Все знали, что приживальцы выполняют роль шпионов и наушников, добровольных или покупаемых ябедников и доносчиков. Так и жило в зыбком равновесии это, с одной стороны, удивительное сообщество обездоленных и попираемых всеми, несчастных людей, а с другой — опасная группа лишенных совести, продажных тварей, сделавших собственное унижение профессией, а отсутствие стыда и цинизм — корпоративным признаком...

Удивительна и неизбывна натура человеческая. Какое чувство вы испытываете в зале ли, у экрана ли телевизора дома, глядючи на кривляющихся «звезд» музыки и пения или на тех несчастных, лишенных талантов общепризнанных и потому сделавших своим «талантом» отсутствие человеческого достоинства. Они раздеваются донага, трясут перед толпою отвислыми частями тела... Если мы согласимся с тем, что в добровольные шуты шли все-таки люди с определенными аномалиями психики, то, признавая сегодня допустимость массового глумления над заповедной скромностью, не обозначаем ли мы нашу всеобщую нравственную болезнь?.. Так ли уж нужно выдавать «все на продажу»? И как избежать здесь другой крайности — ханжества, а затем и «запретных зон»?.. Не знаю, вопрос это не простой. Говорят, старики любят давать хорошие советы, потому что уже не способны на плохие поступки, — возможно. Но мне думается, что негоже тиражировать то, что создано богом ли, обществом ли для интимного потребления. Оно может существовать в массовой культуре для тех, кому, по тем или иным причинам, невтерпеж. Но массового тиражирования не надо.

Ведь пора признать, хотя мы все время это и отрицали, что дурных наклонностей, скверных устремлений заложено в человеке больше, нежели добра, милосердия и стремления к совершенству. Быть вором, развратником, человеком без интересов к высокому и вечному, наверное, проще, чем воспитать в себе Человека. А ведь именно такую задачу ставит перед собою цивилизация, хотя и решает ее пока с весьма переменным успехом. Культурная революция, сексуальная революция, как и любые другие, приводят прежде всего к разрушениям. И если цивилизованные страны, обладающие давними и устойчивыми традициями, способны к быстрому восстановлению нанесенного морально-нравственного ущерба, то для молодых сообществ, каковым является и наше государство, такие эксперименты кажутся неоправданно опасными, опыт к тому, увы, есть...

«Глумотворство», смена личин, шутовство, я повторяюсь, это не только профессия, это внутренняя психологическая, врожденная потребность человека. Хорошим актером может стать лишь тот, кто с детства природой приспособлен к избранной судьбе. Как профессия актерство связано и с определенными потерями. Может быть, именно в этом заключались причины того униженного положения, в котором люди сей профессии находились бо́льшую часть своей обозримой истории.

В наши дни социальный статус актеров сильно изменился. Благодаря средствам массовой информации, а может быть, одновременно в связи с девальвацией идеалов и авторитетов подлинных, популярность их ремесла чрезвычайно выросла. А мнимые трудности творческих мучений, о которых с такой охотой актеры рассказывают, никого не пугают, скорее наоборот. И вот уже актеры у нас не только играют роли, но и учат жить, управляют государствами, высказываясь по вопросам политики, морали и нравственности. Но ведь нравственность актера и народа — разве это не то же, что мораль продавца в советском магазине и покупателя?..

Среди нас довольно широко распространено заблуждение, когда, глядя на знакомое лицо в «Театральном интервью», мы видим вместо актера — роль, которую он ловко, пусть талантливо, сыграл на подмостках, перевоплотившись на время спектакля в задуманный режиссером образ и разыграв на сцене сочиненную драматургом ситуацию.

В заключение я выскажу мысль банальную, но редко произносимую: каждый человек, наверное, может пахать землю, валить лес, добывать уголь и руду, разводить и доить коров, быть слесарем, токарем, докером... Но далеко не каждый, к счастью, — быть актером, литератором; к сожалению, не каждому доступны профессии ученого, художника, архитектора. Читатель сам мог бы продолжить этот список, разделив лист бумаги на две колонки. Хотелось бы только к привычной истине: «человек выбирает профессию» — добавить: «так называемые творческие профессии сами выбирают человека».

Анна выпростала из-под одеяла ноги с желтыми твердыми пятками. Сморщилась, поглядевши на больной распухший палец. Потянула носом. Палец пахнул кислым. Отвернув голову, повела по покою очами. Стешка, дожидавшаяся этого движения, проворно надела ей на ноги мягкие меховые пантофли. Не переставая болтать, подала широкий бледно-зеленый моргенрок... При дворе все знали, что Бирон терпеть не мог темной одежи. Не любила ее и она.

Встала. Не стесняя себя присутствием истопника, зашла за ширмы, справила малую нужду в серебряный уринник, принадлежавший некогда князю Меншикову. Потом прибрала волосы, повязала голову красным платком по-крестьянски и тем завершила утренний туалет. Не приученная с детства к чистоплотности, она не приобрела этих привычек и в бедном, лишенном удобств митавском дворце. А перебравшись в Петербург, постаралась прежде окружить себя роскошью, но мыться чаще не стала, хотя мыльня и мыльщицы-бабы — все находилось тут же на ее половине. Яган же презирал баню, считал ее одним из примеров русского варварства. Он мылся в лохани. Не часто.

Со двора донесся визг полозьев и невнятный разговор, перешедший скоро в громкую ругань. Анна подошла к окну. Мимо, впрягшись в низкие салазки, четверо мужиков тащили резаные плиты крашеного льда.

— Нюшка, Нюшка! — закричала императрица, всплеснув руками.

В дверь просунула голову Анна Федоровна Юшкова, камер-фрейлина, любимица. Но ныне государыня гневалась...

— Кто велел ледяны палаты разбирать? Нешто я не приказывала, чтоб до весны стояли?..

Голова камер-фрейлины скрылась. За дверью опочивальни затопали, загомонили женские голоса. Потом все стихло. Некоторое время спустя те же мужики, только уже без шапок и со всклокоченными бородами, молча проволокли салазки в обратную сторону. Анна отошла от окошка. Случай напомнил ей куриозную свадьбу шутов. Спохватилась, что давно не видела Квасника с новоявленною княгинею...

Шевельнулось ли в темном ее сердце чувство вины перед стариком? Вряд ли. Шут — не человек, хоть бы и княжеского был роду. Однако удовольствия она от этого воспоминания не испытала и, чтобы отогнать поскорее тревожные думы, стала вспоминать о самом доме ледяном... Сколько было хлопот в ростепель, когда перед самым праздником вдруг просела готовая крыша и потекли стены. Анне было жалко дивного строения, возведенного по проекту гоф-бау-интенданта и архитектора Еропкина. Кабинет-министр Артемий Волынский приводил того во дворец, представлял. Строитель понравился: лицо чистое, светлое, глаза ясные, как у Ягана. Над пухлыми губами — небольшие усики. И поговорить — мастер... Что-то он ей такое смешное про италийские страны рассказывал... Она улыбнулась про себя, задумалась, стараясь припомнить насмешившее. Но вместо того пришло на память, как в канун Сретенья с Тишкой-юродивым заклинали мышей в Зимнем доме. Страсть, сколько их развелось ныне, знать недаром господин профессор из Академии Георг Крафт сказывал, что зиме быть суровой...

А тогда старичок-юрод, после обильной трапезы с возлиянием, в сопровождении целой свиты баб-приживалок, обошел все покои императрицы. Там ветошку какую подобрал, там щепочку отколупнул. Собранное снес в большую залу тронную с жарко натопленной и выметенной печью. Сложил все на загнетке да и сжег, поднеся раскаленную докрасна кочергу. Потом выгреб золу и с нашептыванием высыпал в те места, откуда брал остатки. «Как железо в воде тонет, — приговаривал юрод-колдун, притоптывая ногою, — так и вам, гадам, сгинуть в преисподнюю, во смолу кипучую, во ад кромешной...» Приживалки и приживальцы покаживали зелеными свечами, жгли ладан. Подхватывали слова: «... не жить вам на белом свете, не видать вам травы-муравы, не топтать вам росы медяной, не есь, не сгрызь запасов хозяйских...» Потом все по знаку замолчали, а знахарь голосом высоким и пронзительным вскричал: «Заклинаю вас, мышей, моим крепким словом на веки веков. Слово мое ничем не порушится, аминь!»