– Сынок, зачем же ты их? Очухаются, мстить начнут.

– Если ты немцам не расскажешь, как они найдут? Лучше помоги.

Илья взял полицейского за ноги, дед – за руки. Раскачав, сбросили с моста в реку. Следом второго предателя Родины отправили. Илья обе винтовки в воду сбросил. О происшествии только пятна крови напоминали.

– Дед, ты меня не видел, я тебя тоже. Разбежались! Как мне половчее к Стаканово выйти?

– А вон туда, сынок.

– Удачи вам!

Илья зашагал в указанном дедом направлении. Начало темнеть. Гражданским лицам передвигаться запрещено. Но Илья надеялся на свои слух и зрение. Моментами бежал, потом шёл. Впереди послышались отдалённые пушечные выстрелы. Стало быть, до пушек пять километров. Если стреляет множество пушек, канонада слышна за десять-двенадцать километров, а пулемётная стрельба за пару километров. По звукам приблизительно можно определить дистанцию. Выстрелы становились чаще, и Илья забеспокоился. А если это артподготовка и какая-то из сторон начнёт ночную атаку? Илья воевал год и ни разу не был очевидцем ночной атаки немцев. Наши? Тоже сомнительно. Сейчас все силы и резервы брошены под Сталинград, и наступать здесь просто не хватит войск. Пока добрался до позиций немцев, до их второй линии траншей, стрельба стихла. Случаи миномётно-пушечной перестрелки случались. Кто-то из сторон выпустит две-три мины по цели, противник ответит, затем подключаются другие батареи – и пошло-поехало. Больше всего от артиллерийских перестрелок доставалось пехоте. Солдаты прятались в блиндажи и щели, оставляя редких наблюдателей. Только идиот способен при такой перестрелке сидеть в окопах или находиться на нейтральной полосе. Риск быть поражённым осколками был очень велик.

Илья стремился как можно быстрее пересечь траншеи и выбраться на нейтралку. Повезёт – к утру выйдет к своим, не повезёт – можно отсидеться день в воронке, всё меньше риска, чем в ближнем немецком тылу и без оружия. Илья до рейда маршрутного агента искренне считал, что войсковой разведчик – это очень рискованная воинская специальность. Оказалось, есть значительно более опасные. Вот сейчас его можно взять почти голыми руками: ни оружия, ни гранат, даже ножа нет. Чувство унизительное для воина. Хотя разумом понимал – имея при себе даже нож, при первом же досмотре немцами на заставе его миссия будет окончена. Немцы – вояки сильные, дисциплинированные, опытные, офицеры тактику различных видов боя знают, оперативны в принятии решений. Потому пока отступаем: приноровиться надо и силёнок набрать.

Вторую линию Илья миновал, потом залёг осмотреться. Время подпирало. Часов при себе не было, но шкурой чувствовал: ещё час, и начнёт светать. Дальше уже ужом, ползком. При каждом шорохе замирал. У траншеи первой линии полежал, прислушиваясь. Уже перемахнуть хотел, приподнялся – и вдруг вспышка зажигалки совсем рядом, табачным дымком потянуло. Почти перед ним, метр всего, часовой стоял. Не ходил, не играл на губной гармошке, стоял молча. И выдал себя нечаянно. У Ильи мурашки по коже. Если бы часовой решил закурить минутой позже… Думать не хотелось. Вся жизнь на фронте – цепь случайностей. Часовой через пару минут ушёл в сторону, Илья заглянул в траншею: нет никого. Рывком перемахнул, легко приземлился, перекатился за бруствер и пополз. Руки перед собой землю обшаривают. Мин рядом с траншеей немцы не ставят, а пустые консервные банки бросают, хуже того, вешают на колючую проволоку. Зацепись за такую, грохот пойдёт. Немцы расстреляют, как в тире. Банки попадались и битые бутылки, гильзы. Немцы всё выбрасывали перед бруствером. Рискуя порезать пальцы, осторожно убирал в сторону, продвигался на локоть вперёд. И так метров двадцать – двадцать пять. Ещё через полсотни метров – заграждения из колючей проволоки. Хорошо хоть не из спирали Бруно: попадёшь в такую, без режущего инструмента и посторонней помощи не выберешься. Под проволоку подполз на спине, отводя вверх железные колючки. Дальше на пузе и снова руками перед собой. И не зря: на минное поле наткнулся. Нащупал маленький бугорок, стороной его миновал, за ним другой. Мины в шахматном порядке расставлены, немцы педанты, обычно по установленному шаблону всё делают. И поле благополучно миновал, потом в воронку свалился. Воронка свежая, земля ещё тротилом пахнет и мягкая, рыхлая. Выбрался, на востоке сереть начало, светлая полоса появилась. Ещё минуты, и нейтралка освещена будет, надо искать укрытие. Поднялся в рост, побежал. Увидев большую воронку, явно от авиабомбы, не меньше «сотки», в неё спрыгнул. Когда рассвело, осторожно выглянул. До наших позиций метров триста не добрался, от немецких на полкилометра ушёл. Днём по нейтралке никто не передвигается: пулеметчики и миномётчики шансов выжить не оставят. Нейтралка – практически голая земля. Ни кустов, ни деревьев нет. Укрыться можно только в воронках или ложбинах, высохших ручьях.

День тянулся медленно. Хотелось есть, а ещё было холодно, всё же октябрь. Хорошо ещё, что осень в этих краях выдалась сухая. Вздремнул немного: бессонная ночь давала о себе знать.

Наконец начало темнеть. Как только немецкие позиции стали неразличимы, Илья выбрался из воронки и пошёл в сторону наших позиций. Успел пройти немного, как впереди тихий разговор. Илья залёг сразу. Шорох шагов, разговор нескольких человек. Илья решил заявить о себе:

– Бойцы! Спокойно, я свой, из разведки!

Его обращение произвело эффект взорвавшейся бомбы. Защёлкали затворы. Люди залегли.

– Назовись! – потребовал невидимый в темноте боец.

– Фронтовая разведка, возвращаюсь к своим.

– Руки подними и подойди!

Пришлось выполнить. Его обыскали, оружия не нашли. Оказалось, группа сапёров, шла делать проход в минном поле для разведчиков.

– Ты как прошёл? – спросил командир.

– На пузе прополз да руками перед собой ощупывал. Мины в шахматном порядке, навскидку – полоса глубиной метров двести, только противопехотные.

– Ишь ты, специалист. Откуда ты взялся на нашу голову! Евстихеев, отконвоируй его в траншею, сдай пехоте и назад.

– Слушаюсь!

Группы сапёров для разминирования проходов обычно невелики: три-четыре бойца, и посылать сапёра в тыл для конвоя – ослабить группу. Но одного оставить Илью или отправить к траншее нельзя. А вдруг перебежчик? Или хуже того, немецкий агент, которому в наш тыл надо? Немцы на выдумки горазды, но и у наших подозрительность чрезмерная.

Сапёр Илью пехотному взводному сдал. Тот отрядил двух бойцов для конвоирования задержанного в штаб батальона. Илью посадили в сарай под замок, пока за ним не приехал грузовик из разведотдела. За это время Илья отоспался.

В разведотделе подробно рассказал о выполнении задания, с деталями. Паспорт убитого агента из ботинка достал. Начальник отделения положил перед Ильёй стопку бумаги и ручку:

– Опиши всё, что мне рассказал.

– Может, поесть дадите сперва?

– Опиши – и покормим.

Не понравилась Илье интонация капитана. Возникло ощущение, что капитан подозревает в чём-то Илью. Написал подробно, три листа с обеих сторон убористым почерком, дату поставил и подпись. Капитан бегло листки просмотрел, открыл дверь, приказал:

– Увести!

Илью конвоир из охраны отвёл в самую настоящую камеру. Единственное окно комнаты было забрано прочной железной решёткой. Из обстановки – топчан. Похоже, здесь находились между допросами «языки». Когда они рассказывали всё, что знали, их отправляли в лагерь для военнопленных. Однако не всех. Эсэсманов расстреливали. Бывало, когда немцы наступали, расстреливали и военнослужащих вермахта. А что делать, если иной раз и штабы не знали, удастся ли выйти из-под удара, спасти полковое знамя, печать полка. Тут уж не до пленных. А теперь Илья сам оказался в положении узника.

Илья шокирован был. Он не изменник, грехов за собой не чувствовал, за что его в камеру? Правда, капитан сдержал слово, что накормит. Через некоторое время конвойный принёс миску каши, два куска хлеба и горячий чай. Буркнул: