— Веселье тут ни при чем, — с мрачной раздумчивостью сказал Сашка Деревяшкин. — Муторно потому, что неприятности-то опять с нами. Кто как, а я только вышел и сразу все вспомнил. И сразу нехорошо, нехорошо на сердце. Прямо места не нахожу…
— Да-а… Твоя правда… — согласились остальные. — Все как было. Пока плясали — веселились, а вот вышли — прослезились.
Ребята долго стояли у забора. И вдруг услышали: с горы катилась песенка:
Где же наша девочка?
Где наша Аленушка?
Где наша новая жизнь?
— Ура! Паря Михей и паря Ваней! — Ребята бросились их встречать.
Новая жизнь
Пока ребята встречали парю Михея и парю Ванея, глухонемой Коля сбросил черный плащ, снял черные очки — оказался Лимохалом. Потер, помял занемевшие крылья и взлетел на крышу сарая. Достал бинокль, всмотрелся: увидел медвежонка и слоненка, спускающихся с горы, ребят, бегущих им навстречу, и тихонько посвистел, будто подзывал собаку. Из сарая выбежал старичок, тоже снял черные очки и отлепил черную бороду — засияла медная, конопатая физиономия деда Пыхто.
— Собирай манатки, — сказал простуженным басом Лимохал. — Кху, кха! — прокашлялся он. — Остыл в проклятой тайге. Всю грудь заложило. Быстро, Пыхтоша. Догадываюсь, что наши лучшие друзья вот-вот будут здесь. Живо!
— Ты чего раскомандовался, аспид зеленокрылый! Волю взял.
— Поругайся у меня, поругайся. Возьму да один улечу. Брошу тебя вместе с патефонами. Посмотрю, далеко ли убежишь.
— Ладно, ладно. Пошутил я, конечно. Складываюсь, сматываюсь. Не серчай. — Дед Пыхто погрозил сухоньким кулачком отвернувшемуся Лимохалу: «У-у, змей. До смерти бы защекотал ненавистного!»
Ребята в это время окружили медвежонка и слоненка и, вместо того чтобы целоваться, обниматься, оторопело замерли. На паре Михее была малиновая попонка-поддевка и малиновый плисовый картуз, а на паре Ванее — те же наряды, но только канареечного цвета. Они смущенно, но охотно повертелись перед ребятами, а потом паря Михей сказал:
— А что удивляетесь? С заработков идем. Испокон веку с заработков в обновках возвращались. И с гостинцами. Паря Ваней, достань-ка.
Слоненок снял со спины берестяной горбовик, запустил внутрь хобот. Всех попотчевал сначала орехами, потом брусникой в меду. Подождал, пока ребята управятся с гостинцами, потом опять запустил хобот в горбовик с атакой медлительной торжественностью. Вытащил огромного, прозрачно-розового леденцового петуха.
— Один такой в лавке был. Только что не кукарекает. Сла-адкий. Слаще ничего не пробовал. Мы с парей Михеем немного полизали. Уж вы не обижайтесь.
Ребята по очереди тоже полизали петуха, но им он показался горьким, потому что все враз вспомнили, что неприятности как были, так и остались. Помрачнев, повздыхали и рассказали паре Михею и паре Ванею, как пытались избавиться от неприятностей.
— И вы не догадались?! — Паря Михей даже присел от возмущения. — Просил халву, лимонад, и вы не догадались! Эх, вы!
Медвежонок снял картуз, поддевку, быстро и аккуратно свернул ее, положил на горбовик.
— Паря Ваней! За мной! Не отставай!
Они помчались под гору, на бегу прихватив осиновые колья, чтобы вышибить дверь в «универларе». Разумеется, они сбегали напрасно, потому что дед Пыхто и Лимохал уже исчезли.
Вернулись запыхавшиеся, злые. Долго и молча приходили в себя.
— Ну, что надумали? — спросил у ребят паря Михей.
— Да ничего. Противно на душе.
— Ути, ути — ножки гнути, — непонятно сказал паря Михей. Снял картуз, повертел его на лапе, сдул приставшую хвоинку. — Паря Ваней? Чувствуешь? Ведь сегодня начнем новую жизнь. Ей-ей.
— Я готов. Давай только петуха долижем.
— Главное, ребята, не завираться, хвостом не крутить. Паря Ваней, покажи.
Слоненок оттопырил хвостик и быстро-быстро завертел им.
— Вертеться вот так не надо. От неприятностей увертываться не надо. По себе знаю. Бывало, тетка Медведица соберет малину на варенье, поставит корзинку где-нибудь на пеньке и пойдет к соседкам мед занимать. И вот знаешь, что нельзя эту малину трогать — поди да сам собери, — все равно подмывает что-то: возьми. Запустишь лапу раз, другой — полкорзинки нету. Тетка вернется и давай охать, ругаться. «Ты, окаянный, умял». А я в глаза ей заглядываю: что ты, тетя, это лиса проходила и приложилась. Еле ее прогнал. Клянусь, божусь. Хоть и стыдно, и жалко тетку — целый день эту малину собирала, у самой — мал мала меньше, муж муравьяница… Да! Ладно. Это уже к делу не относится. Не надо, повторяю, хвостом крутить. Если все время врать, изоврешься к концу жизни. Одна тень останется.
— Короче, паря Михей. — Слоненок долизал, дочмокал леденцового петуха. — Словами горю не поможешь. За дело.
— Молодец, паря Ваней. Я пойду с Сашкой Деревяшкиным. И Вову с Катей прихватим. Они все рядом живут. А ты иди с Аленой. Как говаривал Замечательный медведь: если кто-то оступился, надо вытолкнуть его на правильную тропу. Попробуем, вытолкнем.
В это время подошла девочка Настя. Она была возбуждена, щеки и глаза горели. Забыла даже, что давно не виделась с медвежонком и слоненком. Едва кивнув им, сказала:
— Я знаю, что я сделаю. Я пойду к Васе Рыжему и наставлю пришить пуговицы на плаще. Заставлю заплести меня. И надаю ему тумаков. Я устала, поймите, устала ждать неприятностей. Лучше сама пойду навстречу им. И пос-смотрим, кто кого.
— Правильно, Настя! Одобряю. — Паря Михей поднял приветственно лапу. — Как это в песне поется? Сама садик я садила, сама буду поливать. Замечательный медведь говорил: мы сами творцы своих неприятностей. А я добавлю: и сами будем их побеждать.
Девочка Настя повернулась и решительным, быстрым шагом ушла.
По дороге паря Михей говорил Вове Митрину:
— Если бы ты был один, все просто. Признаться в школе, что прогулял, и понести заслуженное наказание.
— Так в чем дело-то, паря Михей! Неохота, чтобы наказывали.
— Никуда не денешься. Ты хоть раз в жизни видел хоть одну неприятность, которая бы кончилась добром? Вот и я не видел. Но, паря Вова, не один ты прогулял, а имеете с девочкой. У тебя мать с отцом строгие? — спросил паря Михей у Мули-выбражули.
— Когда как. То ласковые, тихие, добрые, то хоть из дому беги. Может, между собой поссорятся, может, на службе неприятности.
— Да. То есть может сильно тебе влететь?
— Да, — печально кивнула Муля-выбражуля.
— Вот, Вова. Что ты на это скажешь?
— Я этого не перенесу, — побледнел Вова.
— И хорошо сделаешь. Девочка не должна страдать. Ты должен, Вова, пойти к ее родителям и взять вину на себя. Это будет святая ложь. Ты понимаешь, что речь идет о спокойствии девочки?
— Понимаю. Еще как!
— Что ж, Вова. Вот Катин дом. Хватит духу пойти?
— Попробую.
— Пойти с тобой?
— Нет! Я защищу Катю! — Вова гордо выпрямился и четыре раза выжал портфели я мешочки со сменной обувью.
— А потом?
— Потом мне ничего не страшно. Папину вспышку я перенесу.
— Хорошо, паря Вова. Мы постоим, проводим вас — Вова взял за руку Мулю-выбражулю, и они пошли к подъезду. Ярко пламенели в заходящем солнце оттопыренные Вовины уши и нежно золотились Мули-выбражулины банты. Паря Михей крикнул вдогонку:
— Помни, Вова! Замечательный медведь учил: честь девочки превыше всего.
— Пошли, Александр. — Паря Михей потянул Сашку Деревяшкина.
— Вовка уже решился, ему легче. — Сашка задумался. — Паря Михей! А ты бы на моем месте боялся?
— Мне, Саня, жену этого Степана Федорыча жалко. Как у нее сердце-то, наверное, обрывалось, когда ты Сереге звонил. А ты все про себя да про себя.
— Правда что. — Сашка Деревяшкин покраснел. — Веришь, нет, я про отцово наказание и не вспоминал. Со стыда перед Степан Федорычем сгорал. Как вспомню, так и сгораю. Ужас какой-то!
— Так, может, зайдем к ним?
