Она выгибалась, водя ладонями по металлу, не отрывала ни на секунду взгляда, пока я резко входил в нее, растягивая и заполняя собой. Я ждал громких стонов, гребаного крика, но ни черта не получал. Слэйн лишь иногда закидывала от наслаждения голову и часто дышала, кусая губы. Она сопротивлялась, вызывая желание подчинить и показать, что на холмах можно орать, потому что они сохранят секрет. Здесь только мрак, я и она, как светлое пятно. Пальцы впивались в нежную молочную кожу, на которой расцветали кроваво-чёрные розы. Зеленые завитки с закрученными листами и шипами обвивали тазовую кость и внутреннюю часть бедра. Грубые толчки заставляли девушку каждый раз вздрагивать, млеть в пропитанном похотью воздухе. В башке пульсировала только одна фраза, крутившаяся на повторе и доносящаяся из колонок машины «Я могла бы тр*хаться с тобой постоянно». Постоянно безжалостно врываться в нее, окунаться в голубизну синих сверкающих озер и видеть боль. Много боли… Есть ли у Хэйс предел или черта давно стерта? Палец скользнул в приоткрытый горячий рот, и она захватила его губами, облизывая. В глазах потемнело от дурманящей пелены, я дернул Слэйн за горло к себе и поставил на ноги, разворачивая спиной и делая то, что представлял, когда только увидел: платиновые локоны намотаны на кулак, и ее задница прижимается ко мне. Я тянул с силой за волосы, упираясь носом в изгиб шеи, вдыхал сладкий аромат и впивался зубами в кожу, не давая ей сделать маленького вздоха. Пусть задыхается, пусть захлебнется в озере разврата и страсти. Пусть тонет в безмолвном омуте и умрет, канув на дно. Ночь взрывалась, огонь поглощал и слизывал листву, холодный воздух остужал вспотевшую кожу. Холмы горели и превращали вокруг все в пепел, жар съедал нас и уносил прочь. Слэйн тлела в моих руках, словно уголёк, и даже адский огонь не сравнится с температурой наших расслабленных от экстаза тел.

Ненасытная. Безумная. Двинутая нимфоманка. Ей это нравилось. В ангельских голубых глазах читался грех и жадность. Слэйн любила, чтобы ее тело драли, без нежности, романтики и розовой сопливости. Поэтому мы друг друга насыщали и отдавались этому черному пламени несколько раз. Холмы видели наши недетские игры. Никакой, мать ее, чувственности, только необузданный, жесткий секс. Меня это вполне устраивало, как и Хэйс, которая поправляла после макияж, пока я курил очередную сигарету и украдкой посматривал на нее. Я лениво выдыхал клубки дыма, опираясь о капот, и наблюдал, как меняется краска на небе: черная, темно-синяя, фиолетовая, нежно-сиреневая… Как будто невидимый художник рисовал на холсте, и палитра светлела. Впервые встречал рассвет в таком месте, чувствуя себя довольно необычно и странно. Блондинка устроилась рядом, и я обвил ее талию, прижимая к себе, и передал сигарету. Слэйн пахла… сиренью? Вкусно, мне определенно нравился аромат. Мы покинули холмы, когда солнце дарило первые лучики, выходя из-за небоскребов даунтауна, и «город ангелов» встречал новый день.

В салоне играла только негромко музыка, пока я вез Слэйн в Беверли-Хиллз. Она назвала адрес и равнодушно отвернулась, давая понять, что разговора не будет. Мы хорошенько развлеклись, и слова лишние. Утро все расставляет по местам, пока ночью нами управляет другая, неведомая сила.

Автомобиль остановился возле светлого коттеджа в несколько этажей, окруженного пальмами и клумбами. Хэйс захватила клатч, посмотрела мельком в зеркальце, проводя указательным пальцем по губам, и выскользнула наружу. Я собирался уже свалить, не прощаясь, но заметил, как блондинка развернулась и спустила медленно по ногам черные трусики. На губах мгновенно расплылась широкая ухмылка, когда Слэйн открыла пассажирскую дверь и затолкала в бардачок нижнее белье со словами:

— Это от викис (Victoria's Secret) в твою коллекцию.

— Они будут первыми, — промычал в ответ, посмеиваясь и скользя взглядом по глубокому декольте.

— О, какая честь, я польщена, — съязвила девушка, закатывая глаза. — С Новым годом, малыш.

На языке вертелся один вопрос, но я все же передумал, улыбнулся и пробормотал:

— С Новым годом, крошка, ты очень горячая, как Калифорнийское солнце.

Слэйн скривилась и хлопнула дверью. Она грациозно двигалась по тропинке, а ветер развивал полупрозрачную ткань, пока я любовался ее формами и только затем покинул элитный район, кишащий звездами Голливуда.

Есть дурацкая поговорка: как встретишь новый год, так и проведешь. Когда светловолосая богиня проходила мимо в битком набитом клубе, и мы растворялись друг в друге на вершине ночного Лос-Анджелеса, я не думал, что вновь пересечемся. Это неизменный закон — обрывать краткосрочные связи. Но у судьбы на нас были другие планы.

Оззи

Я не искал ее в других. Никогда. Она жила со мной, словно призрак наблюдала со стороны. Гастроли, фан-встречи, тусовки, попойки, концерты — это превратилось в пресную рутину. Как будто ешь красивое блюдо, ничем не приправленное — вкус отсутствовал. Я не искал ее в других, потому что таких, как Ливия нет. Нельзя заменить оригинал дешевой копией. Она единственная особенная девушка, с которой нас связывало нечто невидимое, еле ощутимое, но прочное, как нити паутины. Я писал ей смс, но не ждал ответа — это бессмысленно, просто хотел знать, что все в порядке. Я верил, что так и есть, потому что Ливия сильная, стойкая девушка.

Я ездил из города в город, выступал, забывался, но видел ее улыбку и карие глаза. Прекрасная иллюзия всегда преследовала меня. До того момента, пока группа не вернулась в Нью-Йорк. Я предвкушал, как обниму ее, прижму к себе, вдохну аромат тела, почувствую хотя бы на мгновение себя живым. На считанные часы… Да, я бы приехал и плевать, что у нас плотный график. Я же, блядь, тот еще эгоист. Я был уверен, что Ливия придет на концерт. Она пришла, но решила спрятаться. Я смотрел в ее глаза, скрытые под линзами, и думал: «Зачем ты это сделала? Почему ты так поступила?» Я писал смс, стирал и снова набирал, держа в руке бутылку Джека. «Неужели ты думала, что я не узнаю тебя, Ливия? Ты, блядь, думала, что скрывая себя, сделаешь лучше? Забыла, что я сказал тебе? Я навсегда под твоей кожей, я живу в тебе, а ты — во мне. Ты носишь мое кольцо, приходишь на мой концерт, и думаешь, что я не почувствую тебя? Ты ошиблась, ангел, я тебя рассекретил».

Я смотрел на Ливию, испытывая злость, смешанную с грустью и желанием. В тот момент что-то вновь сломалось внутри, как десять лет назад, когда закрывалась за мамой дверь. Разочарование… Снова разочарование.

Я не хотел разочаровываться в любви. Я десять лет ненавидел родителей и знаю, каково это смотреть в глаза и знать, что уже не будет, как раньше. Сколько не пытайся склеить, трещины останутся. Так есть ли смысл впускать неведомое чувство и доверять? Мы и так далеко зашли. Поэтому…

Поэтому, Ливия, уже нет смысла звонить, писать, думать и вспоминать те ощущения, которые ты подарила. Я убью твой свет, тепло, задушу все ростки, которые ты пустила в моем сердце и душе. Я, блядь, сотру твой образ из-под кожи. К черту тебя, mo aingeal.

Вторая встреча со Слэйн Хэйс произошла спустя месяц на съемочной площадке, где у меня брали интервью. Понедельник, несколько интервьюеров с тупорылыми вопросами, и я, как попугай, отвечающий на них. В основном о группе, музыке, фанатах, новом альбоме и, конечно же, любви. На последнем вопросе я веселился и отшучивался, пока не задали его в пятый раз за день, тогда терпение лопнуло.

— Да чо вам спросить больше нечего? — грубо бросил, глядя на сжавшуюся девушку. — Эту дичь впаривают за сегодня пятый раз. И в пятый раз отвечаю: понятия не имею, что такое любовь, и бабы постоянной тоже нет. Можешь так и написать.