– Простите, господин поручик, что не по званию окликнул, ныне это опасно.

Как только мужчина заговорил, Андрей по голосу его вспомнил. Служили вместе в Осовце, но он в кавалерии, а встречались в офицерском собрании. Как же его фамилия? Напрягся, а вспомнить не мог, сколько лет уже прошло, да не простых, насыщенных не самыми радостными событиями. Мужчина понял.

– Ротмистр Гаврилов! – напомнил он.

– Да, теперь вспомнил. Осовец, офицерское собрание.

– Ради бога, тише! А то услышат. Отойдем в сторонку. Как вы?

– Недавно приехал в столицу. Я последние два года на авиатранспорте служил, на Балтике. Ныне ни армия, ни флот не востребованы. Хотел по сослуживцам пройтись, да нет никого.

Гаврилов оглянулся по сторонам.

– Позвольте вопрос?

– Валяйте.

– Как вы относитесь к большевикам?

– А как я могу относиться к людям, разрушившим страну и подписавшим позорный мир с немцами?

– Я так и думал. Не хотите отправиться на юг и с оружием в руках наводить порядок?

– Вы Дон имеете в виду?

– А то! Конечно!

– У вас есть что-то конкретное?

– Иначе бы не спрашивал. Идемте со мной.

Идти пришлось долго, с полчаса. Да по каким-то запутанным старым московским переулкам, узким и кривым.

– Пришли. Только не удивляйтесь. Она вам поможет. И еще – я надеюсь на вашу порядочность. Никому ни полслова, ни при каких обстоятельствах.

– Ротмистр! – укорил его Андрей.

– Она святая! И попрошу не улыбаться. Не хочу, чтобы кто-то ее предал и Марию мучили большевики.

Мария Антоновна Нестерович была среди военных, воевавших на фронте, личностью известной, уважаемой, легендарной даже. Была сестрой милосердия в годы войны, а в 1915 году организовала благотворительную организацию «Союз бежавших из плена солдат и офицеров». Собирая по крохам деньги, на них лечила раненых, заказывала протезы, устраивала в дома призрения, инвалидские. Причем к солдатам относилась не менее заботливо, чем к офицерам. В 1917-й осенью помогала раненым юнкерам в Москве, осенью 1918 года выехала в Новочеркасск, вела переговоры с новым атаманом Донского войска П. Красновым и командующим Добровольческой армией генералом А. Деникиным. В ноябре 1918 года возвратилась в Москву. В мае 1919 года вышла замуж за бывшего ротмистра, военного летчика Берга и стала Нестерович-Берг. Она активно помогала офицерам и солдатам, не признавшим советскую власть, уехать на Дон. Снабжала документами своей благотворительной организации, помогала деньгами, давала адреса в городах, куда надо явиться. А уж сколько жизней спасла! На всем протяжении железной дороги от Москвы и до Ростова на каждой станции были революционные комитеты. Солдаты из комитетов ходили по вагонам поездов, снимали под угрозой применения оружия бывших офицеров. Узнать их во многих случаях просто – шинель офицерская, хоть и погоны спороты, выправка, опрятный вид. На станциях офицеров судили ревкомы и расстреливали, причем аргументов не требовалось.

– Покажи руки! Белые? Стало быть, ахвицер. К стенке!

Усилиями Марии Антоновны на станциях Грязь, Воронеж, Лиски на вокзалах дежурили солдаты из «Союза бежавших из плена». Они отбивали арестованных офицеров у ревкомов под угрозой применения оружия, ибо сами спасены были стараниями Нестерович. Всего удалось переправить из Москвы на Дон 2627 офицеров и юнкеров. Солдат, тоже ехавших на Дон, не считали, им добраться было проще, их не трогали, вроде же свои, из пролетариев, не буржуи, не белая кость.

Нестерович была арестована ЧК, сумела выйти из застенков и в 1920 году эмигрировала в Польшу. В 1930 году переехала во Францию, в Париж, и на следующий год умерла.

Об этой женщине Андрей не знал ничего. Его представили Марии. Она осмотрела благосклонно.

– Значит, на Дон хотите?

– Мне что Дон, что Кубань, что Крым. Хочу остановить большевиков.

– Похвально. А почему на вас черная шинель?

– На флоте служил, в морской авиации.

На Андрея выправили справку, что он находился в германском плену и ныне возвращается домой.

– Деньги надобны, чтобы с голоду не умереть? – спросила Мария Антоновна. Много дать не могу, но на хлеб хватит.

– У меня есть.

– И еще. Купите на рынке цивильную одежду. От вас за версту офицером несет. Не брейтесь, руки запачкайте, под ногтями грязь должна быть. И про слова благородные забудьте, матерком отвечайте на вопросы, тогда у вас есть шанс пробраться на Дон. Да хранит вас Господь!

Андрей перекрестился на иконы в углу. Женщина сильно рисковала своей жизнью. Но ни один из тех, кому она помогла, не сдал ее в ЧК.

Андрей решил ехать на рынок. Есть цель, и теперь время тянуть ни к чему. Заскочил на ходу в трамвай. Народу много, да в тесноте не в обиде. И только соскочив на ходу у Сухаревской площади, понял свою ошибку. Солдатский «сидор» следовало держать в руке, а не за спиной на лямке. В «сидоре» зиял ровный разрез. В таких местах, в толчее, воры орудуют нагло. Отошел в сторонку, развязал горловину, с облегчением перевел дух. Золотые монеты в тряпице были на месте. Не успел вор до них добраться или не понял, что это такое. Они в виде четырех столбиков были сложены, весят изрядно, больше двух с половиной кило. Золото – металл тяжелый.

Золотые монеты времен Николая II были нескольких номиналов – пятнадцать, десять, семь с половиной и пять рублей. Достоинством в десять рублей назывались «империалом», а в пять – «полуимпериалом». Андрей обменивал в банках бумажные деньги только на «империалы». Но и они оказались двух видов. Одни, выпущенные в период с 1895 по 1897 год, имели вес 12,9 г (на реборде надпись «вес чистаго золота 2 золотника 69,36 долей»). С 1898 по 1911 год выпускали весом поменьше, 8,6 г. На гурте (раннее название реборды, надпись «вес чистаго золота 1 золотник 78,24 долей»). Последний золотой империал был выпущен в 1911 году.

Для Андрея наука. Нельзя вести себя беспечно. Запросто мог остаться без накоплений. Что тогда? Золото рассовал по карманам брюк. Из вещмешка украли коробочку с отличной опасной золингеновской бритвой. Такая сейчас – редкость. Но предупреждала Мария Антоновна – не бриться, выглядеть неопрятно.

Рынок был огромен. После революции Сухаревка превратилась в одну из самых лютых толкучек. Продавалось и покупалось здесь все: продукты, драгоценности, вещи, одежда, оружие, документы.

Что хорошо, брюки от морской формы черные, вполне сойдут за цивильные. И не сапоги на ногах, а ботинки. Рубашку купил, причем немного поношенную. Новые вещи подозрение вызовут. Еще пиджак чесучовый, в полоску мелкую, такие любили носить приказчики в торговых лавках. На голову картуз, как у квалифицированного рабочего, скажем, токаря. Что самое смешное, его китель и шинель тут же и купили. Качества добротного и ношены мало.

Перед незапланированной продажей все карманы обшарил: не осталось ли чего?

Вместо порезанного сидора другой купил, потертый изрядно. Содержимое переложил, свой выкинуть собрался, да женщина выпросила:

– Сударь, он вам не нужен?

– Так его порезали.

– А я заштопаю и продам.

Тут же, на Сухаревке, наелся в столовой. Гороховый суп, картофельное пюре с селедкой, чай и хлеб. По тем временам – царский обед. Сейчас бы вздремнуть, устал за последние дни, толком не спал несколько ночей. Все гостиницы заняты – переехавшим правительством, разными комитетами, штабами партий. В первой половине 1918 года большевики еще играли в демократию, многие партии имели свои легальные штаб-квартиры. Например, в Москве жил теоретик и идейный вдохновитель анархистов князь Петр Кропоткин. Немного позже, 30 августа 1918 года, в Петрограде студент-эсер убивает председателя Петроградской ЧК М. Урицкого за его жестокость. В этот же день эсерка Фанни Каплан стреляет в Ленина после митинга, тяжело его ранит. Советская власть на белый террор отвечает красным. Уже 4 сентября отдан приказ о заложниках. А 5 сентября издан Декрет СНК о красном терроре. Кровь безвинных полилась рекой.