шесть сотен гердрат от трубящего рога - вторая треть эпохи

Всадники, защищающие вход в чертог Алой Инквизиции, истекали кровью. По другому у него не получилось бы пробиться в место, где производилась казнь. Юноша опустил окровавленный меч и бегом бросился в зал. Посреди помещения, прямо под куполом, на железном стуле сидела феечка. Ее руки были скованы тяжелыми кандалами, прожигающими плоть до костей. На спине ни одного живого места, лишь кровь. Ничего кроме крови. Фею еще не успели лишить крыльев, а они были у нее прекрасными: солнечными, словно лепестки подсолнуха с вкраплением черных точек. Ее длинные волосы цвета коры каштана ложились спутанными прядями на грудь. По лицу расползлись синяки и окровавленные подтеки.

Увидев ее, юноша замер на входе, а пальцы сжимающие рукоять меча дрогнули. Он не обращал внимание на сотню всадников, восседающих на трибунах, на Святого Деррака, что читал молитвы превознося Пресвятую Морриган. Он видел только ее. Такую же прекрасную, как и в тот день, когда он с ней познакомился.

Но охрана не заставила себя долго ждать. Сзади подоспели всадники, и посильнее тех, что охраняли двери.

— Вам сюда нельзя, Ваше Высочество.

Всадники схватили его. Юноша опомнился и стал вырываться. Святой Деррак медленно поднял вверх меч с алой рукоятью из чистого железа.Святой Грандал. Им отсекают крылья.

— Нет! — закричал юноша. Его руки удерживали, но он не хотел сдаваться. — Не смейте! Это приказ!

Но Святой Деррак не слышал его, а может, не хотел слышать. Зато его услышала феечка. Она медленно повернула к нему голову и улыбнулась. В ее светло-зеленых глазах промелькнуло сожаление и что-то еще. Обида? Горечь? Утрата? Он не смог распознать. Ее глаза оставались абсолютно сухими. Губы исказились в болезненной улыбке. Она не плакала от физической боли, а у него при зрелище ее пыток перед глазами стояла мутная пелена.

— Прошу, — прошептал он. Юноша перестал вырываться, обессилено упав на колени. Он не отводил от нее взгляда, а она, с той же застывшей улыбкой, всматривалась в его лицо.— Умоляю. Не причиняйте ей боль.

Инквизитор опустил меч, разрезая плоть и кости, лишая фею крыльев. Она пронзительно закричала. По щекам парня катились крупные слезы, а сердце разрывалось на мелкие кусочки. На его губах застыла немая мольба.

— Хватит! — закричал он.

“Не надо. Прекратите. Ей же больно”, — проносилось в его голове.

— Ваше Высочество, это приказ императора. Святой Деррак всего лишь выполняет волю Его Величества, — попытался урезонить принца один из удерживающих его всадников.

Второе крыло в глухим треском упало на пол. Крик стих. На феечку было страшно смотреть. Рот все еще приоткрыт, глаза широко распахнуты. Стеклянные пустые глаза, которые никогда не плачут. Он знал о ней многое, но этого было недостаточно, чтобы защитить. Слишком слабый, слишком гордый. Все могло сложиться иначе, если бы он послушал ее. Если бы не был столь беспечным.

Дрожащие пальчики феи зашевелились и сложились в жест. Потом в другой. И еще один. Это был их особый язык, с помощью которого они могли общаться даже на расстоянии. Сейчас она говорила:

“Не горюй. Не сожалей. Ты мое сердце”.

Последнее движение, прежде чем Святой Грандал пронзил ее сердце. Тело феечки безвольно обмякло. Голова, с некогда красивым лицом, завалилась на бок.

Он не мог поверить в ее смерть, хотя и видел своими глазами, как клинок насквозь входит в ее тело.

Если он был ее сердцем, то в тот день его убили, пронзили смертельным железом и поставили на колени.

Он перестал существовать…

Часть I

Помнить

У Этери Фэрнсби было две проблемы. Ей не хватало воздуха. Грудь, прикрытая черной шелковой пижамой, опустилась и замерла. Руки от предплечья до кончиков длинных пальцев похолодели. Темные волосы разметались по подушке, ресницы перестали трепетать, полуоткрытые губы казались обескровленными.

Лицо Этери было настолько бледным, что почти сравнялось цветом с белоснежной наволочкой твердой подушки.

Ей что-то снилось. Но что… девушка не вспомнит никогда.

Этери подорвалась внезапно, словно ее кто-то тронул за плечо и этим невинным прикосновением заставил проснуться. Все еще сонная, с мутной пеленой в глазах, она потянулась за лежащим на прикроватном столике дневником. Размером с ладонь книга в твердой кожаной обложке открылась на середине. Ручка выпала на одеяло, оставив несколько размазанных линий на пододеяльнике. Но Этери не заметила их. Она быстрым неровным почерком вывела на страницах строки:

“Меня зовут Этери Фэрнсби. Я родилась и выросла в городке Хоу-Хэль на западе Биармонии. Я дочь Лилит Фэрнсби, женщины, которую обнаружили на дне Туманного озера двадцать пять лет назад. Спустя ровно двадцать пять лет и три месяца я проснулась посреди проклятого озера. Перед моими глазами смерть.

Я. Ничего. Не помню”.

Опустившись на подушку, Этери выдохнула и провела по лбу рукой, стирая испарину. Страница дневника перелистнулась на предыдущий день. Точно такая же запись украшала и ее. Она была выведена тем же кривым нервным почерком на всех страницах старого блокнота.

Девушка села на кровати, обхватив колени руками, и повернула голову в сторону окна. Небо даже не думало светлеть. Оно серым туманом окутало весь город. Этери коснулась места, где раньше у нее была мочка уха. Солнце не выходило уже больше недели, а унылая тьма ее порядком достала.

Три месяца.

Этот срок она тоже вписала в дневник, как только купила его в галантерейной лавке старушки Хопкинс.

Ровно три месяца назад Этери, ведомая странными и логически неразумными порывами, приехала на холм, прозванный в народе Сидом. Она боялась за мать, которую преследовал странный человек.Незнакомец из книжной лавки. Он преследовал и Этери тоже. Но с Лилит Фэрнсби его объединял общий секрет. Общее прошлое.

Человек, назвавшийся Элфи де Флуа, ни на секунду не внушил Этери доверие. Появившись, словно из пустоты, он стал ее наваждением, той самой навязчивой мыслью, от которой так просто не избавиться. Если засядет в голове, то навсегда.

Его образ навсегда вписан в страницы дневника. Дьявольски обаятелен, преступно красив, не умеет держать язык за зубами и угрожает с завидным постоянством. Таким Этери запомнила Элфи де Флуа.

И свет. Тот самый теплый яркий свет, вырывающийся из его груди. Может, он хотел поведать все секреты незнакомца из книжной лавки, а может, напротив, скрыть их так, чтобы ни одна живая душа не узнала правду. Этери больше склонялась ко второму варианту.

Она никак не могла вспомнить, о чем Элфи рассказывал Лилит на том холме. Не могла вспомнить, почему побежала в их сторону и почему она проснулась посреди Туманного озера спустя три месяца после того злополучного дня.

В этом и была ее вторая проблема. Она не помнила абсолютно ничего. Спина Этери покрылась мурашками, они покрыли тело вплоть до шеи. В Туманном озере было так холодно, словно она навечно застряла во льдах и томилась там больше двух сотен лет. В тот день ее глаза распахнулись, и она увидела отливающее сталью небо, сгущающееся над ее головой. Грозное и рассерженное. От неожиданности Этери взмахнула руками и чуть не пошла на дно. К счастью, она вовремя сориентировалась, взяла себя в руки и выплыла на берег, откашливая воду, попавшую в легкие. Поймав попутку, она добралась до города и, дрожа, бросилась к дому родителей.

На Джоне не было лица, когда он увидел ее на пороге. Между его бровями залегла складка и появились новые морщины. Он сделал шаг, крепко обнимая, словно не видел целые годы. А Этери никак не могла понять, что же случилось. Уже позже, когда она отогрелась в теплой ванне и с удовольствием съела приготовленные Джоном блинчики, он рассказал, что и не надеялся ее увидеть. Рука Этери, сжимающая чашку со смородиновым чаем, замерла, и она подняла на него удивленный взгляд своих бесцветных глаз.