Поезда ходили не по расписанию, нерегулярно, люди набивались в вагоны и даже ехали на крыше. В сельских местностях меняли вещи на продукты длительного хранения – муку, сало, подсолнечное масло, зимой и мясо. Все передвижения огромных людских масс требовали вагонов, паровозов, обслуживающего персонала. Но «мешочники» не нарушали закон. Люди старались выжить.

Матвей по воспитанию, по прежней службе был государственником. И все равно, кто был у власти – царь или большевики, старался сохранить то, что принадлежало народу, стране. Его коробило, когда видел, как через границу вывозят ценности, предметы искусства. Причем не мелкие контрабандисты и не малые предметы в чемодане с двойным дном. А официально, вагонами, с сопровождающим и с документами с начальственной визой. Таможня пропускала без досмотра.

В один из дней поступил в ВЧК сигнал, что на пароходе «Двина» на рейде контрабанду в угольной яме прячут. Писал один из членов экипажа. Не подписался, но по стилю письма понятно. Не сможет человек, не знакомый с судами, описывать столь точно. Да и у человека с берега в письме было бы «вторая палуба», а мореман сообщит – «квартердек». И корабль собирался выйти в море завтра. Матвей взял двух сотрудников и отправился в торговый порт. На причале бочки, ящики, пиломатериал в пакетах. Ну да, России только и оставалось, что торговать лесом да церковной утварью. Постыдно, довести страну до разрухи. А перед Первой мировой, в 1914 году по промышленному производству на пятом месте в мире была.

Капитана на судне не оказалось, его замещал старпом. Матвей сообщил о подозрении.

– Выделите матросов, немного потрудиться придется в угольной яме.

– У меня на судне всего четыре матроса, остальные на берег сошли.

– Тогда переодевайтесь и берите лопату в руки.

Скривился, но попробуй не выполнить распоряжение ЧК. Матвей с сотрудниками занял пост на трапе. Оттуда видно хорошо и угольная пыль почти не долетала.

Перекидать уголька пришлось не одну тонну. Потом один из матросов лопатой наткнулся на нечто твердое. Матвей с сотрудниками с трапа спустился. Матросы уголь расчистили. Открылся деревянный ящик в половину фигуры человека.

– Вытаскивайте!

Ящик добротный, гвоздями заколочен. Сбегали за инструментом, вскрыли крышку.

– Всем в сторону! – распорядился Матвей.

Увидят содержимое, разболтают. На каждый роток не накинешь платок. Не прикажешь, присяги не давали. Сотрудники подняли крышку. Матвей увидел шесть картин, проложенных картоном, чтобы не повредить. Аккуратно вытащил одну. Айвазовский. Вернул на место. Сотрудник ПетроЧК протянул разочарованно:

– Рисунки! Было бы из-за чего уголь разгребать!

Вот он, недостаток образования! Да за такую картину через десятки лет будут платить серьезные деньги. Да и сейчас настоящий ценитель искусства может весь пароход купить. Не Рембрандт или Ван Гог, но из российских не последний.

– Аккуратно выносите на палубу, – распорядился Матвей. – Со старпомом пишите акт.

А сам принялся допрашивать матросов, кто кочегары? Кто бункеровал пароход углем и когда? И сразу под протокол. И ничего, что карандашом, такие бумаги тоже проходили. Зимой, бывало, чернила от холода замерзали. Да и нехватка чернил была.

Потом опись картин делали. Все известные имена – Шишкин, Врубель. Такое впечатление, что картины из Русского музея, собранные великим князем.

Чекисты и матросы понесли ящик к машине. Надо картины доставить в ЧК, там они будут под охраной. Все же картины имеют большую ценность, это народное достояние. Уже по трапу спускаться стал, как его внимание привлек причальный кранец. Выглядит он, как огромная, в рост человека, эдакая колбаса из брезента или толстой рогожи, набитая чем-то мягким, сушеными морскими водорослями, тряпьем. И висит кранец на тросе за бортом. При причаливании судна к причалу смягчает удар. Обычно их с каждой стороны от двух до четырех. На этом судне три, но тот, который на носу, отличается. Два из потертой парусины, а один как новый. Он вполне может быть новым. Старый мог лопнуть при неаккуратной швартовке, трос из пеньки порвался, и кранец упал в воду и потерялся. Невелика потеря, по возвращению в порт заменили. Но было какое-то чувство, что не простая замена. Помнил наставления старых сыщиков – хочешь спрятать вещь, положи на виду или среди подобных. Вновь поднялся на судно. У старпома кислая физиономия. Не исключено, что ящик с картинами в угольной яме – его работа. Однако старпом натянуто улыбнулся.

– Чем еще обязан?

– Снимите носовой кранец по правому борту, хочу осмотреть.

– Чего его смотреть? Кранец как кранец. В предыдущем плавании штормом сорвало, купили новый.

– Мне повторить просьбу? Или попросить матроса снять? Тогда поедете с нами, вскроем в вашем присутствии в ЧК.

Старпом прекрасно знал, что из ЧК возвращаются не все. На него могут «навесить» контрабанду картин и в лучшем случае лагерный срок. В 1920 году власти запретили гражданам и организациям приграничную торговлю или перемещение товаров через границу, минуя таможню. Все равно ухитрялись. На Северо-Западе этим грешили Псковская область и Петроград. Антиквариат меняли на лекарства, которые в России практически не выпускались после революции. Еще продукты, табак, одежду и обувь. В 1925 году ввели не только уголовную ответственность, но и смертную казнь. Таким, как Лев Троцкий, заниматься вывозом ценностей в огромных количествах было можно, а гражданам запрещено. В 1917 году Троцкий был председателем Петросовета, завел знакомства и связи. С 1918 по 1925 год был наркомом по военным и морским делам, председателем Реввоенсовета. В 1927 году снят со всех постов, отправлен в ссылку. В 1929-м выслан за пределы СССР, в 1932 году лишен гражданства, а 21 августа 1940 года смертельно ранен ледорубом агентом НКВД Рамоном Меркадером. И причем снят и попал в опалу не за контрабанду или другие преступления, а за уклонение от линии партии. Сталин не любил конкурентов.

Угроза подействовала. Старпом взял матроса, прошел с ним на бак, вытащили кранец. Видно, что новый, не потерт о борт.

– Вскройте по шву.

Кранец сверху и снизу зашит суровой нитью. Матрос на старпома глядит, тот кивнул. У матросов складные кривые ножи, вдруг придется срочно резать такелаж. Хотя на паровом судне такелажа минимум, скорее – морская традиция. Взрезал матрос нитки, показались сушеные морские водоросли.

– Вытряхивай все на палубу! – приказал Матвей. Оппа! Показался сверток из парусины.

– Это что такое? – показал Матвей.

– Не могу знать, в первый раз вижу.

Но побледнел старпом, видно – знал, а скорее всего сам был соучастником. На судне капитан – царь и бог в одном лице, а старпом его помощник и заместитель во время отсутствия капитана на судне. Матвей поднял с палубы сверток, взвесил на руке. Тяжелый, не меньше пятнадцати фунтов.

– Режь! Только аккуратно, с торца, – приказал матросу Матвей.

Матрос начал лезвием вспарывать парусину. Старпом кинулся к трапу, стремительно сбежал на причал.

– Держи его! – закричал Матвей.

Крик услышали чекисты возле машины, кинулись за старпомом.

– Стой! Стой, а то стрелять будем!

Чекисты бежали за старпомом. Но того подгонял страх, он мчался быстро, как мог, и постепенно отрывался от преследователей. Один из чекистов остановился, выхватил револьвер. Бах! Бах! Старпом упал. Чекисты подбежали к упавшему, осмотрели. Один повернулся к Матвею, развел руками. Понятно, убит. Вот же невезуха! Когда позже сошел с трапа, спросил чекиста:

– Федор, ты зачем на поражение стрелял? По ногам надо было, чтобы допросить.

– Я по ногам и стрелял!

Вот такой «снайпер» оказался.

Хм, интересно было, почему старпом бежал? Что такого в свертке из кранца? Матрос аккуратно сверток надрезал. Оттуда посыпались ювелирные изделия – кольца, перстни, серьги, кулоны. Все бывшие в употреблении – с царапинами, потускневшие. Вероятно, снятые с граждан при ограблении, а то и с мертвых. Трупы на тротуарах уже не удивляли. Красноармейцы «контру» расстреливали. А еще умирали в квартирах от голода, особенно пожилые люди и одинокие. С них ценности снимали обнаружившие умерших соседи, а если оказывались честные, то не брезговали гробовщики. Мертвые пугают только непривыкших.