Они еще не собрались, как по Астрахани разнеслась весть об отъезде губернатора, и тоже в Москву на коронацию...

В Москве сам воздух наполнен новостями и сплетнями. Здесь все знают всё и обо всех. Нанося визиты родственникам и знакомым, Федор по пути узнавал придворные новости. Его знакомили со сложной системой взаимоотношений вельмож, называли состояния, наследников. Оценивали дома, лошадей и любовниц. Узнав, что он сопутствует генералу Матюшкину, Соймонова тут же посвятили в историю вражды Михайлы Афанасьевича со светлейшим князем Александром Даниловичем Меншиковым...

К сожалению, я не могу привести достоверных свидетельств об истоках их нелюбви друг к другу. Происходили оные, скорее всего, из ревности к царским милостям, из досады на больший успех другого, на удачу соперника, а совместничали они давно. Соревнование их понятно, если сопоставить хотя бы происхождение обоих.

Михайла Матюшкин происходил из старинного русского рода, ведущего свою родословную от некоего татарина Албуша или Албауша, выехавшего из Орды в Новгород еще в начале XIII века. Позже Матюшкины владели поместьями, расположенными неподалеку от Новгорода по Волхову.

При царе Михаиле Федоровиче Романове Павел Матюшкин служил дьяком приказа Большого прихода. И хотя старая аристократия «дьячню» не больно-то жаловала, сын Павла, Иван Матюшкин, женившись на Федосье Стрешневой, сестре царицы, был возведен в думные дворяне и имел чин окольничего. Таким образом, отец Михайлы, Афанасий Иванов сын Матюшкин, приходился двоюродным братом царю Алексею Михайловичу. Правда, дослужился он всего-навсего до холмогорского воеводы, хотя и был боярином. Немудрено, что Михайла с детства был очень близок к Петру. Семи лет он был назначен к будущему самодержцу комнатным стольником. А подросши, оказался одним из первых «потешных».

В 1697 году, двадцати одного года поехал он по царскому указу в Италию для обучения морскому делу. Вернувшись, участвовал в Полтавской баталии. И вот ныне отличился в Персидском походе. За то ему и передал командование всеми войсками государь, отбывая с Каспийского моря. В краткой характеристике генерал-аншефа Михаила Афанасьевича Матюшкина, которую приводит Д. А. Корсаков в книге «Воцарение императрицы Анны Иоанновны», сказано: «Человек прямой и откровенный, Матюшкин — один из немногих деятелей первой половины XVIII в. прожил честно, не покривив душой. До страсти любя Петра Великаго, он не мироволил к слабостям великаго монарха и был одним из сильнейших врагов Меншикова».

Вместе с генералом побывал Федор у многих московских аристократов. Так, один из первых же визитов они нанесли Ивану Ильичу Дмитриеву-Мамонову, суровому воину, прячущему под грозной личиной доброе сердце и не чуждому известной доли лукавства. Но с ним у нашего героя еще будут встречи, и потому отложим характеристику храброго генерала до будущих страниц. Состоялась встреча и с Петром Михайловичем Бестужевым-Рюминым, гофмейстером курляндского двора Анны Иоанновны, обретавшимся вместе с герцогиней в Москве.

На ответном обеде у Матюшкина Федор с удовольствием разговорился со Львом Васильевичем Измайловым, образованнейшим человеком своего времени. И как мало мы знаем выдающихся людей! Ну кто слыхал об Измайлове? А между тем его судьба — целый роман! Совсем молодым человеком поступил он в военную службу датского короля. А в 1706‑м (Льву Васильевичу шел еще только девятнадцатый год) Петр Великий уже поручал ему дипломатические переговоры с Пруссией и Польшей.

Двадцати лет от роду он вернулся на родину капитаном датской службы, и царь лично повелел зачислить его тем же чином в Преображенский полк. В 1710‑м ездил снова в Данию с царской грамотой, в которой не без яду выражалось соболезнование по поводу поражения датских войск. А в 1719 году возглавил посольство в Китай в звании чрезвычайного посланника. Три года продолжалось его путешествие. Выучив наизусть секретную инструкцию царя, Измайлов не торопился. Официальное задание его миссии заключалось в восстановлении торговли с Небесной Империей и в заключении коммерческого трактата. Но император самолично предписал ему «разведывать об образе и состоянии тамошняго правительства, о числе войск и оружии их, о соседях их, о крепостях и о войне или ссорах их, внося все это в тайную записку; а наипаче заметить, какие товары оттуда лутше получать России с прибытком казне и подданным, и на какие российские товары в Китае большой поход».

Задание было сложным, поскольку у богдыхана к русскому императору были претензии как территориального характера, так и по причине укрывательства джунгар и беглых монголов. Однако Измайлов преодолел трудности и получил аудиенцию. Договор, правда, заключить не удалось, но милостивую грамоту и подарки Лев Васильевич привез. Одновременно он представил Петру «описание пути своего, положения и разстояния городов и мест», приложив к тому географическую карту. На этой почве и состоялся у него весьма интересный разговор с Федором Ивановичем. С легкой руки царя Петра описание и изображение земли становилось подлинным увлечением Соймонова. Имея большую практику в пользовании геодезическими инструментами, Федор получал истинное наслаждение от уточнений, которые ему удавалось внести в имеющиеся в его распоряжении карты и планы.

...В Москве Матюшкин простудился и заболел. Он до слез огорчался, что не может подняться с постели и прибыть с докладом к государю и уже просил было капитан-поручика ехать без него, когда стало известно, что на второй день на Святой неделе Петр сам пожалует навестить больного и выслушает его доклад. Надо ли говорить, как всполошились домашние. Теперь было уже не то, что двадцать лет назад, когда государь запросто, без чинов, как говорится, и без предупреждения наезжал к своим соратникам... То ли титул императорский требовал большей строгости, то ли возраст...

Федор подивился изменениям, произошедшим с государем. Нездоровый серо-желтый цвет одутловатого лица, мешки под глазами. Вздрагивающие то и дело более обычного большие руки. Даже голос как-то переменился, стал глуше. Приняв от Михайлы Афанасьевича Матюшкина серебряную чарку с анисовой, Петр на мгновение задержал ее, потемнел глазами, будто взглянул внутрь, в недозволенное, но потом все же выпил. Крякнул, потянулся за редькой, но раздумал и, положив белый хрусткий ломоть обратно в миску, вытер пальцы о штаны и велел денщику подать план, а Федору докладывать.

Соймонов расстелил на столе привезенную карту и стал подробно обсказывать нанесенные особенности. Государь прервал: «Погоди!» Он развернул поданную денщиком бумажку и стал сверять по ней привезенную карту. Скосив глаза, Федор увидел, что в руках у царя небольшой чертеж, составленный, как он сам позже напишет, «без всякой пропорции и меры... одним пером». Кровь бросилась ему в голову. Капитан-поручик узнал набросок, сделанный ранее капитаном Нетисовым. «Не доверяет?..» Дыхание его участилось, в душе стали рождаться слова обиды. И кто знает, может быть, прямодушный офицер и выпалил бы нечто... Однако Петр, по-видимому, понял состояние моряка. Оторвавшись от начертанного плана со словами: «Ну ин ладно...», — он стал расспрашивать Соймонова о берегах, мелях, о возможных подходах к устью реки Куры большим кораблям...

Разобиженный Федор отвечал сначала сбивчиво. Генерал Матюшкин, внимательно следивший за ходом беседы, даже пытался пару раз прийти ему на помощь. Но государь останавливал. Он словно не обращал внимания на замешательство офицера и слушал, не перебивая. Иногда переспрашивал, уточнял и подчеркивал толстым ногтем то или иное место на своем чертежике. Но вскоре вовсе отбросил нетисовский план и, как записал позже Федор Иванович в своем «Диурнале», принял решение «делать крепость, где на моей карте показано».