Таймар расхохотался, глядя на скалящую зубы воительницу, закрывающую собой Китэрию. Он смотрел на Нэвру с восхищением, поражаясь её преображению. Ещё пять дней назад девчонка истерила, оказавшись невольной свидетельницей насилия над сестрой. Теперь же, сидя в каменной темнице, повязанная по рукам и ногам, словно дикая кошка, она показывала своё истинное лицо, и Таймару оно нравилось. Его привлекали светящиеся в темноте кошачьи глаза, чуть заостренные клыки, которые она, уже не стесняясь, демонстрировала каждому, кто хотел прикоснуться к лилулай, но главное, — его заводила ярость этэри. Эта ярость будто большой мыльный пузырь надувалась вокруг загнанной в угол воительницы, переливаясь десятками разных красок, которые князю были хорошо знакомы с детства.

— Поразительные создания, — проговорил он, вглядываясь в Нэвру. — Как чувствует себя муэ Китэрия? — поинтересовался он у девушки.

Та лишь зашипела ему в ответ.

— Вот тебе и светлые создания, — проговорил он ухмыляясь. — Скажешь, роглуарский воздух отравляет твоё сердце? А может вы просто-напросто, ничем не отличаетесь от нас, а, божьи люди?

Нэвра снова зашипела.

— Я рассчитывал на более конструктивную беседу, — изрёк Таймар, тяжело вздыхая. — Рассадить их по разным камерам, и если помыть и переодеть нет никакой возможности, значит оборудуйте их клетки таким образом, чтобы они могли сделать это сами. Не хватало еще чёрную хворь развести. Выполняйте, — отдал он приказание и удалился.

Ближе к ночи наказ Таймара был выполнен, и когда он уже собирался отходить ко сну, ему доложили о том, что начальник казематов просит принять его.

— Впустите, — разрешил князь.

В покои зашел седовласый мужчина, повидавший на своем посту немало странностей и уже давно привыкший ничему не удивляться. Но сейчас на его обветренном лице лежала тень недоумения и некоего нуменозного, раболепного страха. Таймар насторожился.

— Что стряслось? — спросил он его.

— Мой князь, — неуверенно начал мужчина, — я… Мне… По-моему…. Не кажется ли вам, что я должен знать, кого охраняют мои люди?

— Что, славная Нэвра умертвила ещё несколько надзирателей?

— Не в этом дело, хотя, конечно, и в этом тоже, просто девушка с цветными волосами она… Она очень плоха. У неё серьёзное увечье и оно кровоточит, но её кровь… — начальник казематов, прикрыл ладонью рот, будто боялся рассыпать лишние, ненужные слова.

— Голубая, — спокойно подсказал князь.

Мужчина судорожно сглотнул и закивал, пуча глаза.

— Девушку с цветными волосами зовут Китэрия. Она в сознании?

— Д-да.

— Хорошо. Как думаешь, она сможет убежать?

— Какой там, она передвигаться-то самостоятельно не может.

Таймар с силой вдарил по краю столешницы, сам поразившись, что эта весть настолько разозлила его.

— Освободить одну из комнат в доме на мосту, и приготовить её для раненой пленницы, приставив к ней служанку и моего личного лекаря.

Начальник казематов замешкался, уставившись на князя немигающим взглядом.

— Что стоим?! — завопил Таймар. — Живо исполнять! Через полчаса проверю.

Когда за князем прислали человека с докладом о том, что дом на мосту обустроен под госпиталь, а Китэрия перемещена в лучшую комнату, он отправился проверить насколько плачевно её состояние.

Дом на мосту был одним из излюбленных мест князя. Здесь жили самые обворожительные из его наложниц. В нем всегда царил таинственный полумрак, в котором клубились дымные лампадки с вересковым маслом, ручьями тёк пряный хрог, а розовотелые красавицы, изнемогающие от тоски по его крепким рукам, шуршали в гостиной дорогими шелками, заманивая его в свои объятья. Теперь же каменные стены, увешанные трофейными рогами и звериными головами, освещали десятки ламп. По коридорам носилась челядь с кувшинами для воды, а в воздухе пахло не страстью, а отчаянием и мукой. Все служащие понимали, что если загадочная рабыня отдаст Богам душу, то князь скормит и их никчемные душонки, но уже не демиургам, а демонам.

Пройдя быстрым шагом гостиную, он поднялся на второй этаж, к спальням. В крайней, самой просторной и дорого обставленной он нашел раненую. Вокруг её кровати суетились две немолодые женщины и врач.

— Грейте чаил, грейте. И нитку с иглой в нем промойте, безмозглые курицы, — срывал свой гнев на подручных не на шутку встревоженный мужчина.

Он нависал над стонущей этэри и пытался что-то втолковать ей, но девушка отмахивалась от него.

Таймар приблизился к ложу больной.

— Нет, нет, — умоляла Китэрия, — не надо меня колоть иголками, просто раздобудьте корень геропонуса, можно ещё немного варашки… да, да и плесень, вам нужна плесень, Нэвра сделает из неё обеззараживатель.

— Но, моя дорогая, я понятия не имею, что такое геропонус и варашка. Плесени у нас, конечно, хоть отбавляй, но разве же она вам поможет?

— Нэвра, она найдет всё что надо, позовите Нэвру, — стояла на своем Китэрия.

— Она бредит, мой князь, — опуская руки, проговорил врач. — Состояние её ухудшается, не знаю, что с кровью, но она плохо сворачивается.

Таймар подошёл к мечущейся в постели девушке и вгляделся в её влажные глаза. Если бы чужая боль могла стать ядом, она непременно отравила бы сейчас князя. На Таймара смотрела не обезумевшая, но отчаявшаяся женщина, чьи речи и мольбы о помощи здесь никто не слышал, а точнее плохо понимал. Высшим слогом, на котором изъяснялись валамарцы, в Роглуаре владели лишь отпрыски Деорака, жалкая горстка из знати да опытные врачи и то не слишком хорошо. Чудо, что среди его рабынь имелась бывшая жена посла, скверно, но всё же говорившая на высшем слоге, иначе пришлось бы приставить к пленнице лекаря вместо служанки.

— Она не бредит, — проговорил князь, отстраняя лекаря и присаживаясь на край постели. — Что такое варашка, какое-то растение или уже готовое снадобье? — спросил он, обращаясь к девушке настолько мягко, насколько мог.

— Цветок, белый цветок с желтой сердцевиной, их полным-полно в полях, из него делают отвар. А геропонус это кустарник с ярко-синими цветами, его в смешанных лесах можно отыскать, у ваших травниц наверняка есть. Он нужен, чтобы восстановить силы.

— Я разочарую тебя, в Дей-Айраке очень мало лесов, а поля, усеянные варашкой, я в своей жизни видел лишь раз — в долине Нувэй.

— Это же сорняк, неприхотливый сорняк, он должен у вас расти, — отчаявшись, простонала этэри.

— У нас и понятия-то такого нет — сорняк, — усмехнувшись, проговорил Таймар. — С тех пор, как демоны обесплодили большую часть наших земель, низвергнув на них лаву с трех вулканов, любая травинка в Роглуаре — ценность.

— Мне жаль, — печально прошептала Китэрия, и Таймар отчего-то поверил в эту её печаль.

— Позволь моим лекарям сделать то, что они могут, и не требуй от них большего. Они тебя не поймут.

— Зачем ты пытаешься сохранить мне жизнь?

— Я думал, это очевидно.

— Чтобы вытянуть из меня всё, что я знаю о Валамаре, а потом отдать тому громиле со звериным лицом?

— Ты его собственность, и он волен делать с тобой всё, что пожелает. То, что я не позволяю ему трогать тебя, нарушает «воинское слово». У нас есть определенные законы, и даже я не смогу защищать тебя от Харуха вечно, — против собственной воли разоткровенничался Таймар.

— Ты не похож на раба законов, — прошептала Китэрия, прищурившись, словно всматриваясь в зернистый узор таймаровой сущности и разбирая его на составляющие.

Князь поежился, вновь ощутив стыдливое и такое непривычное для себя ощущение душевной наготы. Он — мужчина, никогда прежде не позволявший ни одной женщине такой вольности как прямой, изучающий взгляд, уже дважды терял перед чужестранкой покой. А всё от того, что она умела проникнуть сквозь покровы, защищающие его внутренний мир от посторонних глаз. Он хотел было уйти, отложив допрос до завтра, но тут Китэрия встрепенулась и, приподнявшись на локтях, потянулась к нему.

— Ты чувствуешь, — потрясенно проговорила она, — ты всё чувствуешь! Это поразительно, — этэри улыбнулась, словно нашла на его лице решение некой сложнейшей задачи, мучавшей её все эти дни.