал начавшуюся между мужиками перепалку и лихорадочно соображал. На кону стояла моя судьба. Вот придут сейчас эти бородачи к решению, не отправлять меня на мага учится и всё. Пиши, пропало. Нужно убедить их не делать этого. Но как? Местных реалий я не знаю. Как бы ни ляпнуть чего–нибудь, себе во вред.

— Пойти то пойдёт, а вот дойдёт ли? — продолжал гнуть свою линию Калистрат. — До городу шесть дён пути будет. И стока же отцам–вершителям понадобится, чтоб сюда добраться. Вы хотите две седмицы трястись в ожидании и гадать: дошёл ли этот выкидыш Лишнего до школы или нет? Нужна ли нам эта докука, сельчане?

 Одобрительный гул выбил землю, из–под моих ног. Отчаяние стальными когтями сжало сердце.

— Да дойду я! Богом клянусь! — почти сорвался я, на безнадёжный крик.

— Эт, каким таким богом? — хитровато прищурился староста. — Уж не Лишним ли? Чем же тебе Трое не угодили?

— Так ими и клянусь! — быстро исправился я. — Как штык в городе буду!

— Заткни пасть, щенок! — рявкнул на меня новокафтанник. — Соплив ещё, в споры старших лезть! Ну, ничё! Мы тебя всем обществом поучим! И надо бы к отцу Игнатию его свести. Он быстро дознается, что у него за любовь к Лишнему!

 Несколько пар рук цепко опустились мне на плечи. Кто–то ещё и хорошую затрещину отвесил, да так, что зубы клацнули. Я затравленно оглянулся на Вилима. Вот чурбан неотёсанный! Стоит, глазами страшно вращает, а двух слов сказать не может! По всему видно, драться собрался за Славуту. Только каким бы ты здоровым не был, против толпы не попрёшь — сомнут. Да и среди мужиков, парочка не слабей Вилима смотрелась.