— Если б это было так просто, люди бы травили друг друга, как тараканов, — заявил Таймар.

— Зачем бы они стали это делать? — наивно удивился Илий. — Хотя если подумать, шептуны всё же существуют и в нашем круге, и, я подозреваю, что они делают заговоры разного рода. Но вряд ли кто-то из них взял бы на себя ответственность за чужую хворь или несчастье.

«Святая простота», — думал про себя князь, поражаясь, что в крупном городе, где процветает торговля, может сохраниться такая невинность. Но охота, с которой Илий делился знаниями обо всём и вся, Таймара не только смешила, но и радовала, ведь благодаря этому болтливому мальчугану он за каких-то полчаса выяснил массу полезного.

Князь теперь знал как сильные, так и слабые стороны валамарцев, и догадывался, куда можно направить поражающую стрелу, оставаясь при этом в тени. Как истинный воин, Таймар любил эпичные сражения, но как командир предпочитал обходиться малыми жертвами со своей стороны и не гнушался диверсиями, пропагандами, шпионажем и прочими военными хитростями. А если учесть, что вимана, захватившая его разум, оказалась настоящим неприступным бастионом, то приходилось размышлять о самых коварных способах её захвата.

Из россказней неумолкающего Илия князь уяснил, что украденное Галором шмотьё не просто тряпки, а жреческое облачение. Так одевались служители всех храмов, кроме тех, что были посвящены Богиням. Синий цвет палантинов, хранящихся теперь в заплечных мешках странников, говорил о принадлежности к храму Гаянэ, что располагался в каждом крупном поселении. Этому светлоликому демиургу поклонялись в Валамаре особенно рьяно, он олицетворял мудрость и прогресс во всех отношениях. По словам Илия своим процветанием Муна-Нэмид обязан именно Гаянэ, который был столь милостив, что спустился в такое захолустье, как Валамар, и посвятил его обитателей в творцы, раскрыв высочайшую тайну о законах Пирамиды.

Когда Таймар выказал удивление всеобщей набожности, Илия впал в священный экстаз, затараторив с ещё большим воодушевлением.

— Это не вопрос веры! — выкрикивал он. — Это лишь знания, чистая наука, Гаянэ открыл первым творцам Валамара основы основ! Я слышал, что нижние называют работу этэри магией, но по большей части это лишь правильное использование законов природы, ну и маны естественно. Да, конечно, никто не спорит — этэри особенные, они почти как маги, но их инаковость — это генная модификация, а волшебство — дар Бескрайнего океана.

— Дар чего?

— Ну ты темнота, — изумился Илия, — в Бескрайнем океане находится всё и вся, включая нашу Пирамиду Сата. Слушай, если твоя семья не бедствует, отчего не занималась твоим образованием, из какой такой глуши надо приехать, чтобы не знать элементарного?

— Из Барвирии. Мой отец недавно разбогател и отправил меня сюда как раз уму разуму поучиться.

— Понятно, — протянул Илия снисходительно, — сам я барвирийцев не встречал, но мне говорили, что это чуть ли не край Валамара. Удивляюсь, как ты до нас добрался.

— Не без труда, — пространно ответил Таймар. — Долго до твоей мастерской ещё? У меня дело после вечерних молитв.

— Нет, почти пришли.

И действительно, с широкой пышной улицы, увешенной гирляндами цветов, они свернули в квартал, который походил на дворцовую кухню. Из окон домов валил пар, отовсюду доносился скрежет и стук, а воздух полнился не ароматами благовоний, а кислыми, едкими запахами.

— Это что ещё за дыра?

— Улица красильщиков, в конце будет повольготней, — проговорил мальчуган, припустив вперёд шустрее обычного.

Пробежав квартал и свернув за угол, они оказались на просторной круглой площади, заставленной мольбертами, столами и подиумами. Прямо на улице шуршали перьями и кистями рисовальщики, стучали стамесками и молоточками каменщики, а дивного вида натурщицы и натурщики извивались в нетривиальных театральных позах. Повсюду сновали мальчишки с кувшинами вина, намешанными красками, отработанным камнем или древесиной и прочей ерундой. Словно врата в фантастический мир открывались двери мастерских, и оттуда доносилась какофония творческого разгула. Маэстро отдавали распоряжения, где-то играла музыка, беспрестанно что-то выносили и вносили, а в широких проёмах можно было углядеть готовые произведения искусства, ждущие своих покупателей.

От этого обилия изысков у Таймара зарябило в глазах. Он спинным мозгом уловил рабочее возбуждение, витающее в воздухе, словно смог. Ему понравилось это место, оно покорило его своей динамикой, красочностью и новизной. Ничего подобного ему прежде видеть не доводилось, хотя и в Роглуаре были кварталы художников. Кто знает, может, в его империи на улицах, где творилась красота, происходило нечто подобное, но Таймара интересовало лишь искусство войны, прочими он пренебрегал, потому ни разу не заглядывал в мастерские художников, на которые его отец потратил целое состояние. В любом случае строгие, лаконичные и довольно мрачные изделия роглуарских умельцев не шли ни в какое сравнение с поистине роскошными и виртуозными произведениями местных маэстро, это князь отчетливо видел, хоть и не был ценителем изящных вещиц.

Вообще Хрустальный град превосходил Вайрук во всём, что успел повидать Таймар, и это обстоятельство раздражало князя. Он чувствовал, как в его груди распускается чёрный цветок зависти. У него дома он назывался ирмэ, уродливое нечто, расползающееся по немногочисленным полям Роглуара и пожирающее все соки бедной земли, которая с трудом могла вскормить ячмень.

Таймар проходил вдоль столов, где готовили краски, смешивая порошки с маслами, мимо каменотесов и краснодеревщиков бесцеремонно тискающих обворожительных натурщиц, придавая их позам больше изящества, и испытывал зуд вожделения, начиная разделять стремление отца, захватить дивный край, ну или хотя бы присвоить себе его богатства.

Поначалу на князя и его спутника не обращали внимания, но стоило им пробраться вглубь площади, где на постаментах возвышались стройные юноши, походящие на дев и небесной красоты создания, которые вероятнее всего были обыкновенными женщинами, на Таймара стали поглядывать с неприкрытым, даже назойливым интересом.

— Где ты откопал такой экземпляр?! — пуча глаза, спросил у Илия один скульптор, не постеснявшись протянуть к Таймару руки.

Как только князь ощутил на себе нахальные, шершавые пальцы, бесстыдно мнущие его массивный подбородок, словно он был кобылой на рынке, самообладание покинуло его. Он схватил наглеца за лацканы и, оторвав от земли одной рукой, пристально посмотрел в ошалевшие глаза маэстро.

— Немного почтения к посторонним тебе не помешало бы, — процедил он и поставил бедолагу обратно.

Люди, что оказались поблизости и могли видеть эту сцену пришли в ступор, видимо, такое обращение с маэстро было им в новинку. Князь мысленно выругался за несдержанность, и хотел было пройти вперёд, не обращая внимания на всеобщее остолбенение, как вдруг углядел за тонкой органзой драпировки копну вересковых волос.

Таймар дёрнулся вперёд, желая увидеть, наконец, свою ночную гостью, но добраться до девушки ему не позволили. Справа и слева от постамента отделились две фигуры, прежде скрывающиеся за прозрачными палантинами, и, подхватив Таймара под руки, попытались увести с площади.

— Погодите, погодите, — запищал Илия, пытаясь отбить у телохранителей свою добычу. — Он не хотел никого обидеть. Просто этот парень из Барвирии, первый раз в приличном обществе, ну вы понимаете…

— Пока муэ Китэрия беседует с маэстро, этот варвар должен держаться подальше от мастерских, — заявил охранник столь грозного вида, что и князь бы призадумался, идти ли с ним в лобовую. Но Илий удивил Таймара, вступив с телохранителем в перепалку.

На крик повылезали из своих мастерских маэстро, в том числе и хозяин самого Илии.

— Что тут творится, мальчик?! — гаркнул довольно пожилой, но крепкий мужчина в холщёвой рубахе, сплошь измазанной кадмием и охрой.

— Маэстро! — возликовал пацан, радуясь, что к нему на помощь пришел его хозяин. — Я привёл к вам Вату! Вы только взгляните на него! Он и пяти минут здесь не провёл, а произвел настоящий фурор!