– Застынь! И руки вверх! – скомандовали по-русски. Русский, уже хорошо.

– Если руки подниму, грохнусь с дерева.

– Тогда спускайся, но без резких движений.

Илья спускался на землю нарочито медленно, а сам соображал, что предпринять. Немец бы сразу стрелял, так ведь и русский может оказаться вовсе не другом, а врагом хуже фашиста.

Илья встал обеими ногами на землю, почувствовал себя увереннее. Будучи на дереве не больно-то погеройствуешь, подстрелят.

– Повернись.

Илья повернулся. Перед ним стоял красноармеец с забинтованной головой, в руке «наган».

– Ты кто такой? – спросил незнакомец.

– Сержант Сафронов, полковая разведка.

– Да вид у тебя, как у оборванца.

Что было, то было. По траве и земле ползал, на гимнастёрке и галифе грязь и зелень от травы. А ещё прожжена была, когда танк поджигали.

– Какой есть, – пожал плечами Илья.

– Оружие есть?

– Не ты мне его давал, не тебе брать, – жёстко ответил Илья.

Хотя автомат без патронов можно было снять с плеча.

– А пожрать?

– Сам бы не отказался. Что-то ты как попрошайка на паперти? То оружие тебе, то харчей. У немца забери.

Боец опустил револьвер.

– У меня один патрон. Оставил на крайний случай.

– Ну и дурак. Ты этим патроном немца убей, а уж на тебя они патронов не пожалеют. Как звать-то, боец?

– Красноармеец Ложкин Павел, призван на военную службу 27 июня, – чётко доложил боец.

– Ранение серьёзное?

– Осколком задело, кожу сорвало, а кости целы. Так санинструктор сказал, когда бинтовал.

– Понятно. Вместе выбираться будем или сам пойдёшь?

– Вместе.

Похоже, боец испугался перспективы остаться в одиночестве.

– До призыва учился или работал?

– Семь классов кончил, ФЗУ, слесарь четвёртого разряда.

– Рукастый, значит. А воинская специальность?

– Пехота.

– Пехотинцам револьверы не выдают, только командному составу или танкистам.

– У убитого забрал, ему-то уже ни к чему.

– Своё оружие бросил?

– Не выдали, не успели. Я три дня как на фронт прибыл, из Тамбова я.

– Тогда так. Выходим вместе, но подчиняешься полностью. Не потому, что я сержант или покомандовать сильно хочется. У меня боевого опыта больше.

– Я не против.

– Тогда до темноты сидим здесь, ночью через поле пойдём. А сейчас отдыхай, сил набирайся.

Казалось, боец только и ждал этих слов. Свернулся под деревом калачиком, засопел. Пригляделся к нему Илья. Молодой совсем, от силы девятнадцать лет, пацан ещё. Да и не обучен толком. Илья устроился на опушке, ноги на дерево поднял, чтобы отдохнули.

Через пару часов Илья Павла разбудил.

– Теперь моя очередь вздремнуть. Ты на часах.

– Хорошо.

Если передвигаться ночью, лучше отдохнуть. Илья проснулся сам. Уже темно, Павел спит, аж похрапывает. Илью злость взяла. Да как можно полагаться на такого напарника? И себя и Илью погубит. Встал, зашёл сзади, такого пенделя дал, что Павел на живот перевернулся, вскинулся.

– А? Что?

– Тебя на часы поставили. Ты поспал в безопасности, дай отдохнуть другому. Как тебе доверять?

Беспечный и неисполнительный соратник хуже врага, продаст ни за понюшку табака в любой момент.

– Ну, прости, устал.

– Устал? Сколько немцев ты сегодня убил?

– Ни одного.

– Тогда от чего устал?

Илья разозлился не на шутку. Он направился через поле. Павел поплёлся за ним, канюча на ходу:

– Я не специально, извини.

– Ты плохой товарищ, выбирайся один.

Павел шёл за Ильёй какое-то время, потом отстал. Жестоко? От таких человеческих слабостей иногда целые подразделения гибли. В боевых условиях не может быть места расхлябанности, неисполнению приказов. Поле оказалось большим, пашни любили в колхозах. Планов громадьё, как сказал поэт. Вошёл в лес, здесь проще. Есть где укрыться и не застанет, как в поле, ночной дозор.

Шёл быстро, за ночь желательно пройти как можно больше. Лес кончился, пошёл луг. Под сапогами чавкать начало, земля влажная. Слева, на удалении с полкилометра, взлетали осветительные ракеты, потом едва слышно пулемётная очередь. Похоже – там передовая, линия соприкосновения войск. А дальше и вовсе непролазная грязь, осока, камыш. Но Илья упорно шёл вперёд. Чем хуже местность, тем меньше шансов столкнуться с немцами.

Начало светать, туман появился. Надо где-то спрятаться, осмотреться – где он? Нашёл кусок твёрдой земли, уселся. За ночь, по ощущениям, прошёл километров тридцать. Солнце взошло, туман рассеялся. Осмотрелся. Вот это его занесло! Вокруг камни, местность болотистая, а он на небольшом островке сухой земли. Впереди – двести метров, не более, ивы растут. И никого не видно, ни наших, ни немцев. Передохнув, решил рискнуть и добраться до деревьев. Где деревья, там твёрдая земля, деревья на болоте не растут. Ночью это будет сделать затруднительно. Пошёл, а земля под ногами пружинит, того и гляди – провалишься. Ощущение – как по батуту идёшь. Двести метров всего, а преодолевал их два часа. Ивы, их раньше ракитами называли, росли на сухом месте. С удовольствием улёгся передохнуть. Последний участок перехода самый напряжённый выдался. Ни звуков перестрелки, ни людей. Только высоко в небе бомбардировщики пролетели. Есть охота. Не остался здесь, вперёд пошёл. По его прикидкам, уже наши должны быть. Только в сумятице первых месяцев войны не всегда была передовая, линия разграничения войск. Слева, едва слышно, начали бить пушки. Он развернулся к востоку. Через полчаса хода вышел к хутору. Понаблюдал, никого не видно и не слышно. Даже если хозяева отлучились, что маловероятно, живность должна голос подавать – куры, свиньи. А тут тишина. Подкрался поближе, забора вокруг хутора нет. Обошёл избу, а дверь нараспашку. Заглянул – запустение, пыль. Бросили хозяева хутор, в эвакуацию ушли. Обыскал избу – съестных припасов никаких. Зато старую бритву нашёл и засохший кусочек мыла у рукомойника в сенях. На рукомойнике осколок зеркала. Воды из колодца ведром зачерпнул, побрился. Мыло хозяйственное, мылится плохо, но вид опрятный стал. Он уж и не помнил, когда брился в последний раз, щетиной оброс. Впрочем, когда ел, тоже не вспомнил.

Бритва опасная, с откидной ручкой, ещё довоенного производства. Интересно – забыл её хозяин второпях или другую, новую имел? Бритву уложил в нагрудный карман. Выйдет к своим, в чём не сомневался, а у него личных вещей никаких. Сидор остался ещё там, в землянке разведвзвода.

Спать хотелось, устал. Преодоление болотистого участка потребовало физических сил и волнений. Случись оступиться, помочь было некому, а трясина не отпустит, не пожалеет, засосёт. Жуткая смерть, уж лучше в бою от пули погибнуть.

Засиживаться не стал, покинул хутор. И четверти часа не прошло, как услышал впереди лёгкий щелчок, сразу упал. Звук явно не природного происхождения, похож на снятие оружия с предохранителя. И тут же голос на русском.

– Кто такой?

– Полковая разведка.

– Подними руки и шагай сюда.

Понял, деваться некуда, двинулся на голос. За деревьями два молодых красноармейца с винтовками. Один, вероятно старший в карауле, приказал:

– Оружие снимай. Веденякин, веди его к командиру. И оружие его забери.

Илья автомат с плеча снял, не бросил на землю, а положил бережно. Рядом пистолет трофейный. В разведке сложилось, что кроме автомата обязательно нужен нож, без него часового не снять, проволоку не разрезать, консервы не вскрыть. А ещё пистолет, хоть по штату не положен, как последний шанс на выживание. Разведчики имели пистолеты трофейные. В начале войны личного оружия офицерам не хватало, не до разведчиков. А ещё – такой пистолет в случае необходимости бросить можно, случайно потерять и никакой ответственности не будет, не вписан он в красноармейскую книжку.

Веденякин оружие подобрал.

– Шагай вперёд.

Эх, молодо-зелено, не обыскали даже. В кармане бритва опасная, фактически – нож в умелых руках. Дозорный провёл его к политруку, судя по нашивке на левом рукаве в виде красной звезды.