— Черт, как у него получается так петь, — бормочет укоризненно он в шею, улыбаясь и унося все дальше, где не видно горизонта, сказка длится вечно, и звезды светят только для нас. — Ты позволяешь мне быть тем, кем я хочу быть, спасибо за помощь! Я буду, я буду, я буду и чувствую себя ярко сияющей звездой, которую видишь только ты, которую видишь только ты.

Я доверчиво вручаю Габриэлю всю себя без остатка, не сожалея и не задумываясь, потому что могу показать ему, какой может быть любовь: доброй, бескрайней, волнующей, неземной и абсолютной. Быть ему хорошим другом, спасая от мрачных мыслей и выслушивая душевные переживания. Ничего нет дороже, когда человек перед тобой открыт и честен. Возможно, Габриэль всего лишь глава в моей жизни, наполненная настоящими эмоциями и любовью, или целая книга, написанная нами. Эгоистично с моей стороны желать и помышлять о таком… но… Я все же помечтаю. Немного.

— Подари мне всю свою любовь. Всё, что я хочу, чтоб ты была со мной, — обдает горячим дыханием кожу, и я, нехотя, выныриваю, устремляя туманный взгляд в черные глаза.

— Это ведь только песня? — слабо бормочу, находясь еще в бальном зале, и кружусь в объятиях принца. Габриэль невесомо проводит вверх по руке, мурашки следуют за ним, требуя настойчиво продолжения, и берет мягко за подбородок, поглаживая большим пальцем. Губы сливаются в упоительном поцелуе, под звуки виолончели. Он мой король безмолвного удушья, ангел в призрачном раю, одержимость, и я сдаюсь горько-сладким чарам, пока одежда медленно устилает пол, оголяя не только кожу, но и душу.

Пусть это будет не только песней, а его желанием, которое я безоговорочно исполню.

Ливия

Это похоже на красивую выдуманную сказку, где есть прекрасный принц, тихая романтическая мелодия и серебристый свет. Стеклянный дворец впитывает магию луны и соединяет нас прозрачными крепкими нитями. Они проходят сквозь сердца, устанавливают связь и стирают грани реальности. Нежность перерастает в страсть, страсть — в дикость. Он вдавливает почти с рыком мое податливое тело в себя и ласкает кожу языком за ухом, на шее, скулах и губах. Растягивает удовольствие, делает это болезненно, сводя с ума и превращая меня в не думающее существо. Звуки испаряются, остаются жадные касания, обжигающие поцелуи, учащенное дыхание и жар, распространяющийся по телу, как лихорадка. Он — искусный мучитель. Умелый художник, а я — чистый холст, на котором он создает обворожительную темную сказку. Ладони двигаются вверх по спине, пальцы ловко расстёгивают застежку лифчика и зарываются в распущенных струящихся волосах. Он сжимает их и тянет вниз, скользя языком по шее, и прикусывает подбородок. Я напоминаю сгусток искр, а Габриэль — неконтролируемое пламя. Мы сливаемся и превращаемся в пожар: одни мысли, одно сердцебиение на двоих и душа. Его горячая кровь бежит по моим венам, точные выстрелы пронзают грудь, а легкие сгорают от нехватки воздуха. Головокружение… Тело становится легким, словно воздушный шар уносит ввысь, но затем низ живота пронзает острая боль и приводит в чувство. Меня чуть ли не сворачивает в бараний рог, из губ вырывается бессвязный возглас, а ум светлеет. Размытые очертания комнаты приобретают форму, безумный взгляд Габриэля жалит, поражая участки кожи и сердце. Новая волна боли захлестывает сознание и отрезвляет одурманенный мозг.

Происходит непредвиденное и самое идиотское, что могло случиться — биология, перед которой женский организм бессилен. Я забыла заглянуть в календарь и посмотреть прогноз погоды, где ожидаются временные осадки!

Ничего не предвещало беды, но надо не забывать, что неудача дышит постоянно в спину и напоминает, что я полный лузер. Господи, да меня точно прокляли при рождении! Ливия Осборн — лох по жизни! Почему «красные дни» наступают тогда, когда им заблагорассудится?! Черт! Что за несправедливость!

— Мне… мне… надо в душ, — хрипло выдыхаю, заикаясь, и предпринимаю вялые попытки выпутаться из крепких объятий, что не так-то просто сделать.

— Тогда нам по пути, — шепчет соблазнительно Габриэль, и сердце совершает кульбит. Боже, дай мне сил! Что за проклятие Всевышнего на весь род Евы?!

— Я… э-э-э… — нечленораздельно мычу и радуюсь тому, что не видно моих пылающих щек. Если не потороплюсь, ситуация окажется критичной, и «дамбу» вот-вот прорвет. Ужасно туплю, ища хоть какие-то аргументы, и упираюсь ладонями в грудь Габриэля. За что же ты так со мной, судьбинушка?

— Что не так? Ты, блять, смерти моей хочешь? — он криво ухмыляется, тяжело дыша, и показывает глазами вниз, куда сразу же падает взгляд. Задерживаю дыхание и подавляю разочарованный вой. Спасибо тебе, Фея Менструации, вот удружила!

— Всего лишь пару минут, — повторяю на автопилоте, густо краснея. Куда уж гуще.

Габриэль цыкает и качает головой, глядя нехорошо исподлобья.

— Знаешь, кто ты, Осборн? — спрашивает он, скользя голодным взглядом, под которым плавится кожа, а в мозгу вертится красная кнопка «SOS! Бежать, надо бежать!». — Черт, мне нравится твоя фамилия, — усмехается он и над чем-то раздумывает. — Ты гребаная засранка, я — эгоист, поэтому…

Понимаю, что надо скорее спасаться и несусь предположительно к ванной, захватывая каким-то чудом сумку с дивана, дергаю на себя ручку и щелкаю замком, слыша удар.

— Бля, Ливия, только выйди, — раздается угрожающе за дверями, а я съезжаю по холодной стене, прикрывая глаза. — У тебя есть пять минут, и затем я снесу эту дверь к херам.

И он точно не шутит, судя по зловещему тону.

— Маньяк, — бормочу, проводя нервно пальцами по волосам. В ответ только смешок и шаги.

— Пять минут! — орет Лавлес, но его заглушает звук воды. Роюсь в сумке, молясь, чтобы нужные вещицы обнаружились и чуть ли не подскакиваю от радости. Хвала небесам! Представляю лицо Лавлеса, если бы ему пришлось среди ночи искать круглосуточный маркет в глуши и покупать женские штучки. Хихикаю, видя перекошенное выражение «горяченького знаменитого рокера» в экипировке у кассы. Не только я невезучая по жизни, от кого-то тоже удача сегодня отвернулась.

Пока тело обволакивает теплая вода, я немного расслабляюсь, подставляя лицо под струи и размышляя над сложившейся ситуацией. Свет в ванной гаснет. Что за детский сад!

— Очень смешно. Немедленно включи! — возмущенно кричу, поворачивая кран.

— Пять минут вышло. Постирала свой нимб и крылышки? — раздается невеселый голос за дверью.

— Включи, — твердо повторяю, но в ответ только приглушенный смех.

— Боишься темноты, милая?

— Если я сверну себе шею, это будет на твоей совести! — негодующе выкрикиваю, вспоминая, что Лавлес понятия не имеет о значении слова «совесть». О чем я… Она ведь у него отсутствует!

Сжалившись, милосердный Габриэль Лавлес все же включает свет, и через пару минут я выползаю, но меня тут же сгребают в охапку сильные руки.

— И что это за побег, м? — он зарывается носом во влажные волосы и медленно вдыхает.

Пока я «плавала», кое-кто подготовился: остался в одних боксерах и нетерпеливо пожирал малахитовыми глазами. Жаль, что придется остудить пыл и сказать про неделю закрытых дверей. Вот радости-то будет!

— У меня… — сглатываю комок в горле и закусываю губу. Черт, как неловко! Чувствую себя преступницей, признающей свою вину перед судом. Одно слово, а сколько от него проблем! — У меня… это…