Но стычка получилась скоротечной, и если бы не навыки разведчика, сейчас бы Андрей лежал у подъезда барака, а не каратель.

Из ушей как будто вату вытащили, донесся женский истошный крик:

– Убили!

И сразу силы покинули. Уселся на бордюрный камень. Люди боялись подходить.

Лишь через несколько минут распахнулось окно, осторожно высунулся дедушка.

– Чего стреляли?

– Дед, позвони в милицию, пусть приедут.

– Телефона в доме нет ни у кого.

– Пошли кого-нибудь.

Через несколько минут из соседнего подъезда вышла тетка с авоськой, нерешительно подошла.

– Молодой человек, у вас рука в крови.

Андрей повернул голову. Рукав куртки и рубашки прорезан, окровавлен. Кровь текла из руки вниз и капала из-под манжеты на землю. Сильный удар ножом, не каждый так сможет.

– Вас перевязать надо.

– Перевяжите. И позвоните в милицию. Я из уголовного розыска.

Слабость навалилась, в ушах звон. Тетка сердобольная вернулась в подъезд, вышла с бинтом в руках. Она помогла стянуть с руки одежду.

– Ой, рана глубокая.

Андрей посмотрел сам. Такую шить надо, бинтом не обойдешься. Но хотя бы кровь остановить.

Женщина умело перебинтовала руку.

– Вам в больницу надо.

– Опергруппу дождусь, потом поеду.

Через четверть часа показался мотоцикл Феклистова, за ним милицейский фургон. В райотделе это была единственная машина, латаная-штопаная. Феклистов подскочил к Андрею.

– Жив?

– Руку задел.

Феклистов повернулся к убитому:

– Гурин?

– Он самый.

– А ты как здесь оказался? Ты же на вокзал пошел.

– Этого увидел. Как назло, ни постового, никого из наших. Решил проследить, не упустить. Эта сука с ножом напала.

– Большое дело сделал. Надо срочно в госбезопасность телефонировать, это их контингент.

Подошли подъехавшие милиционеры. Феклистов распорядился:

– Оцепить, никого не подпускать. Я Фролова в больницу отвезу, а к месту происшествия госбезопасность подъедет.

Андрей поднялся, его пошатывало от кровопотери. Феклистов забрал пистолет Андрея, подхватил под локоть правой руки, помог сесть в коляску.

– Пистолет в больнице тебе ни к чему, только тяжесть таскать. Думаю, несколько дней в больнице полежать придется. Больно ты бледен.

Андрею в самом деле было худо. До приезда милиции еще держался силой воли, а сейчас как-то ослаб. Феклистов ехал осторожно, объезжая ямки, хотя обычно гонял. И пока хирург зашивал рану, перевязывал, не уходил.

– Здорово он тебя полоснул.

– Если бы руку не подставил…

– Пошел я. А ты молодец. Лучше было бы живым взять, пусть и раненым. Но это задача не для одного. Молодец, Стрелок! Я в ГБ помчался. Будет сюрприз для Владимира Васильевича. А ты поправляйся, я обязательно попозже заеду.

Андрея на койку уложили, раздев. Он закрыл глаза на минуточку и вырубился. Надо же, на фронте ранен был и до своих добирался, а здесь расклеился.

Пришел в себя от присутствия чужого рядом. Открыл глаза – лейтенант-гэбэшник и Феклистов.

– Говорить можешь? – спросил лейтенант.

– Могу.

– Ты как и где на него вышел?

– На привокзальной площади увидел. Он на электричке из Москвы приехал. Я за ним следом пошел.

– Неаккуратно, под нож подставился.

Феклистов головой возмущенно покрутил:

– Лейтенант, а ты бы смог в одиночку карателя этого взять? Да у него руки не по локоть, а по шею в крови.

– Ладно, мир. Ты действительно большое дело сделал. Даже если бы живым предателя взял, все равно к расстрелу приговорили. Желаю скорейшего выздоровления!

И ушел. Феклистов на соседнюю койку пустую присел, вытащил из кармана куртки шоколадку.

– Говорят, при кровопотере помогает хорошо.

– Спасибо, не стоило беспокоиться.

– Как это не стоило? Еще Суворов говорил, что командир для солдата – отец, а не только воинский начальник.

Честно говоря, такого отношения со стороны Феклистова Андрей не ожидал. Он служит под его началом месяц с небольшим, еще подружиться, узнать толком друг друга не успели.

А Николай шоколадку где-то раздобыл. Не было их в свободной продаже, редкость. Все же приятно, когда товарища в беде не оставляют.

– Хочешь одну штуку покажу?

В палату вошла медсестра.

– Говорили – на пять минут. А уже четверть часа. Ему отдыхать надо.

– Ухожу, ухожу.

Николай поднялся, достал из кармана половинку пятидесятирублевки.

– Вторая половина! Я уже в УГРО был, прикладывал. Сходятся!

– Вот к кому на встречу с золотишком Никандров шел.

– Точно! Теперь дело Болотникова – помнишь, на кладбище? – закрывать можно и нападение на постового. А еще гэбэшники свое розыскное дело закроют в связи со смертью разыскиваемого. Одни плюсы! Выздоравливай.

Феклистов ушел. Андрей припал к кружке с водой, очень хотелось пить. Утолив жажду, откинулся на подушку и уснул. Сказывалось нервное напряжение последних недель. А проснувшись, увидел на тумбочке рядом с кроватью несколько апельсинов. Редкость большая. Кто бы мог принести? Спросил вошедшую медсестру.

– К вам же приходили двое посетителей, вот один из них!

– Который?

Андрей о Феклистове подумал.

– В форме, строгий такой.

Удивлению Андрея не было границ. Неужто гэбэшник? Больше посетителей в форме не было. Раз так – после выздоровления надо зайти, поблагодарить человека.

– На словах что-нибудь передал?

– Сказал – витамины вам нужны.

– Угощайтесь.

– Что вы! Вам самому надо.

– Дети есть?

– Девочка.

– Вот ее угостишь.

Медсестра поколебалась, но искушение было велико, взяла один, сунула в карман.

– Спасибо.

– Девочке привет!

Апельсины появились в Москве перед Новым годом, а в Балашихе Андрей их не видел ни разу. Взял один, понюхал. Сразу детские воспоминания нахлынули. Мать, отец и он, все еще рядом, когда все были живы и войны в помине не было. Сентиментальным себя не считал, а сейчас слезы на глазах выступили.

Сколько жизней проклятая война унесла, сколько судеб поломала, скольких сиротами, калеками оставила! Да и сам он изменился. До войны мечтательным юношей был, а пошел на фронт, за считаные месяцы мечты и иллюзии ушли. Внешне слегка повзрослел, а внутри, особенно после разведки, совсем другой человек. Жесткий, беспощадный. А как романтиком остаться, если выживать приходилось под бомбами и снарядами, когда в рейдах глотки ножом резал немцам? Не все немцы по желанию в армию пошли, не все пытали, жгли.

Деформировалась душа. Вот сегодня убил Гурина. Враг, предатель, душегуб. А ничего в душе не шевельнулось, как таракана зловредного прихлопнул. На фронте взрослеют быстро, кто успеет. Там или ты врага убьешь, либо он тебя, без вариантов. С фронта уже тертым мужиком пришел, а внешне – молодой человек. Кто слаб на фронте был либо не под той звездой родился, там и остались, в сырой земле. На фронте в Бога, случай, Провидение начинали верить самые убежденные атеисты и скептики.

На второй день рука болеть меньше стала, убавилась слабость, в кровати садиться стал. А вставать не получалось. Попробовал опереться здоровой рукой о спинку кровати, подняться, тут же плюхнулся на кровать. Голова кружилась, колотилось сердце. Выходит – рано, надо набраться сил. Вечером приехал Феклистов, когда уже стемнело за окном.

– Привет! Ты как?

– Уже героем, в кровати сижу.

– Небось на медсестричек уже заглядываешься?

– Не спеши, мне бы до сортира дойти.

– Ну вот, я ему о высоком, а он о прозе жизни.

– Как в райотделе?

– Крутимся помаленьку. А кто это тебе апельсины принес? Зазноба?

– Я вместо нее на вокзале Гурина встретил, сам знаешь, чем кончилось. А про апельсины – не знаю. Медсестра сказала – в военной форме приходил.

– Неужели гэбэшник? Лопни мой мочевой пузырь, не верится!

Николай взял апельсин, повертел его в руках, понюхал.

– Новым годом пахнет. Знаешь, чем пахнет Новый год? Елкой и апельсином, конфетами еще.