Но… и что, если так? Хищник льёт кровь, потому что он хищник. А он, Каратель — убивает, потому что такова его суть убийцы. И лишь цепи воли сдерживают его от того, чтобы перестать разбирать правых и виноватых, превратившись из линчевателя в очередное чудовище этого проклятого города.

Он не заслуживает светлой памяти.

Так что пусть благополучные потомки грезят о загадочном и будоражащем кровь прошлом, забыв о его гнилом нутре. Главное, чтобы те потомки были. Именно потомки, а не низведённые до состояния полускота неграмотные, вечно голодные крестьяне и чернорабочие, не знающая собственного достоинства обслуга выродившейся аристократии или жертвы их мерзких и грязных развлечений!

За это Каратель — жуткое и безобразное порождение страшных и уродливых времён — убивает. И за это, если придётся, он умрёт.

Мысли не мешали отслеживать обстановку и вести внутренний счёт. Поэтому, когда внутренние часы сказали, что пора отходить, Идзумо сверился с часами механическими, после чего, убедившись, что пусть и поспешил, но совсем немного — скомандовал:

— Время! Отходим! Второй и Седьмой, на вас груз, — сказал он двоим бойцам, подтолкнув к ним схваченного за шиворот и вздёрнутого на ноги аристократа. Тот сейчас напоминал скорее хнычущую барышню, а не опасного и ядовитого гада благородных кровей, попившего из людей много крови — во всех смыслах попившего — и испортившего ещё больше.

Группа линчевателей, состоящая по большей части из бывших сотрудников армии и силовых ведомств, уставших терпеть всю ту грязь, свидетелями которой им пришлось стать, начала оперативно собираться. Один подошёл к отделанной драгоценным деревом стене и, вытащив из-за отворота плаща пакет, достал оттуда лист бумаги с отпечатанным там списком самых тяжёлых преступлений клуба отравленных грязью этого города мерзавцев, пресыщенных «обыденными» развлечениями, и пришпилил его кинжалом. Ниже он вывел кровавую надпись на дереве:

«Неприкосновенных извергов нет! Справедливая кара настигнет каждого!»

Каратель не был против: в конце концов, именно он когда-то положил начало данной, давшей ему прозвище традиции. Для замаранных во грехе прощения уже нет и не будет, но страх может отвратить от гнилой стези ещё не совсем пропащих.

На выходе произошла заминка: одна из освобождённых жертв клуба попыталась наброситься на сопровождаемый груз.

— Я убью его! Убью! Убью-ю-у!! Эта тварь замучила моего мужа и ребёнка! Осквернила и убила моего маленького сыночка! Пропустите меня-а-а!!

— Не беспокойся, ответственность за дела его не минует, — негромко проговорил Идзумо, появившийся за спиной впавшей в истерику женщины и, аккуратно пережав сосуды на шее, заставил её отключиться.

Ему было неприятно защищать одного из основателей и активных покровителей этого заразного бубона порчи, скрывающегося за вывеской клуба. Но именно живое тело этого лорда, способное говорить и вести записи, требовали захватить союзники и покровители их команды борцов за хоть и кровавую, с сомнительным душком (как, впрочем, почти всё в этом тёмном мире и являющейся его квинтэссенцией Столице), но справедливость.

Да, поистине: в этом городе, прогнившем и порочном, словно старая путана, даже справедливость отдаёт тленом.

Впрочем, пусть Каратель и не знал, для чего конкретно его освободителям и партнёрам потребовалась эта падаль. Но он не сомневался, что этот человеческий отброс ещё не раз пожалеет о том, что не умер сразу.

Что касается союзников — по факту покровителей, но они сами не слишком настаивали на своём главенстве, а Идзумо, не желающий превращения в цепного зверя на поводке у очередного злого порождения Столицы, их в этом поддержал — то эти люди (пока?) не предлагали ничего неприемлемого. Поступающие же от них деньги, а также многое из того, что нельзя достать за одно лишь золото — как то информация, изготовленное под заказ оружие, спецпатроны, эликсиры или те же маски, искусно имитирующие чужую внешность (ведь настоящие лица Карателя и его товарищей сильно отличались от тех забулдыг, что видели окружающие) — всё это сильно облегчало его войну. И пускай Южная кампания уже давно кончилось, он в Столице, а не посреди джунглей, но Идзумо считал происходящее именно войной.

Возможно, проклятая Столица ещё столкнёт былых союзников в смертельной схватке, дабы перемолоть и переварить проигравших в своём ненасытном чреве, но это произойдёт не сегодня.

* * *

Спустя четверть часа, когда на место происшествия, наконец, прибыли силы полиции, что, несмотря на несколько странным образом образовавшихся на дорогах преград, сработали на удивление оперативно, они смогли наблюдать лишь следы разгрома и оставшихся в здании несостоявшихся жертв клуба. Попытка преследования по горячим следам ничего не дала. Следы вели через чёрный ход, однако та дорога имела сразу несколько развилок, часть из которых вели в лабиринты дворов. Запах группа Карателя отбила, а опросы свидетелей ничего не дали.

— Ушли, злодеи! — запальчиво воскликнула Серью, которая уже не первую неделю горела идеей поймать неуловимую группу Карателя и, заметив спешащих куда-то коллег, с готовностью к ним присоединилась.

— Злодеи? — пыхнув сигаретным дымом, как бы в никуда спросил знакомый капитан.

— Конечно! Ты что, не видел, скольких эти преступники убили?!

Поймав скептический взгляд коллеги, рыжая полицейская помялась и, подняв на руки свой квазиживой артефакт, сейчас принявший облик маленькой и неуклюжей белой собачки, добавила:

— Я знаю, что они тоже были злодеями. Но бессудно напавшие на них — всё равно убийцы! И они должны понести справедливое наказание!

— Конечно, — кивнул капитан, сделав очередную затяжку. — Слышал, ты опять скормила своему тейгу очередного мелкого бандита? — ответа на свой вопрос мужчина ждать не стал, а бросив сигарету, направился в особняк, к месту преступления.

Серью же задумалась.

Рыжая гроза бандитов, конечно, не являлась самым проницательным человеком в имперской полиции, а также искренне и яро ненавидела преступников, что когда-то лишили её семьи. Но не провести некоторые параллели она не смогла.

Нельзя сказать, что её мировосприятие резко расцветилось множеством разных оттенков, но оно определённо немного усложнилось, ещё на шаг отойдя от примитивного чёрно-белого.

* * *

— Прощайте, мой друг, — приторно улыбаясь, по-стариковски проскрипел министр культуры и народного просвещения Ёкан. — Всем своим сердцем верю и надеюсь, что вы сможете разрешить возникшие затруднение, и мы сможем возобновить нашу чудесную дружбу.

— До встречи, уважаемый Ёкан, — не менее медоточиво ответил ему министр Досэн. — Будьте уверены: ваше сердце вас не обманывает.

Притворная улыбка сохранялась на лице министра финансов до тех пор, пока плешивый, покрытый пигментными пятнами мерзкий старик в сопровождении слуги хозяина дома и собственной, ожидавшей за пределами кабинета свиты, не вымелся наконец вон.

— С-сердцем он надеется, — прошипел толстяк, чьё лицо исказилось в гримасе ненависти и отвращения. — Будто у тебя оно есть, старая извращённая тварь!

До последнего момента они с Ёканом вели взаимовыгодное сотрудничество и состояли в чём-то вроде союза. Однако с тех пор, как погиб его главный союзник в лице военного министра Кокэя — при оч-чень подозрительных обстоятельствах — и эта поганая ядовитая змея, Сайкю, стала скручивать свои кольца вокруг Досэна, над старой «дружбой» начали собираться тучи.

Министра финансов, растерявшего значительную долю старой поддержки и не успевающего обзавестись новой, начали планомерно давить. Причём как враги, так и вчерашние «союзники» — что, почуяв слабость, резко нарастили аппетиты. Если бы Досэна, наоборот, поддержали, он бы сумел выкрутиться и вернуть влияние, что выгодно не только ему. Точно сумел бы! Но… кто из жадных пауков внутри той банки, что зовётся Дворцом, станет шевелиться, не получив щедрой платы? Даже Ёкан, которому очень выгодно их сотрудничество — и тот в конечном итоге затребовал такую цену, что проще уж лечь под этого змеиного ублюдка Сайкю.