Учитывая, что компания позиционируется, как совместный проект северян и западников, я даже не расстроюсь, если таки докажут, хе-хе.

Впрочем, может, я тут зря злорадствую. Еженедельное кодовое послание так и не пришло. Что намекает на возникшие у северной агентуры проблемы. Как бы они не оказались вскрыты и не попали под упреждающий удар неожиданно компетентного противника. Хитзкопф, Хитзкопф... казалось бы — ни разу не разведчик и не вояка, а вот поди ж ты! Неужели я недооценила мощь северной бюрократии и её способность работать с открытыми источниками? Надеюсь, если проблемы действительно возникли, основные центры моего влияния сумеют отсечь хвосты.

Но вернёмся к нашим, имперским баранам. Касаемо продолжения зачистки подведомственной провинции от предательского, коррумпированного и профессионально непригодного мусора: не без великого злорадства с моей стороны показательной жертвой был выбран губернатор Мартин. Экс-наместник Северного королевства, благодаря своему «выдающемуся такту», пусть и успел заработать нелюбовь со стороны большей части скарских элит, оставался слишком крупной рыбой. Всё же Бирос — пусть дальний, но потомок Императоров.

А вот Мартин на роль козла отпущения подходил отменно.

Он не только заигрался в бестолковые и бесполезные интриги, но помимо этого в изменившейся и изрядно усложнившейся обстановке показал себя как абсолютно никудышный управленец. Своими суетливыми трепыханиями, сам того не заметив, он многим оттоптал мозоли, ещё и полезного толком ничего не сделал. Разумеется, не для провинции или тем более не для её населения, на которое всем хозяевам жизни плевать, а для властных группировок.

А всё почему? Данный деятель, напрасно считающий себя хорошим интриганом, чувствовал рост напряжения — и, желая получить больше поддержки, начал суетиться, пытаясь угодить сразу всем. Вроде как всех поддерживая и не создавая никому неприятностей. Ну, кроме нас. Впрочем, столичную группу разведки за самостоятельного игрока или даже достаточно весомую фигуру он отчего-то до последнего не принимал. В итоге значимого положительного отклика «хитрец» не получил ни у кого. У всех фракций и фигур имелись свои, обычно конфликтующие, интересы. А такой «друг», который вроде бы и со всеми вместе, но одновременно ни с кем конкретно — вызывал скорее недовольство у старых партнёров и безразличие у новых. Таким образом, губернаторствовать ему оставалось недолго при любых раскладах, и мои нападки на человека, которого и так почти назначили стрелочником, не должны возбудить особенного сопротивления.

...Они его и не возбудили.

Арест губернатора Мартина прошёл на удивление гладко — даже проще, чем с любым из офицеров причастных (или не очень) к попытке нашего убийства. Растерянный мужчина приказал своей охране не препятствовать сборной группе из разведчиков и полицейских. А затем, выслушав обвинения, вместе с нами проследовал в свой особняк, где его и поместили под охрану бойцов внутренних войск, полиции и разведки.

Да, я не особенно доверяла своим союзникам, поэтому старалась устроить всё так, чтобы они контролировали друг друга.

На допросе, который состоялся несколько позже, и из уважения к должности главы провинции, не в казённом кабинете, а у него дома, я тоже присутствовала. К удивлению, Мартин не стал запираться, рассказав то, что от него хотели, практически без внешнего давления.

— Наместник Бирос — в определённом смысле очень ранимый человек, — сделав большой глоток из бокала, произнёс темноволосый в синеву мужчина и устало смежил глаза. — Он давил на меня. А напрямую отказать такому человеку я был просто не в силах. Кто бы смог на моём месте? — риторически вопросил бывший губернатор.

Если не считать некомпетентности, слабоволия, любви к мелкому интриганству и вороватости, то он сам ничего особенно плохого и не сделал, лишь следовал по течению. Его, как чиновника не хуже и не лучше большинства, которому не повезло и придётся отвечать за себя и того парня, даже можно пожалеть… до того момента, как в памяти всплывут картины из той вырезанной северными бандитами деревни. Ведь те селяне, а также множество иных людей, погибли благодаря таким вот «ни в чём не виноватым» пухлощёким чинушам с гладкими ладошками.

Нет, как бы ни пытался опытный политик — а значит и лицедей — вызвать сочувствие, это у него не удалось. О чём ему, впрочем, никто не спешил сообщать.

— Что? Убийство генерала Джона? — вскинулся он на очередной вопрос следователя. — Конечно, я ничего не знал! То есть знал, — сдался он под давлением показаний иных фигурантов, — но лишь о намерении отомстить! Я считал, что это будет показательный суд. Тем более что этот своевольный красноволосый дикарь — более чем заслужил!

— Кхм, — негромко прочистила я горло и, обратив на себя внимание, намекающе потёрла горло, сопроводив невербальный сигнал лёгкой жаждой крови.

Уже-почти-не-губернатор ныне не являлся той персоной, перед которой приходится уважительно молчать или хотя бы сдерживаться. Поэтому терпеть выпады в адрес небезразличного мне человека я не собиралась.

— Говорите по существу, пожалуйста, господин Мартин, — произношу под недовольным взглядом следователя.

Худощавому мужчине с профессионально цепким взглядом почти бесцветных глаз не очень нравилось, что ему мешают работать. Но он как раз-таки находился именно в том положении, когда приходится сдерживаться. Надо бы ему помочь и показать, что от моего присутствия есть польза.

— Ваши личные симпатии к делу не относятся, — сказала я, продолжая влиять на чиновника духовным давлением. — Хотя… если «красноволосый дикарь» «более чем заслужил», то и его бывшие ученики, наверное, тоже? — к вкрадчивому голосу теперь примешивалось не только слабенькое убийственное намерение, с заставляющим чувствовать опаску и неуверенность духовным давлением, но и крупицы деэмпатии. — Вы ведь участвовали в планировании нашего устранения? — покрывшийся испариной мужчина отрицательно трясёт головой. — Или были осведомлены? Так? — Резко меняю интонацию, одновременно усиливая давление и меняя эмпатический посыл. — Отвечайте! Правду!

— Я-а-а… — глаза выбитого из колеи и испытывающего сильнейший дискомфорт чиновника забегали по сторонам. — Это не я! — наконец выпалил он. — Я ничего такого не планировал! Это всё наместник! Да, это он, он!

Постепенно убираю своё влияние. Не хочу, чтобы этот козырь стал известен. Сейчас ещё можно списать откровения на алкоголь, общую растерянность и испуг в ответ на использованное КИ, а вот если цель продолжит так громко «петь» и дальше…

— То есть вы просто слышали о его планах, — тут же вцепился в эти слова следователь.

— Да! Э-э, то есть, нет, — сообразив, что сказал, допрашиваемый попытался сдать назад. — У господина Бироса просто образовалась антипатия к уважаемым представителям разведки, — учтиво-опасливый кивок в мою сторону. — А всякие сплетники начали мешать эту неприязнь с тем, что стало с генералом Джоном. Вы понимаете, эти слухи… — Мартин помахал рукой, попытавшись изобразить легкомыслие; вышло не очень убедительно.

— А вы можете рассказать, от кого именно услышали эти слухи? — вежливо по форме, но с легко читающимся намерением «расколоть» подставившегося подследственного, поинтересовался следователь.

Мартин нервно промокнул лоб платком.

Как нетрудно догадаться, вскорости трусоватого чинушу «раскололи» до самой задницы. Не сразу, конечно: он ни в какую не хотел выкладывать порочащую его правду. Однако не имеющий специальной подготовки человек, если он не молчит, во время длительного многочасового допроса с постоянно и внезапно повторяющимися по-разному формулируемыми вопросами — неизбежно выдаст истину. А уж склонить подследственного, морально вымотанного парой меняющих друг друга дознавателей, к подписанию показаний — это и вовсе несложно. Особенно если незаметно подстегнуть его деэмпатией. Ну, а подтолкнуть его согласиться участвовать в суде — который по намёкам (ложным) неизвестно когда будет и состоится ли вообще — стало и вовсе несложно.