Во всяком случае, у меня составилось впечатление, что просто еще рано признавать разделение ошибкой, не солидно как-то, не по-хозяйски: разделили — и сразу каяться. Нет, надо повременить, посмотреть, а там, возможно, снова соединить…

Спрашиваю Колесникова:

— Как ты думаешь, государству выгодно иметь такой район, как Катанга?

— Дорого мы ему обходимся. Все ведь к нам завозят: от муки до последнего гвоздя. Почти все самолетами. Это ого-го какая копеечка! Надбавки нам как часы идут, а продукцией-то мы их не покрываем. Сдаем пушнину на такую-то сумму, а на нас потрачено во много раз больше.

— Наверное, аукционы все расходы покрывают?

— Вот это нас и выручает. Хотя в точности мы не знаем, сколько валюты получает государство за нашу пушнину, но, видимо, достаточно. Иначе какой смысл тратиться на Катангу.

— А что, если пустой сезон выпадет: ни соболей, ни белок?

— Ну, что-нибудь да будет.

— Нет, но может быть пустой сезон?

— Может.

— Тогда что?

— Тогда полностью на шею государства сядем и ножки свесим.

— А застраховаться от пушного неурожая можно?

— Конечно, можно. Надо готовиться к сезону, а не надеяться на тайгу как на бога. Мы ни копейки не хотим в нее вкладывать, а получать хотим много. У нас есть план освоения охотничьих угодий, так мы его на четверть не выполняем. Сотни гектаров «белыми пятнами» лежат, ни одной там зимовьюшки. Во-первых, как туда доберешься — вертолеты мы арендуем только перед началом сезона, во-вторых, кто туда будет добираться? Например, в Ербогачёнском отделении всего двадцать штатных охотников. А чтобы застраховаться от неурожая, надо с весны людям в тайге жить: лабазы строить, зимовьюхи, прикармливать зверя. У меня многие охотники просятся: отпусти, не надо нам никаких нарядов, что в сезон заработаем, то и ладно, но отпусти угодья готовить. А как я их отпущу? Кто дрова заготовлять будет? Кто сено косить, на скотном дворе кто работать будет? Застраховаться можно, только побольше денег в тайгу надо вложить.

— Но ведь на случай пустого сезона можно и по-другому застраховаться. Производство какое-нибудь открыть, ту же сувенирную мастерскую, тот же цех по пошиву эвенкийской одежды?

— Производство… Когда оно будет? Геологи давно ходят, ищут, да ничего пока серьезного не находят. Сувенирную мастерскую? Открыли мы. Два человека делают. Но это же не выход, не масштаб. А одежду кто будет шить? Старухи эвенкийки, их осталось-то раз, два и обчелся. А молодежь не заставишь учиться, не хочет. Некому, некому ремеслами заниматься. Мы вон летом неплохо на оленях зарабатываем — геологи нанимают. Так только летом. А зимой вся надежда на тайгу.

В Катанге, грубо, куда ни ткнешься, везде проблема. В прошлую зловеще-суровую зиму перемерзли говоря почти все озера, погибла тьма ондатры — даже не было осеннего отлова. Я спросил у Александра Комарова, старшего научного сотрудника Сибирского отделения ВНИИОЗа (Всесоюзного научно-исследовательского института охоты и звероводства): можно ли было ее спасти?

— Конечно. Ондатра хоть и дар божий, но к ней нельзя относиться по принципу ловить не переловить. Существует обязательный комплекс биотехнических мероприятий, при выполнении которого только и возможен грамотный отлов ондатры. В частности, я предлагаю: охотники после персонального закрепления озер должны обеспечить ондатровым семьям сытую и спокойную зимовку. Летом, чтобы поднять уровень воды в озерах, они должны ставить в протоках плотинки: вбивается двойной ряд кольев и оплетается прутьями — тогда озеро в любую стужу не будет промерзать. Охотники должны ставить «бугры» (основания для ондатровых хаток): на те же вбитые кольцом колья наваливаются сучья, прибрежный хлам, трава, ондатрам уже не надо тратить силы на постройку хаток; охотники должны отводить от берегов сплавины и укреплять их, чтобы у ондатры было побольше «обеденных столов». Надо весной подсеивать траву для кормления, надо… Впрочем, надо делать многое, но все это под силу охотнику. И конечно же, если он нерадив и биотехнические мероприятия проводит кое-как, надо отбирать у него озера и передавать их другому.

Я убежден, что при таком ведении ондатрового хозяйства Катанга сможет сдавать по шестьдесят тысяч шкурок в год. Тем более что в прошлом есть примеры…

Существовали в свое время ГОХи — государственные ондатровые хозяйства, регулировавшие жизнь ондатры и охоту на нее; в пору расцвета ГОХов Катанга сдавала по восьмидесяти тысяч шкурок, а теперь эта цифра снизилась до двадцати тысяч.

— И все эти мероприятия можно осуществить при теперешней нехватке людей?

— Да. И в Катанге согласились с моими предложениями. Хотя нехватка кадров, конечно, может в какой-то мере сказаться на ведении ондатрового хозяйства, чем дальше от Ербогачёна, тем обширнее ондатровые угодья у каждого охотника, тем, естественно, труднее обслуживать их. Но возможно, — так говорил Комаров.

Откуда же, откуда взять людей Катанге? — все больше недоумевал я и пошел к Масягину. Он был занят. Потом мы несколько дней не могли встретиться, наконец он позвонил в семь утра в гостиницу и сказал:

— Приходи, чаю попьем.

Чаевничали мы вдвоем: жена Георгия Павловича была в командировке, дочь собиралась в школу. Солоноватый неприятный вкус тунгусской воды не заглушался ни заваркой, ни сахаром, а для меня этот утренний чай вообще казался горьким, потому что я говорил Масягину: что же делать, Георгий Павлович? Деревни пустеют, народу все меньше, что делать?

Масягин выслушал и чуть не поперхнулся.

— Экие заоблачные проблемы тебя занимают! Мы тут третий год трактор выпрашиваем, выпросить не можем, третий год кран на Подволошинский причал поставить не можем, не дают! Да если хочешь, я тебе в райкоме бумагу покажу, так сказать, список предметов первой необходимости — пальцев не хватит загибать, и ничего получить не можем. Деревни пустеют, народу не хватает — все это так, конечно! Мы, веришь, думать об этом не успеваем, хотя надо думать, надо. Но приходит день, и с ним столько сиюминутных нужд, забот, волнений! За голову схватишься… Пойми, я не жалуюсь, успевать надо обо всем думать, и о перспективе, и о буднях, но не так легко совместить эти думы, как тебе кажется. — Масягин махнул рукой и уткнулся в стакан. Я понял, что в последние дни, видимо, его преследовали какие-то хозяйственные огорчения, недаром же он вспомнил и этот недосягаемый трактор, и несуществующий кран на Подволошинском причале. Вот сейчас мы «Орбиту» просим. Штука, конечно, дорогая, и просить, наверное, долго придется. Но представляешь, в Ербогачёне — телевизор?! Кто и подумывает уехать — останется. Вот тебе, пожалуйста: сочетание будничных забот с перспективными. Телевизор в Катанге — это не столько модная прихоть, сколько средство агитация за приезд сюда, своеобразный уполномоченный оргнабора.

А вообще знаешь как к нам относятся? К району и просьбам района? Как к милому, капризному ребенку. Этак шутливо-снисходительно: ну что, мол, взять с этих лесных людей? Дети природы, охотятся, рыбачат там, причуды у них разные: то им трактор, то им дизель, то «Орбиту». Ну, и как малым, капризным детям то подарят игрушку — возьмите, потешьтесь, то не подарят, раздумают. А мы, между прочим, золото добываем, хоть и мягкое, но золото. И вот, честное слово, просишь, просишь, и надоедает иногда…

Я давно не видел Масягина, и то ли он плохо спал, то ли разговор его раздражал, но в этот раз показался он мне постаревшим и уставшим. А впрочем, почему бы ему и не устать, хотя по должности и не положено. Круговорот работы, верно, обновляемый меняющимися требованиями дня, все же утомляет однообразием, и приходит усталость. Хорошо, когда человек умеет быстро прогонять ее: молчаливо подумает о ней, тряхнет головой и вновь посмотрит на дело свежими глазами. По-моему, Масягин умеет отделываться от усталости, потому что характер у него решительный, в усталом бездействии сидеть не позволит.

Как у всякого энергичного, напористого человека, требующего от себя и от окружающих дела, дела и дела, у Масягина много друзей и много недоброжелателей. Недоброжелателям кажется, что он излишне самовластен, вспыльчив, резок. Видимо, в какой-то мере недостатки эти присущи Масягину (уж кто-кто, а недоброжелатели — большие доки по нашим недостаткам); но попробуйте найдите человека, который, занимаясь живым делом, каждый день скрещивая свой характер с десятком других, самых противоположных, оставался бы бесстрастным, ровным и учтивым.