По смерти Павла Ивановича Ягужинского в 1736 году на пост кабинет-министра было несколько претендентов. В том числе Волынский и граф Головин. Однажды в разговоре адмирал неосторожно отозвался об Артемии Петровиче в резких тонах, припомнив какие-то его неблаговидные поступки во время губернаторства то ли в Астрахани, то ли в Казани. Он рассчитывал, что его слова дойдут до императрицы. Но они сначала попали, увы, в уши Волынскому, и тот затаил злобу.
Федор Иванович вспомнил, что одним из первых поручений ему от благодетеля по получении назначения обер-прокурором Сената с чином генерал-майора было тайное разведывание темных дел президента Адмиралтейской коллегии. Соймонов провел дознание и скоро представил патрону доказательства того, что граф Николай Федорович Головин недавно получил с одного английского купца взятку в семь тысяч рублей за право монопольной скупки пеньки: Стоит ли говорить, что Волынский тотчас донес о том императрице. И та распорядилась назначить следствие.
Крах Головина был неизбежен. И вдруг императрица потеряла к этому делу всякий интерес. Более того, она даже выразила недовольство, когда Волынский на докладе как-то осмелился снова вспомнить о нем. Соймонов скоро прознал секрет сего дела. Коллежские доброхоты сообщили ему, что президент исхитрился поднесть крупную сумму герцогу Курляндскому. И — все... Однако с той поры Головин стал смертельным врагом не только Волынскому, но и ему, Федору Соймонову. А сие было печально. Николай Федорович перестал доверять своему вице-президенту даже в мелочах, усматривая во всех его действиях непременный вред своему положению. Что ж, вздохнул Соймонов, был ли адмирал так уж и не прав-то?.. Он снова вспомнил о деле Беринга и Шпанберга, но наткнулся взглядом еще на одну фигуру и забыл о своих думах. В уголке неприметно стоял глава Тайной розыскной канцелярии генерал Андрей Иванович Ушаков... Юный отрок-император Петр Второй отменил страшный Преображенский приказ, но Анна Иоанновна, по восшествии на престол, снова велела его возобновить. Вернула из ссылки Ушакова и поручила сие ведомство ему. Растянув жабий рот в привычной полуулыбке, генерал смотрел перед собой, не мигая красноватыми веками, и пламя свечей отражалось в его пристальных глазах. Среди придворных ходили слухи, что-де он зверь и в застенках сам истязает похуже князя-кесаря. Но то были слухи. При дворе он всегда старался быть приторно любезным со всеми и среди дам числился обходительным кавалером.
Возле него высился граф Степан Федорович Апраксин — огромный, толстый, очень сильный физически, отличавшийся страстью к щегольству и... необыкновенной трусостью. Еще был он нечист на руку. Когда в куртаге граф брал карты в руки, порядочные игроки вставали из-за стола. Апраксин всегда мошенничал. Говорили, что он брал взятки и притом оговаривал своих же. Всегда стлался пред сильными, льстил и заискивал, но был абсолютно не пригоден ни к каким делам за неспособностью. Его мать Елена Леонтьевна, урожденная Кокоткина, вторым браком вышла за генерала Ушакова. Миних, в армии которого Апраксин отличался только величиной личного обоза, дал о нем почему-то лестный отзыв императрице как о способном генерале, и вот он уже, пробыв некоторое время президентом Военной коллегии, фельдмаршал. И, не понимая в военном деле ни синь пороха, — главнокомандующий. Правда, это позже...
Федор Иванович незаметно перевел глаза далее. Взор его зацепился за фигуру князя Никиты Юрьевича Трубецкого. Тот беспокойно шнырял глазками по сторонам, словно пытаясь угадать, кого следует предать и перед кем потому надобно выслужиться ранее предательства. Соймонов еще раз подивился про себя противоречивости натуры человеческой. Тот же Трубецкой, человек обширнейшей образованности, близок был с князем Антиохом Кантемиром и одновременно удивлял окружающих своей безнравственностью и приниженностью перед сильными. Начавши в двадцать лет военную службу «валунтиром» в Преображенском полку, он не отличился на поле брани, состоя всю жизнь при дворе. Женившись на Настасье Головкиной, дочери канцлера, рассчитывал на карьеру, но собственная ничтожность явилась непреодолимой преградой к тому. В царствование Петра Второго, узнав о скандальной связи своей жены с фаворитом Иваном Долгоруким, Трубецкой не только не возмутился, но терпеливо сносил ругань и даже побои молодого любовника своей супруги. Так же покорно служил и другим временщикам.
С воцарением Анны Иоанновны он стал быстро возвышаться и в 1738 году в чине генерал-лейтенанта занимал должность генерала-кригс-комиссара, на которой его сменил Соймонов. После чего оба старались встречаться как можно реже. Трубецкой был одним из наиболее жестоких членов всех судных комиссий над «государственными злодеями», находя тайное удовольствие в кратковременной власти.
Были в церкви и люди, ничьих сторон не державшие, — «третьяки». Эти — хуже всего, как трясина, чуть обопрешься, тут и провалишься. Одним из таковых мог считаться князь Алексей Михайлович Черкасский, кабинет-министр и сенатор, богатейший помещик России. Только за дочерью Варварой, считавшейся некогда невестой князя Антиоха Кантемира и вышедшей замуж за графа Петра Борисовича Шереметева, он дал приданого семьдесят тысяч душ... Черкасские вели свой род от кабардинского владетеля Инала. После завоевания Астрахани царем Иоанном Васильевичем Грозным потомки Инала переехали в Москву, где и получили фамилию Черкасских... Первый брак Алексея Михайловича не был счастливым. Жена его — двоюродная сестра царя Петра Аграфена Львовна Нарышкина оказалась бездетна. От второго брака на княжне Марье Юрьевне Трубецкой он имел одну дочь. Сведения о нем противоречивые, но князь Щербатов так описал его: «Сей человек весьма посредственный разумом своим, ленив, не знающий в делах, и одним словом — таскающий, а не носящий свое имя и гордящийся единым своим богатством». Еще отличался он жадностью превеликой. Федор Иванович не мог забыть, как был свидетелем слез князя Черкасского по причине того, что императрица, подарив ему часть китайского обоза, забрала из оного товаров тысяч на тридцать...
Нейтральное положение при дворе занимал и князь Василий Аникитич Репнин, только-только вернувшийся из похода против Порты. Репнины считали свое происхождение от святого Михаила князя Черниговского, принявшего мученическую смерть в Орде. В юные годы Василий Репнин служил по воле покойного государя Петра Великого в армии принца Евгения Савойского «для науки» волонтером. Не лишенный ума, он говорил на нескольких языках, хорошо разбирался в артиллерии и инженерном деле. Несмотря на горячность характера, Репнина любили за доброту. Но Волынского он не терпел, хотя и не показывал своего отношения.
Интереснее был Иван Иванович Неплюев, дипломат, устроитель Оренбургского края. Назначенный членом Иностранной коллегии с чином тайного советника, он скоро стал правой рукою Андрея Ивановича Остермана, переняв не только стиль выражений последнего, но и все его замашки. Родословие Неплюевых уходило к боярину Андрею Кобыле, давшему начало и Колычевым, и Шереметевым, и самим Романовым. Однако ветвь Неплюевых захудала, и Иван Иванович делал все, чтобы, возвышаясь, удерживаться на занятых ступеньках. Женившись во второй раз, он вошел в родство с князем Куракиным, но был так хитер и скрытен, что не навлек на себя и тени подозрения Волынского. Федор же Ивановин по прямоте душевной не любил изворотливых хитрецов. И потому при встречах с Иваном Ивановичем Неплюевым ограничивался лишь общим поклоном и дружбою тайному советнику не навязывался.
Главной же персоной среди собравшихся во дворец придворных значился, конечно, Андрей Иванович Остерман. Но его в церкви не было. Прожив почти всю жизнь в России, женившись на русской и сменив имя, Остерман умудрился остаться лютеранином, и при этом никому даже в голову не приходило спросить у него, как и почему это случилось... Но он занимает в нашем расследовании слишком большое место, и лучше, пожалуй, характеристику его и биографию вынести отдельно... Пока же Федор Иванович вздохнул и невпопад перекрестился, подумав о том, что врагов, даже явных, он насчитал среди присутствующих куда больше. А сколько еще тайных недоброжелателей или «третьяков»... Он попытался утешить себя мыслью о том, что служба прокурорская друзей не плодит. И тут же подумал, что при начале его простой карьеры честного российского зеймана было их, однако, поболее...
