Когда путники вошли в дом, на стол уже накрывали. Низкорослый пацан катил тележку с закусками, хлебами, мясом ящеров и, конечно, крепким пятидесятиградусным чаилом. Накрывать ему помогали две прислужницы.

Уставшие путники не стали дожидаться, когда слуги закончат с приготовлениями. Они уселись на лавки и тут же схватились за чарки с огненной водой, осушив их чуть ли не залпом.

— Б-р-р-р, хороша, — прохрипел капитан, занюхивая питье хреновым листом.

Как только все закуски были выложены на стол, челядь вытянулась по струночке и принялись ухаживать за гостями. Вскоре явился и сам надсмотрщик. По его лицу было видно, что он признал в могучем воине сына Деорака, рождённого под кровавой звездой. Не то портрет его всё ж таки где-то углядел, не то сверкнувший в ухе рубин приметил.

Разжиревший на местных харчах мужик с заплывшими от чаила глазами, залебезил перед князем, боясь, что за провинность Щепа, его сместят с должности. И боялся он, надо сказать, не напрасно, потому как одного взгляда на его раскрасневшуюся ряху и бегающие зенки было достаточно, чтобы понять — засиделся он в управленцах.

Таймар даже не стал тратить время на упреки и отчитывания, для себя он решил, что как только вернётся в столицу, пришлёт сюда проверяющего с новым надсмотрщиком. Он лишь велел снарядить к утру механическую повозку и немедленно прислать лекаря и стражей, чтобы охраняли их пленных.

Выяснилось, что лекаря нет, а всех нуждающихся пользует травница Мэра.

— Ну так её пришли! — не выдержав, гаркнул князь. — И травы свои пускай тащит, у меня тут раненая.

— Так и вы, Ваше Высочество, потрёпаны и не мало, — протараторил надсмотрщик.

— Пустяки, — бросил Таймар, прикрывая полотенцем разодранное плечо и исцарапанную спину. — Пускай сначала её посмотрит.

Пока травница лечила Китэрию, трое уцелевших в походе мужчин принимали ванны. Надсмотрщик приставил к Таймару самую пригожую девку из своего питомника. Но после женщин Валамара князь не мог смотреть на неё без жалости, хотя прежде счёл бы бедняжку если не красавицей, то, по крайней мере, милашкой.

В очередной раз он проклял затею отца, не представляя, как теперь будет любоваться местными женщинами, когда-то радовавшими его глаз.

А тем временем «милашка», ничего не подозревающая о грустных думах князя, успела избавиться от одежд и, вооружившись губкой, принялась мылить спину князя, ненароком прикасаясь к ней своей грудью.

Таймар на её откровенные манипуляции никак не реагировал, и девчонка решилась на более смелые действия.

— Просто омой эти царапины и разомни мне тело, смазав мазью, — проговорил он устало и одернул её руку.

Девушка зардевшись, повиновалась. Но когда она намыла гостя и уложила на чистые простыни, принявшись растирать его напряженные мышцы, он подумал, что погорячился и напрасно отверг её. Руки у «милашки» были что надо: нежные и гладкие, а от распущенных волос пахло вереском.

Неожиданно для себя князь вдруг развернулся и, схватив массажистку обеими руками, повалил на кровать.

Пока миниатюрное создание стонало под необузданным напором Таймара, дуреющего от тонкого запаха степной травы, в соседней комнате, где Китэрию лечила травница, разразился скандал.

Наскоро помывшийся Харух, спешил к своей добыче. Всю дорогу он только и думал о том, как сожмёт хрупкую, нежную и благоухающую виноградом Китэрию, как она разведет перед ним свои белые ноги…. Одна мысль не давала капитану покоя — каков цвет её волос там — меж этих упругих бёдер?

Харуха аж трясло от вожделения, он бы с радостью и трапезу пропустил, и купание, если б не князь. Но теперь, когда все условности были выполнены, а Таймар занялся девкой, что к нему приставил надсмотрщик, он мог, наконец, распорядиться своим трофеем, как желает.

«Видят Боги, я проделаю с ней всё, о чём мечтал и не раз», — думал обезумевший от похоти капитан, спеша к этэри. Но когда распаренный и прикрытый лишь простыней, он ворвался в комнату, где разместили пленных, то застал там старуху, накладывающую на шею молодой девушки повязку.

— Пшла прочь! — гаркнул он на неё, отталкивая в сторону.

Старуха пошатнулась, и чуть было не шлёпнулась на пол.

— Ты что это?! — возмущенно взвизгнула она. — Князь велел мне ухаживать за раненой.

— Сначала я сам за ней поухаживаю, — ухмыляясь, проговорил капитан, — а потом уж и ты доделаешь свою работу.

Но старуха оказалась не из робких, она попыталась загородить собой девушку.

— Знаю я, как ты за ней поухаживаешь, — скривившись, бросила она. — Девочка совсем слаба и не сдюжит твоей заботы. А мне потом перед князем отчитывайся.

— Ты на кого хайло подняла, карга старая?! Нук пшла вон! — возмущенно заорал Харух, брызгая слюной.

Он схватил травницу за волосы и швырнул в дальний угол, где та и лишилась чувств, приложившись темечком о косяк.

Оставшаяся без заступницы Китэрия вжалась в спинку койки и попыталась отбиться от звероподобного воина, в то время как привязанные к своим кроватям Сиху и Нэвра, старались вразумить разбушевавшегося Харуха. Но тот не слушал валамарцев, он в нетерпении рвал дорогие ткани девичьего одеяния, мечтая добраться до манящего перламутром тела.

Этэри отбивалась, как могла, кусалась, пиналась и старалась выдрать ополоумевшему от желания мужчине все волосы на голове. Рядом скрипел жрец, силясь порвать веревки, что держали его по рукам и ногам. Нэвра выла, не в силах видеть столь унизительную картину. А знахарка безучастно валялась в углу, и, похоже, не дышала.

Казалось, на эти крики должны были сбежаться все рабочие каменоломни. Но, во-первых, они знали, что вопли доносятся из комнаты пленных, а во-вторых, просто боялись заходить туда. Таймар же был сильно занят и сам чудом не оглох, потому как его «милашка» оказалась на редкость голосистой бабой. А Марухе, хоть и было слышно, что твориться в комнате пленных, просто не пришло в голову останавливать капитана. И лишь оставшимся за прислужниц девушкам, было не всё равно.

Одна из них отважилась спуститься во двор и попытаться отвлечь князя, в надежде, что он сможет остановить этот беспредел. Она набрала камешков и, затаившись в кустах, принялась кидать их в его окно. Но «милашка» слишком усердно надрывалась, изображая наслаждение, поэтому звуки потасовки дошли до таймаровых ушей лишь тогда, когда очередной брошенный камень разбил окно, попав в плечо его любовницы, и та, наконец, умолкла.

Как только отдышавшийся князь уловил доносящиеся издалека крики, он тут же понял, что происходит.

Накинув любезно приготовленную прачкой длиннополую рубаху, он вылетел из своей комнаты и поспешил на шум.

Харух к тому времени уже разодрал все одежды этэри и бесцеремонно лапал драгоценное тело молодой красавицы, по-прежнему отбивающейся от него изо всех сил.

Ворвавшись к пленникам, Таймар тут же оценил положение как скверное. Знахарка валялась бездыханная. Сиху в кровь изодрал лодыжки и запястья, пытаясь вырваться, чтобы помочь сестре, а Нэвра билась в истерике, поливая капитана бранью. Харух же тащил извивающуюся Китэрию к выходу. На постели лежали лохмотья, бывшие когда-то одеждами этэри.

— Что за бардак?! — взревел Таймар.

— Ничего, князь, ничего, просто паршивка сопротивляется. Но так даже интересней, — Харух жутковато улыбнулся, и Таймар понял, что остановить его будет не просто, потому как капитан распалился, будто олово в горновой печи.

— Верни её на место, — велел он тоном, не терпящим возражений. — И прибери здесь, а потом ко мне. Живо!

— Я чем-то разгневал тебя? — в недоумении протянул Харух.

— Своим неуёмным аппетитом. Я велел привести пленницу в порядок не для того, чтобы ты уходил её до смерти.

— Ты же сам сказал, что как только заложники попадут в Роглуар, они станут трофеями. Она моя по праву…

Харух не знал, что говорить и вообще не понимал, почему вынужден оправдываться. Все захваченные в боях пленные становились рабами. Что же касалось женщин, то было одно непреложное правило, распространяющееся на всех — захваченная воином девка, становилась его собственностью, и никто, даже сам император не мог на неё претендовать.