Позже, вспоминая все события и свои действия, Павел удивлялся. Как будто бы кто-то невидимый давал подсказки, причем вовремя. Нелепость в том, что сам приходил к выводу, как сейчас – о верховой езде. А потом оказывалось – нужно позарез. Провидение или Господь Бог? Или случайные совпадения? Тогда почему не одно?

Как ни странно, но Павел чувствовал некоторую ущербность свою по сравнению с другими дворянами. Да, он в свое время пользовался мобильным телефоном, компьютером, телевизором, летал на самолете, путешествовал поездом, в конце концов, знал и применял дактилоскопию, если говорить о своей специальности. И когда попал на полтора века назад, поглядывал на людей слегка свысока. Но было это до регулярного посещения Дворянского собрания. Здесь понял, что гордиться либо кичиться нечем. Дворяне свободно говорили на двух-трех иностранных языках – французском, немецком, латыни, языке мертвом, по его мнению. Мужчины были хорошими наездниками и фехтовальщиками. Но даже не это главное. Был у дворян какой-то стержень, свято чтили долг чести и много чего еще, утраченного ныне. Дворянину, совершившему неблаговидный поступок, руки для приветствия не подавали, отлучали от дома. Кто из нынешних нерукопожатный? Мерзости совершают, запускают руку в бюджет государства и красуются на экранах телевизора.

А что до поезда, так даже в эти времена царский поезд не уступал по скорости современным. Паровоз, вроде допотопная машина, а тянул поезд со скоростью сто километров в час, факт установленный. Единственно, каждые пятьдесят километров приходилось делать остановку для бункеровки водой.

Не было такого объема знаний, как сейчас, но в уме, отваге, добропорядочности, честности и верности присяге, пожалуй, что и превосходили нынешних. Павел мог сравнить, и счет не всегда был в пользу его современников.

Пользуясь небольшим затишьем на службе, Павел стал посещать школу верховой езды, брать уроки фехтования. Причем учитель показывал приемы боя на саблях, шашках и входивших в моду у чиновничества шпагах. Фехтовальные приемы оказались разные. Шпага – оружие больше колющее, а сабля и шашка – рубящее. За три месяца мастером не станешь, но основы фехтования и выездки на лошадях он получил. Может быть, в жизни никогда не пригодится, но знания за плечами не носить. В фехтовании название позиций и движений на французском, как повелось еще давно. Дворянам, обучавшимся языку сызмальства, это не доставляло труда. Павлу приходилось зубрить. Зато в общении с дворянами стал чувствовать себя увереннее.

Лето выдалось жаркое. Простолюдины купались в Неве и многочисленных реках города, но вода там была грязной. Павел же нанимал лодочников, коих в городе было не меньше, чем извозчиков, выходил в Финский залив, на южном побережье облюбовал небольшую бухту. Плавал, загорал почти в одиночестве, не считая лодочника. Тот считал – чудит барин. Зачем плыть так далеко, если можно смыть грязь в Мойке или Фонтанке? Кстати, по рекам и каналам иной раз добраться до нужного места было быстрее и сподручнее именно на лодке. А уж когда появились паровые суда, так и поездки в Гельсингфорс стали обычным делом на выходной день. Скорость паровых судов почти не зависела от силы и направления ветра.

Как-то летним погожим днем Павел не спеша шел после занятий по фехтованию домой. Легкий ветерок с залива доносил запахи йода, морской соли. И вдруг оклик:

– Павел Иванович? Ты!

Обернулся – знакомый офицер, начинали служить еще в жандармерии. Потом он куда-то пропал. Особо не дружили, потому Павел не знал, куда он делся. Может, в Москву перевели на повышение. Вспомнил его фамилию, удачно получилось.

– Костенков? Какими судьбами?

Поздоровались за руки. Костенков в цивильном костюме. То ли со службы ушел, то ли форму снял, дабы внимание не привлекать.

– Ну, ты где?

Отошли в сторонку, присели на лавочку.

– Ныне в дворцовой страже служу, в Петергофе, начальником.

– О, так тебя можно поздравить? Небось с императором часто видишься. В каких чинах?

– С его величеством вижусь редко, не каждую неделю. До подполковника дослужился. Слышал, ты Владимира получил?

– Было дело. И ротмистра дали.

В пехоте следующее звание после капитана, соответствующее ротмистру – секунд-майор. А в гвардии, жандармерии – подполковник. Опередил его немного Костенков, так ведь близость к императорскому двору всегда для службы, для чинов полезна.

Костенков поднялся.

– С удовольствием бы посидел с сослуживцем за стаканчиком вина, да тороплюсь, пароход скоро отходит. А ты приезжай на выходной. Петергоф покажу, посидим.

– Ловлю на слове!

Договорились на следующее воскресенье, расстались по-приятельски.

Через день, в субботу, на дворянский бал. Чувствовал себя Павел намного увереннее, танцевал легко, когда объявляли белый танец, не убегал на первый этаж, в буфет. Даже начал получать удовольствие от вальсирования. Для дам он фигура привлекательная – молод, не женат, хорош собой, офицер жандармерии с перспективой роста, ибо на балы офицеры надевали награды, у кого они были. Если награда боевая, заслуженная, а не за выслугу лет, как у чиновников, то ею гордились. В танцах знакомились, называли имя и фамилию, дворянское звание, иногда адрес. Потому как адрес говорил о знатности рода и положении больше, чем остальное. Мало кто мог позволить себе собственный особняк на Английской набережной или Невском проспекте.

Посещения дворянских балов заставляли постоянно чему-нибудь учиться. То танцам, то фехтованию, а ныне и вовсе казус вышел. К Павлу гусар подошел. Знакомым не был, не представлялся, но видел его иногда на балах. Наклонившись к Павлу, тихо сказал:

– Корнет Евстафий Павловский, мон сеньор. – Да еще с французским прононсом. И щелкнул каблуками.

– Ротмистр Кулишников к вашим услугам.

– Дамы вам усиленно сигналы подают, а вы оставляете их без ответа. Нехорошо-с!

– Мне? – удивился Павел.

Не ответить женщине – некультурно, не благородно, только сигналов не было.

– Да вон же сестрица моя подает. У колонны стоит, белое платье.

У колонны стояло несколько девиц, о чем-то разговаривали.

– Какая из них, сударь?

– Вы же только с ней танцевали.

Одна из девушек обмахивалась веером, как раз та, с которой он закончил танец. Прекрасно вальсировала, легко. Юная, лет семнадцати.

– Моему взору привычнее сигналы прапора или звуки полковой трубы, либо барабанщика, – ответил Павел.

Гусар посмотрел на Павла как-то снисходительно и отошел. Черт побери! Опять что-то не знает, упустил! Сошел на первый этаж. У буфета пожилая дама поправляла прическу у зеркала.

– Мадам позволит к ней обратиться? – Павел галантно щелкнул каблуками.

– Конечно.

– У меня вопрос. Какие такие сигналы может подавать веером девушка кавалеру?

– Как? Вы не знаете? Ну, это моветон!

Павел сконфузился, отошел, потом вообще покинул Дворянское собрание. Однако упрям был, не любил непонятных явлений или действий. Следующим днем, когда закончилась заутренняя служба в церквах, направился в училище танцев.

– Добрый день! – поприветствовал его учитель. – Новый танец хотите научиться танцевать?

– Вовсе нет. Требуется ваша консультация. Что за знаки подают женщины кавалерам на танцах?

– О! Это целый язык! Сигналы подают веером! Ларочка, подай веер! А вы запоминайте. Женщина открытым веером делает взмахи к себе: я хочу с тобой танцевать. Или правой рукой указать закрытым веером на сердце. Знак – я тебя люблю. А если дама дотрагивается закрытым веером до губ, это знак – молчи, тебя подслушивают.

Учитель танцев говорил и веером показывал сигналы. Для Павла это было откровением. Ловко придумано! Показ длился полтора часа, и не все еще знаки были обозначены. Павел взмолился:

– Я сразу столько не запомню. Давайте закончим в другой раз. Сколько я должен?

– Закончим? Скорее продолжим, знаков много. А с вас, сударь, пять рублей за науку.

Павел вышел из дома учителя танцев ошарашенный. Так вот зачем дамы, даже в прохладную погоду, когда веер вовсе не нужен, все-таки носят веера с собой. Даже цвет веера играет роль, и у каждой дамы света их с десяток. Красный цвет веера – радость, зеленый – надежда, желтый – отказ продолжить отношения.