Полезная и универсальная штука, эта некромантия!

Так-то воздействие на восприятие в большей степени исходило из демонических способностей влияния на контракторов через печать, кои позволяли манипулировать смертными рабами таким образом, что, даже творя полную хрень и чернуху, те питали ложную уверенность, что всё нормально, и они действуют по своей воле. Но это лирика.

Относительно самой сменной одежды… Никто ведь не думал, что я заказала для возлюбленной сестры один-единственный наряд или даже несколько, но в одном стиле? Просто с самого начала выбрала самый неудобный из имеющихся, хе-хе.

Что касается моей вокально-музыкальной поддержки: здесь всё прошло неплохо. Помимо любимых лично мною не самых добрых и позитивных песен, репертуар давно пополнился более весёлыми — в смысле не могильно-юморными или про весёлую резню, а действительно добрыми — произведениями, что удалось выудить из памяти меня-Виктора и переложить на имперский язык. Ну и некоторые, так сказать, отечественные песни тоже вошли в репертуар.

Всё-таки я, пока находилась в Столице, не только занималась делами и гоняла ребят на Базе, но и устроила несколько концертов по просьбам жаждущих зрелищ убийц. А так как не все разделяли мои музыкальные вкусы, ребята частенько просили выучить и исполнить либо что-то конкретное (мне, с ускорением мышления и гипермнезией, сие несложно), либо просто обрисовывали желаемые параметры, вроде «про любовь», «про тех, кто погиб», «смешную и весёлую». Или «про сиськи!» от понятно кого.

В общем, неплохо получилось. Настолько, что после сольного выступления Акаме, импровизированное мероприятие переросло в столь же импровизированные общие танцы. Инициатором опять стала младшая сестрёнка и, неожиданно, отец.

— Ну-ка, жена! — воскликнул мужчина и, ударив ладонями по бёдрам, подхватил вскрикнувшую от неожиданности маму и потащил её в центр комнаты.

— Ой, Сон! Что ты делаешь?! — с возмущением, в котором явно сквозили нотки удивлённой радости, взвизгнула его «жертва».

— Чего-чего, — напоказ проворчал тот. — Старшие дочки, небось, и не знают, как нормальные юнцы да юницы пляшут. Городские… только и знают всякие балы. Коли не мы, то кто им покажет? Правильно я реку, девки?

— Правильно, правильно! — с готовностью запрыгала Рейка. — Покажи танцы, папка! Мы посмотрим и тоже будем с вами плясать! Правда, старшие сестрёнки?!

Акаме кивнула со своей привычной слабой улыбкой на устах. Ну и я изобразила готовность поучаствовать, а также оказать музыкальное сопровождение затеянной отцом демонстрации того, как вечерами развлекалась молодёжь нашей малой родины.

На удивление, выглядело это с одной стороны весьма целомудренно (телесного контакта почти не предусматривалось, разве что за руки держались иногда), но с другой — смотрелось довольно зажигательно. Ну, или это влияние общего настроения.

Меня научили народным песням и мелодиям — тем, что хоть как-то можно исполнить на гитаре — старшей сестре показали движения нескольких народных танцев, что она очень быстро освоила. Потом хотели обучить и меня, но хватило и наблюдений за Акаме. Джин станцевал с Акаме — я даже не ревновала, не та ситуация — потом с мамой и даже со мной, так же поступил и отец. Затем меня пригласила Рейка, которую приёмыш своим вниманием обделил. Правда, получилось у нас нечто неканоничное — в оригинале подбрасывание и кручение счастливо повизгивающей партнёрши, естественно, не предусматривалось — но сестрёнке понравилось, даже очень.

Следом наступила очередь Акаме, а потом и мамы, которая аккуратно заметила, что вообще-то взрослым девицам не очень уместно танцевать друг с другом и она была бы рада увидеть нас с кавалерами. Однако судя по тому, как она веселилась, ничего прямо странного и неприличного в этом нет. Да и навязчивая тема кавалеров — уже в третий раз её поднимает! — не найдя отклика в наших с Акаме сердцах, достаточно быстро увяла.

Помимо хорошего настроения, результатом семейного гуляния стал очередной шаг к сближению. Акаме, конечно, тут чемпионка — несмотря на свою немногословность, умудрилась понравиться всем. Да и сама на удивление сильно привязалась к семье. Я, признаться, ожидала всякого, скорее безразличия к тем, кого Акаме не знает или даже неприязни к «предателям», максимум лёгкого интереса к родителям и несколько более выраженного к нашей младшей сестре. Всё-таки Рейка милая и забавная; даже я, несмотря на своё безразличие к детям как таковым, это признаю. Но, видимо, я не совсем правильно понимала внутреннее состояние старшей сестры, которая испытывала гораздо более яркую, нежели у меня, потребность иметь тех, кого она может любить и защищать, получая ответную любовь.

Конечно, после нашего примирения у неё вновь появилась я. Однако стоит признать, что характер у одной некроманси не самый подходящий для подобного рода отношений. Особенно после того, как я вспомнила прошлую жизнь, узнала уготованное для всех нас будущее и поставила себе цель — любыми способами изменить его к лучшему. Встретиться, пообщаться, пообниматься и не только — да, с удовольствием. Но не очень долго. Не потому, что я не желаю продлить этот момент или сестра не желает, даже не по причине ограниченности во времени.

Просто мы обе — сильные и целеустремлённые личности со своим виденьем мира, лучшего будущего и приемлемых методов для его достижения. Это само по себе не плохо, но пока существуют разногласия, любое достаточно длительное взаимодействие приводит к столкновению мировоззрений.

В конце концов, мы выработаем более-менее единую позицию — желательно мою (правда, думаю, Акаме имеет на сей счёт своё мнение) — однако до этого момента сестре сильно не помешают те, кто любит её просто за то, что она есть, и готов принять в любом облике. Кто-то вроде мамы, Рейки и, в несколько меньшей степени, отца. Джин… он, несмотря на свою юношескую влюблённость, слишком политизирован, а оттого зависим от внешнего влияния.

Надеюсь, только пока. Люди ведь не только стареют, они и взрослеют.

Иногда.

* * *

— Скажи, Куроме, — привлекла моё внимание шагающая рядом сестра. — Как ты считаешь, они… родные от нас не отвернутся? Ведь рано или поздно откроется правда о том… кто мы такие.

— Вряд ли, — качнув головой, ощущаю вопросительно-просящий взгляд алых глаз и, мысленно вздохнув, начинаю разворачивать свою мысль:

— Мирные люди обычно побаиваются тех, кто много и часто убивал. Но если общение затягивается и не причиняет дискомфорта, убийства не наглядные, а умозрительные, то об этом быстро забывают. Многие ведь дружат с военными, верно? Конечно, если твоя принадлежность к силам Революции и моя к Империи откроется раньше, чем мы победим, — тут сестра вскинулась, явно собираясь уточнить «мы-Революция» или «мы-Империя», но я поспешила её успокоить:

— Остановимся на том, что Онест и большая часть аристократии враги и мне и тебе. Так вот: если правда откроется до прекрасного момента победы и примирения, то неизбежно возникнут конфликты на идеологической почве. Да и к нашему с тобой общению появятся вопросы.

Девушка коротко кивнула. Тут она со мной была абсолютно согласна. И вероятность подобного исхода её беспокоила.

— Но если отбросить возможные риски слива информации и сосредоточится на внутрисемейных отношениях, то… — тяну задумчиво, — думаю, Рейка и мама не отвернутся от нас в любом случае, — в жесте поддержки взяв разволновавшуюся спутницу за руку, заявляю твердо. — Хотя Рейка — ладно, она маленькая. Но мама… удивительно, что она сохранила такие сильные чувства после стольких лет, но, несмотря на некоторую настороженность, которую ты, вероятно, заметила, она скорее умрёт сама, чем прямо или косвенно нанесёт вред мне или тебе.

Да-а… уж о ком, о ком, а о Кае я могу говорить с полной уверенностью! Сомневаться в её материнской любви? Не после реакции на нашу самую первую встречу, когда я предстала, прямо скажем, не в самом лучшем ракурсе — и всё равно оказалась принятой готовой к любому исходу женщиной.