Оззи

Тише… Тише… Слушаю ее размеренное сердцебиение, и сладкая истома разливается по телу. Чертовски приятно осознавать, что любовь Ливии безгранична и непостижима, но еще приятнее вдыхать аромат кожи.

Наверное, я создан, чтобы убивать ее морально, потому что на другое не способен. В моем больном мозгу с рождения отсутствует потребность кому-то приносить радость, устраивать приятные сюрпризы и романтическую чепуху. Состоять в постоянных отношениях, чтобы потом сделать более серьезный шаг. Я слишком далек от образа нормального парня и в какой-то момент предам. Зачем брать бремя ответственности за другого? Я не променяю свободу. Даже ради Ливии. Постоянство приестся, она мне быстро наскучит, и все моментально разрушится по моей вине. Я знаю дальнейший исход… Поэтому могу быть лишь прохожим в ее жизни. Арин задыхалась от нехватки свободы в золотой клетке, Ливия задохнется от нехватки любви. Я даю ей шанс сбежать, но она упрямо сражается.

Жалостливый взгляд карих глаз пробуждает неконтролируемую ярость, которая затмевает рассудок. Вены разъедает, словно по ним циркулирует не кровь, а щелочь, и дикая острая боль расщепляет на атомы. Я хочу прорычать Осборн в лицо, что, черт возьми, доступно сказал «ты мне не нужна», но вместо этого из моего лживого рта вылетает какая-то сентиментальная чушь о детстве. Забытые старые картинки пьяного разгневанного отца и уход матери вызывают желание что-нибудь сломать или кому-нибудь хорошенько втащить. И плевать, что костяшки в кровь, плевать, что скоро промо-тур, плевать, что снова разосрусь к херам собачьим с друзьями. Ливия открывает заколоченный наглухо шкаф с моими потрепанными скелетами и безжалостно выкидывает один за другим. Какого черта она возомнила, что может без разрешения открывать двери и копаться?! Я не хочу выглядеть жалким ничтожеством, недолюбленным маленьким сопляком, которого бросили родители на произвол судьбы. Я давно научился выживать без чьей-либо помощи, заботы, но Осборн настырно пробирается туда, куда ее не приглашали. Еще немного — и сделаю больно, чтобы наконец доперло. Она просто, блять, нарывается, чтобы я отымел ее и выставил вон. Не нужно мне сочувствие и душевные разговоры о прошлом. Мне не нужна любовь.

На лбу выступает испарина, и я быстро ретируюсь на воздух, доставая непослушными пальцами сигарету. Одна… Вторая… Не помогает, внутри разверзается воронка и уничтожает спокойствие. Эта поездка — ошибка. Перед глазами стоит красная пелена, превращается в разрушительный ураган из повторяющихся эпизодов, и я судорожно вцепляюсь в поручни. Слышу ядовитые слова отца о том, что я неудачная трата спермы, и чуть ли не вою от гнева.

Мозг работает в ускоренном режиме и находит выход. Из последних сил проговариваю, что нам надо возвращаться, и Ливия согласно кивает. Я как ненормальный вдавливаю педаль в пол и уношусь прочь, будто скорость и бешеный адреналин помогут изгнать прошлое. Ливия несколько раз обеспокоенно спрашивает, все ли нормально, и я лишь каким-то чудом не посылаю ее куда подальше. Она раздражает до скрежета в зубах и нервирует. Я сам слегка поражаюсь безосновательной злости, но слова о любви действуют слишком непредсказуемо. Это для меня не новость, но Ливия подписала смертный приговор, как только набралась смелости распахнуть свою чистую душу, которую так и хочется заляпать грязью.

Ламбо мчит на неприличной скорости в ЛА, и зеленый лес превращается в беспросветный туннель в никуда. У меня перехватывает дыхание, сердце вот-вот лопнет от безумной гонки.

— Тебе всегда будет недоставать сил, ты никогда не будешь достойным. Ты не был зачат в любви и никогда не будешь выше этого (слова из песни «Lies» Evanescence), — разрывает салон беспощадный гроулинг вокалиста, ударяя со всей дури под дых. Сука!

— Никто никогда не увидит, что меня не будет… Я неустанно борюсь, лишь бы утолить это жгучее желание внутри меня… — вокал Эми Ли смешивается со свистом ветра и испуганным криком Ливии. Как одержимый несусь к искушению поскорее забыться в белых дорожках и чьей-то такой же гнилой душонке. Все сливается в бесформенную оболочку, тьма так соблазнительна и конец так близок, так близок…

— Растворись во мне, и я утешу тебя, ведь я жила и умерла ради тебя. Живи во мне, тогда клянусь, я никогда не брошу тебя, — ослепительный свет режет глаза и опаляет жаром грудную клетку. Я выворачиваю руль, лишь каким-то чудом не вписываясь в ствол дерева, и слышу, как визжат тормоза, и истошно кричит в ужасе Ливия.

Ее выворачивает, когда она открывает дверь трясущимися руками, а меня колотит от взрыва эмоций. Везучий ублюдок! Да я чуть не угробил себя и утащил бы за собой Осборн! Но страха нет, только безудержная радость и облегчение. Я чувствую себя до невозможности странно, как будто это долбаная передозировка. Щеку обжигает хлесткий удар такой силы, что голова дергается в сторону.

— Ты… — глаза Ливии сверкают праведным огнем, когда встречаю ошеломленный взгляд. — Ты совсем рехнулся?! — орет девушка и лупит несколько раз по плечу. — Жить надоело?! Если хочешь на тот свет, вали сам, псих!

— А как же «жили долго и счастливо и умерли в один день»? — хрипло ржу, получая новый поток тумаков.

— Да пошел ты! — из карих глаз брызгают слезы. Ливия закрывает лицо, громко всхлипывая, ее плечи трясутся, но я не рискую прикасаться и как-то утешать. Я не хочу. — Мы нормально говорили… и потом этот срыв… Что на тебя нашло?! — она поднимает заплаканное лицо и со злостью выкрикивает: — Помутнение рассудка?! Как ты вообще ходишь без справки?!

— Ну, почему… она просто осталась дома, — пожимаю как ни в чем не бывало плечами, и уворачиваюсь от направленного кулака. — Воу-воу, ты себя Тайсоном возомнила?

— Как же я тебя ненавижу! — шипит отчаянно Ливия, вытирая слезы.

— Уже? Только недавно говорила, что любишь… — расстроенно бубню, кладу ладонь на ее коленку и тут мне прилетает локтем в челюсть. Ливия испуганно зажимает рот ладонью и пищит:

— Прости… то есть… — она хмурится и сердито добавляет: — Так тебе и надо.

— Ладно-ладно, ты сама доброта, — тру пальцами то место, куда нацелился локоть Осборн. — Неплохой удар.

Прищуренные глаза цвета горького шоколада будто спрашивают «Хочешь еще?», но я протестующе поднимаю руки и качаю головой, создавая «испуганный» вид.

— Если ты не в состоянии безопасно доставить из пункта «А» в пункт «Б», лучше я пешком пройдусь, зато останусь цела и невредима, — зло произносит все еще бледная девушка, принимая оборонительную позу, но выходить из машины не спешит.

— Не нуди, я всего лишь немного повеселился, — ладно, я преуменьшаю, но ярость ненадолго отступила.

— Немного, — с сарказмом фыркает Ливия и отворачивается. — Отвези меня, пожалуйста, в Брентвуд, не превышая отметки «шестьдесят».

— Такими темпами мы там будем не через двадцать минут, а два часа, — отвечаю тем же тоном и выруливаю на трассу, размышляя над планом на вечер.

— Ничего, потерплю твое присутствие еще два часа, зато кости целы будут, — с раздражением бросает колючка, сжимая в руках сумку. Я бы с удовольствием продолжил стеб, но вместо этого включаю музыку и замолкаю.

Вновь берет раздражение и какая-то усталость: внутри такое чувство мерзкое, будто Осборн решила с хлоркой пройтись и убить все микробы. Раскрыла старую рану и пытается вытащить гниль, исправить механизм, который заржавел и давно вышел из строя. Она вызывает во мне уйму противоречивых эмоций: одновременно хочу довести ее до сумасшествия и послать, сказать «оставь меня в покое» и «не оставляй меня», целовать до отупения или задушить, причинить нестерпимую боль и утешить. Я, как заряженный динамит с отметкой «Очень опасно», а Ливия — воспламеняющий огонь. Я взорвусь, а дождь его затушит — мы канем в небытие. Лучше ходить по вытоптанным дорогам отчаянья, пустыням тоски, переулкам отверженности, потому что они давно изучены вдоль и поперек. Как только сворачиваешь на новую тропу, которая ведет к свету, примешивается панический ужас, что все завершится, даже не начавшись, потому что ты не оправдаешь ожиданий и отравишь свет своей тьмой, в итоге всего лишившись.