– Бойцы, у кого телогрейка есть? Это чья?

На топчане вместо подушки лежала свернутая телогрейка. На фронте ее ватником называли за набивку.

– Да она замусоленная очень.

– В самый раз.

Вечером прохладно, осень, в телогрейке не вспотеешь, а формы под ней не видно. А что галифе форменные и сапоги, так в них половина мужского населения ходит, можно сказать – обычная одежда. Нет пока в Калинине промтоварного магазина. Носят все, что достать могут, в том числе и трофейные френчи со споротой свастикой и погонами. Федор ватник натянул, пилотку за ремень заткнул.

– Щетины не хватает и папиросы в зубах, – заметил один из бойцов.

Замечание верное, да щетину за несколько часов не отрастишь. Однако замечание натолкнуло на мысль. Федор достал из сидора фляжки, под номером два, что на чехле химическим карандашом выведена, сразу назад убрал. А обычным самогоном ватник щедро облил. Душок по вагончику пошел соответствующий.

– Во, в точку. Тогда уже семечек купите, товарищ старший лейтенант. Маскировка хоть куда будет.

– Двоим наготове быть. Услышите выстрел – сразу на вокзал, где кран с кипятком. А побежит кто – задерживать. Задача ясна?

– Так точно.

Федор отправился на вокзал. Ремень с кобурой на заставе оставил, пистолет в карман брюк переложил. Патрон в ствол загнал, поставив пистолет на предохранительный взвод. Стоит курок большим пальцем назад отвести, и можно сразу стрелять. Отправился на вокзал один, так больше шансов не вспугнуть, прихватить отравителя на месте, с поличным. Желательно живьем. Выпотрошить его потом: кто надоумил, где метиловый спирт брал, есть ли подельники? Судя по способу, действовал не немецкий агент, а злостный вредитель, яро ненавидящий Советскую власть, Красную армию. Тем не менее урон нанес большой. Не всякий немец, сидя в окопе с винтовкой или автоматом, может убить столько бойцов. Стало быть, враг настоящий, да еще и делающий на этом деньги.

Как только Федор вошел в здание вокзала, сидевшие на лавке женщины окинули его презрительными взглядами. Молодой, с виду здоровый мужик, а вид непотребный. Ему бы на фронт, а он в тылу ошивается, зенки залил, вонища-то от него, хоть закусывай.

На выходе из вокзала на перрон к нему патруль подошел, ведомства военного коменданта. Вокзал – его епархия.

– Попрошу предъявить документы, – строго сказал ефрейтор.

– Отойдем в сторонку, – тихо сказал Федор.

– Гражданин, предъявите документы, – повысил голос ефрейтор.

Вот черт! На них уже начали обращать внимание пассажиры.

– Ведите его в милицию! – поддакнул старичок, сидевший поблизости на баулах.

Придется расшифроваться. Федор достал удостоверение из нагрудного кармана, поднес к глазам ефрейтора.

У того глаза от удивления округлились. Федор, предупреждая нежелательные для себя события, сказал:

– Выйдем на перрон.

Уже за пределами вокзала прошипел в ухо ефрейтору:

– Ты что же, засранец, делаешь? У меня важное задание, ты едва его не сорвал!

– Товарищ старший лейтенант, – оправдывался ефрейтор. – Вид-то у вас еще тот!

– Сорвешь задание – упеку в лагерь, не на передовую даже!

Ефрейтор сдрейфил. Всесильное НКВД может все, а кто против огромной репрессивной машины он, ефрейтор? Пылинка!

– Так точно!

– Кругом! И не подходить ко мне близко, если сам не позову.

Оба бойца четко выполнили поворот через левое плечо. Федор чуть не застонал от досады. Если смотрит сейчас кто со стороны, сразу поймет, что поддатый мужик в ватнике не тот, за кого себя выдает. Надо же было так вляпаться! С одной стороны, хорошо. И пассажиры, и патруль в маскарад поверили, купились на затрапезный вид, на запах.

Должны поверить и торгаши спиртным. Осталось подождать поезда, смешаться с военнослужащими.

Как приятный сюрприз за недоразумение, прибыл военный эшелон. Из вагонов посыпались бойцы, рванулись к вокзалу. В суетливую толпу затесался и Федор. У кранов с водой уже образовалась очередь. Федор высматривал нужного ему мужчину.

Спиртное бойцам предлагали, но не те, кто был нужен. Федор уже было решил уходить. К эшелону уже прицепили паровоз, отрабатывали тормоза. Очередь у кранов стала таять, бойцы бежали к вагонам, опасаясь отстать. Не успел, опоздал – дезертир, со всеми вытекающими последствиями.

Федора осторожно тронули за локоть. Он повернул голову. Поистине сегодня удачный день. Рядом стоял тот, кого он разыскивал.

– Что боец, плохо после вчерашнего? Поправиться не желаешь?

– А есть? – страждущим голосом осведомился Федор.

– Найдем! Самый настоящий первач! Пробирает до самых печенок.

– Сколько?

– Сто рублей литр.

– Давай!

– Не здесь, свидетелей много. Отойдем в сторонку.

– Далеко не могу, поезд уйдет.

– Несколько шагов. А то милиция, то, се.

Отошли в сторону.

– Деньги давай! – тихо сказал продавец. – Посуда есть?

– Сейчас денежки дам, – засуетился Федор.

Полез в брючный карман, а вместо денег выхватил пистолет, приставил к подбородку торгаша.

– Что ты, что ты! – сдрейфил отравитель. – Возьми грелку с самогоном и иди с миром.

– Не будет у меня с тобой мира. Руки подними!

Торговец еще не понял, что это арест. Полагал, боец с проходящего поезда хочет сорвать куш. Спиртное забрать и деньги. А Федор быстро по одежде рукой провел – нет ли оружия?

– Руки опусти, ни к чему внимание привлекать. Иди на вокзал.

– Зачем? Там милиция, патруль. От поезда отстанешь.

– Заботливый какой! Я не с поезда. НКВД! Ты арестован!

Даже в сумерках было заметно, как побледнел торговец.

– Сделаешь шаг в сторону или позовешь на помощь, сразу застрелю, – предупредил Федор.

Провел задержанного через здание вокзала. Давешний старичок крикнул вслед:

– Собутыльника нашел? Милиции на тебя нет!

Федор вывел арестованного на привокзальную площадь.

– Налево!

Так и довел до заставы. Там уже обыскали тщательно. Из-за пояса достали грелку, из карманов деньги. Много – восемьсот рублей. Больше, чем месячное жалованье Федора, почти двойное денежное довольствие.

– Документы! – потребовал Федор.

– В левом внутреннем кармане.

Вместо паспорта в кармане обнаружили справку об освобождении из лагеря. Такой документ положено было обменять на паспорт в милиции. Но касалось это только городских жителей, сельским для удостоверения личности полагалась справка из сельсовета.

Фотография похожа на лицо фигуранта, печать подлинная. А статьи все уголовные: 101-я – за самогоноварение, 164-я – скупка краденого и 143-я – легкие телесные повреждения. Срок небольшой, в совокупности три года, но сами статьи характеризуют задержанного.

– Где самогон брал? – спросил Федор.

– Сам варил.

– Ну-ну, посмотрим. Свяжите его и в коляску.

Федор забрал с собой грелку, деньги, документы, изъятые у задержанного Марычева. Бойцы усадили его в коляску мотоцикла. Федор доехал до казармы своей роты. В подвале было небольшое помещение без окон. Туда его и поместили. Федор караульного приставил. Торопиться доставлять в НКВД к Осадчему не стал, сначала проверить самогон надо. Завтра утром химик Коракулов скажет свое веское слово, тогда можно действовать дальше. Если в грелке обычный самогон, то максимум, что можно, – передать его милиции, суд даст год заключения. А поиски отравителя придется начинать сызнова.

Спал Федор как младенец, с чувством выполненного долга. Утром, после завтрака, на мотоцикл. В сидор грелку бросил и пару банок тушенки. Химик жил более чем скромно, и для него пара армейских банок по четыреста граммов – большое подспорье.

Химик был побрит, на кухонном столе – стакан морковного чая, пара тонких кусочков хлеба.

– Попьете со мной чаю?

– В другой раз, Евграф Матвеевич. Сейчас срочно анализ сделать надо. А это вам.

Федор выложил на стол банки.

– Ну что вы! – замахал руками химик. – Много ли мне, старику, надо?

– Я полагаю, армия и народ вам спасибо должны сказать. Денег я заплатить не могу, нет такой статьи расходов. Но чем могу…