Все оказалось значительно проще. Механик Влас сам привел его в почтовое управление, везде знакомые. Завел в отдел кадров.

– Принимайте летчика!

Заявление, подпись начальника и тот же Влас уже отвез его на аэродром. На краю поля стояли три «У-2» и один «Р-1», устаревший морально самолет-разведчик, явно списанный из ВВС. Биплан, немного больше по размерам, чем «У-2». На аэродроме был свой начальник, которому Влас представил нового работника.

– Где живешь? – спросил Домрачев, как была фамилия начальника.

– Пока нигде, только сегодня приехал и оформился.

– Тогда можешь жить в вагончике, целую комнату дам. Или в городе жилье снимай, но в пять утра должен быть на аэродроме.

К пяти утра из города не успеть. Автобусы еще не ходят, такси не существует в помине. Пешком идти долго, часа полтора, ибо аэродром, как ему и положено, за городом. Андрей выбрал вагончик. Попрощались с Власом, Домрачев подвел к вагончику, распахнул дверь.

– Твоя половина справа, моя слева, владей!

И протянул ключ. Комната два на два метра, из удобств только электричество, обстановка спартанская – койка, табуретка, стол. Вместо гардероба гвоздики на стене. Как временное жилье вполне сойдет. При аэродроме столовая для персонала. Этим же летным полем пользовались для пассажирских перевозок, несколько самолетов общества «Добролет» стояли дальше, а также учебные самолеты, такие же «У-2», стояли на стоянке еще дальше. Обучением рабочей молодежи занимался Осоавиахим, прообраз ДОСААФ.

Андрей по периметру поле обошел, по взлетной полосе каблуком постучал. Укатанная гравийка все же лучше, чем простой грунт. В случае дождя не размокнет, можно приземлиться. В каптерке тот же Домрачев выдал ему летный шлем, очки и краги. Андрей в столовую сходил. Выбор был скудный, но с голоду не помрешь.

Утром первый вылет. В самолет из грузовика перегрузили три мешка почты во вторую кабину. Карту и маршрут утром выдал Домрачев.

– Тебе эти три райцентра. Перед посадкой кружок над центром села сделай и садись. Посадочную полосу сам увидишь, там колбаса висит.

Колбасой называли полосатый конус из ткани, показывающий направление ветра.

– Сядешь, к тебе подъедут. За получение почты роспись поставят.

Партия за идеологической обработкой граждан следила строго, чтобы газеты приходили вовремя, невзирая на погоду или день недели. Первые несколько дней интересно было. Новые места, новая служба. Через несколько дней обвыкся, уже не глядя на карту летел, по характерным особенностям местности ориентировался. На обратном пути, когда груза не было, закладывал фигуры высшего пилотажа, причем над глухими местами, чтобы свидетелей не было. Конечно, почтовые «У-2» жизнью потрепаны, но исправны. Большого удовольствия от полетов Андрей не получал. После Испании, когда на «И-15» летал на скорости вчетверо большей, чем на «У-2», нынешние полеты показались тягомотными. Это как с машины пересесть на велосипед с моторчиком. Но летную форму «У-2» поддерживал прекрасно, за исключением стрельбы. Но на трудяге «У-2» пулемета на было. Появится он с началом войны во второй кабине. И маленький фанерный самолет, над которым в начале войны смеялись немцы, превратился в грозного ночного бомбардировщика. Благодаря малой скорости бомбометание было очень точным, почти точечным.

Андрей даже вспомнил старый черно-белый фильм «Воздушный извозчик». Тем не менее для наземного персонала летчики – почти небожители, как ныне космонавты. Для летчиков и марши создавались – «…все выше и выше стремим мы полет наших птиц. И в каждом пропеллере дышит спокойствие наших границ!».

И эпоха была героическая. Перелеты Чкалова, Байдукова и Белякова в Америку, спасение летчиками людей с затонувшего во льдах судна «Челюскин», высадка Папанина на дрейфующие льды.

Конечно, Андрей опасных перелетов не совершал, но в столовой буфетчицы и официантки томно закатывали глаза при появлении пилотов. Однако Андрей ни с кем не сближался. Во-первых, женщина рядом в его ситуации – опасно. Словечко проскользнет или еще что станет известно. Во-вторых, знал – до большой войны уже менее года, зачем привыкать к человеку, давать ему надежду, если не знаешь – вернешься ли? Одному одиноко, даже друзей здесь не было, потому как открыться невозможно, все время чувствовал – он здесь как чужой в своей стране. Странное ощущение. Люди вокруг по-русски говорят, а идеология чужая. Не раз слышал, как проклинали тяжелое царское прошлое, хотя люди постарше помалкивали, а молодежь другой жизни не знала. Андрей же, поживший при царском режиме, ничего плохого в том не видел. И Сталина с членами политбюро восхваляли, как египетских фараонов. Сегодня превозносили Ежова, а завтра он оказывался врагом народа, потом Ягода и та же история. Берия только задержался почти на пятнадцать лет. Непонятный Андрею фанатизм и страх, два главных чувства испытывал народ. Обожание вождей и страх сказать лишнее, попасть под репрессии. Да и само слово «вождь» не вызывало у Андрея почтения, напоминало вождей племен у индейцев или африканских племен. Что раздражало Андрея, так это необходимость систематически проводить время на многочисленных собраниях. Сначала все слушали парторга с его идеологически правильными и скучными до зевоты речами, потом дружно осуждали Троцкого, мировой капитализм, буржуазию и еще бог знает что. Андрей считал, что если бы вместо собраний люди работали, для страны было бы больше пользы. Но помалкивал, его уже и так считали человеком неразговорчивым, некомпанейским, даже нелюдимым. Андрею такое мнение только на руку, не лезут в душу, и ладно. Что устраивало, так это зарплата – тысяча рублей по тем временам неплохие деньги – и отдельная комнатка. Тогда почти все жили в коммуналках, где вся личная жизнь на виду.

С момента начала работы на почте Андрей зарекомендовал себя исключительно с положительной стороны. Алкоголь не употреблял, матерно не выражался, не играл в карты, даже не курил. В знак особого доверия его перевели на доставку денежных средств – пенсий, почтовых переводов. Утром к нему в кабину садился сотрудник ВОХР – военизированной охраны с несколькими опломбированными брезентовыми мешками. Вохровец в форме, похожей на солдатскую, на ремне револьвер. Все же деньги охраняет. И летали уже по всей области. Большая часть населенных пунктов без транспортного сообщения с областным центром. Грунтовые дороги есть, но добираться из-за больших расстояний надо долго, иной раз не один день. Из некоторых городков и сел летом можно добраться по реке на лодке. Фактически самолету конкурентов нет.

В один из дней после посадки на окраине большого села, райцентра, на самолет случилось нападение. Чего-либо подобного Андрей ожидал, имел при себе револьвер. А еще для защиты от чекистов. Решил – в лапы им не дастся живым. После «отсидки» в лагере, при освобождении, бывшим заключенным запрещалось селиться в городах, а от Москвы вообще не меньше ста километров. Освобожденные уголовники, как и беглые, сбивались в шайки, грабили население. Обычно государственные учреждения не трогали, ибо за кражу или ограбление государственного органа срок судом при задержании давали значительно больший, чем за преступление против частного лица.

Приземлились. Как обычно, их на окраине уже ждала телега. Возничий, представитель почты в черном форменном обмундировании, вооруженный револьвером. А только и вохровец, и Андрей насторожились сразу, поскольку лица незнакомые. Лошадь и телега, виденные много раз, а люди – новички. Бывает – заболел, уволился, в отпуске, но не сразу же оба. Андрей мотор самолета не глушил, хотя обычно это делал. Вохровец револьвер из кобуры вытянул. За бортом кабины его действия со стороны не видны.

– Эй, не подходить! – предупредил он. – Один с доверенностью – ко мне!

– Че, какая ксива?

Разговором на жаргоне мужчина себя выдал. Вохровец отстегнул привязные ремни, вскочил, вскинул револьвер.

– Не подходить! Стрелять буду, – предупредил он.