Ливия

Я захожу в больницу, и мне сразу же становится дурно. От угнетающей атмосферы, запаха, больных… от того, что я могу услышать три ужасных слова: «Нам очень жаль…» На самом деле, им не жаль — это их неблагодарная работа, сообщать родственникам печальные новости и убивать тремя словами.

Я боюсь этого страшного места и того, что мой младший братик находится на волосок от смерти.

Мне невыносимо видеть его страдания, Коди не заслужил такого, нет. Он должен вырасти прекрасным парнем, добрым, искренним и отзывчивым, а не умирать в четырех стенах. Хорошие люди уходят всегда рано…

Каждый день я прихожу и вижу, как из него уходит жизнь, будто Смерть стоит за дверями и питается энергией, отнимает ее. Каждый день я вижу, как он медленно затухает, словно восковая свеча — в какой-то момент фитиль догорит, и она погаснет раз и навсегда. Каждый день я думаю о том, как многого не сказала или не сделала для своей семьи. Может, мое невезение распространилось на родственников? Может, это моя вина? Почему я такая бесполезная?

Каждый день я читаю молитву и прошу Бога, чтобы он хоть раз, один разочек, послал удачи и не отнимал Коди. Я все перетерплю, только пусть он живет, его глаза радостно блестят, а на губах будет всегда счастливая улыбка. Но, кажется, он не слышит моей скромной просьбы — слова уходят в пустоту и превращаются в обреченное эхо…

Бенджамин снова начал пить, он ни разу не навестил Коди за эти дни. Роза в подавленном состоянии и, кажется, давно потеряла веру и надежду. Даже жизнерадостный Виджэй перестал улыбаться. Одна я верила в лучшее. Горе не сплотило семью, а разделило — все медленно шло под откос, рушилось. Чем же мы так разгневали его?

Я зашла в палату и чуть не вскрикнула от испуга, но вовремя зажала ладонью рот. На голове Коди не было его непослушных светлых волос. Ни единого. «Главное, не расплакаться, Ливия, ты не должна показывать слез и страха. Он почувствует».

— Хей, привет, малыш, — выдавила из себя улыбку и поцеловала его в лоб.

— Привет, а у меня новая прическа, — улыбнулся Коди и показал пальцем на свою лысую голову.

— Да, я заметила.

«У него выпали даже реснички».

— Они делают странные процедуры, после них хочется спать и все болит, — пробормотал грустно братик.

У меня защипало в носу, и в горле образовался комок, который не давал вздохнуть. Я быстро вскочила со стула и подошла к окну. Слезы хлынули из глаз, покатились бусинами по щекам и подбородку, осыпаясь на светлый подоконник.

— И мама так странно себя ведет с Джеем, а папа не приходил. Он забыл меня? — донесся слабый голос Коди.

«Боже, почему так трудно?» Я сделала глубокий вдох и повернулась.

— Нет, малыш, как такое может быть? Мы все тебя любим. Папа… папа плохо себя чувствует, — я села на кровать и провела нежно ладонью по его гладкой голове. — Ты поправишься и скоро будешь дома.

— Я хочу в школу к своим друзьям. Я хочу домой, мне здесь не нравится, — слабо произнес Коди и зевнул. — Снова хочется спать.

— Тогда поспи.

Роза появилась в палате спустя двадцать минут. На ней не было лица, под глазами залегли круги, а кожа стала сероватого оттенка — красота Розы тоже увядала. Она слабо улыбнулась и тихо прикрыла дверь.

— Давно спит?

— Нет, — прошептала я в ответ, поглаживая маленькую ручку Коди. — Что сказал врач?

По выражению женщины я сразу поняла, что хороших новостей нет.

— Он сказал, что ни один из нас не подходит на роль донора, — просипела Роза и закрыла лицо ладонями. — Лив, я знаю, знаю, что должна верить, но… доктор сказал, что гарантий мало… Коди может не выжить, у него слишком слабый организм.

— Но мы ведь даже не пытались! — вспылила я, сводя брови к переносице. Я просто не понимала ее. Она так хотела детей, и когда один из них заболел, готова просто опустить руки и сдаться. Про то, что Бенджамин топил горе в бутылке, я вообще молчала.

— Ливия, пересадка стоит…

— Я знаю, можешь не продолжать, — перебила Розу и резко отвернулась. Все катилось к чертям, полный разлад, никакой поддержки, они уже списали Коди со счетов, хотя надежда была.

— Ливия, ты считаешь, мне не больно? Я каждый день думаю, что нам делать, где взять денег. Бенджамина снова могут уволить, он пьет, Коди умирает. Я не могу… не могу… это слишком, — Роза начинает плакать, и мои глаза наполняются слезами. Я обнимаю женщину и думаю только о том, что произойдет чудо, как в сказке, и все наладится. Пожалуйста, пусть чудо случится.

Оззи

«Что за хренью я занимаюсь? Почему за ней потащился, как осел?», — думал, трясясь в метро и наблюдая издалека за Ливией. Я выглядел, как недоделанный Шерлок Холмс, следя за бабой. Даже в уме не укладывалось, детектив, бля. Как будто ревнивый муж следил за гулящей непутевой женушкой. С каких пор я вступил в ряды ООН и стал шпионом? «И нафиг она мне сдалась? Да пусть встречается с кем угодно, мне какое до нее дело вообще?» Я не мог дать описание своему поступку и действиям — это был инстинкт, интуиция следовать за ней, как пёс-ищейка.

Ливия так спешила на свиданку, что врезалась в жирного мужика и разлила его кофе. Жирдяй начал орать на все метро, как резаный, словно кофе стоил бешеных денег, а не пару баксов. Бля, захотелось засунуть ему стаканчик в глотку и заткнуть, будто новый не купит.

Когда я увидел, что она зашла в больницу, мягко говоря, охренел. Сначала хотел последовать за девушкой и узнать, что она здесь забыла, но все-таки сдержал глупое любопытство и поехал на саундчек, потому что времени оставалось в обрез, а телефон разрывался от звонков и сообщений Купера.

Всю репетицию я конкретно лажал и был вообще мыслями где-то далеко, размышляя о дурацкой горничной. Зачем она поехала в больницу? Она чем-то болеет или кто-то из ее родных? Или же там просто кто-то работает? Может, она залетела вообще?

— Чувак, мы из-за тебя зависнем тут до утра, какого хрена ты тормозишь? — громко крикнул Шем и ударил по тарелкам.

Син сердито зыркнул и схватил бутылку с водой, Купер тоже что-то недовольно брюзжал и доставал меня своими раздражающими речами. Я злился на себя, за свои мысли о колючке и быстрее хотел свалить в отель, устроить ей допрос с пристрастием. «Весь кайф обломала, гребаная заноза. Бабы — зло!»

В отель я вернулся вымотанный, в ужасном настроении и готов был разнести номер. Гибсону не повезло на репетиции, когда я с психу бросил инструмент, и он «удачно» отлетел в усилитель. Потому что надо меньше капать мне на мозги. После этого обрушился шквал негодования от сухаря Купера, будто он лично покупал мне гитару. Я «любезно» объяснил ему, что буду разбивать столько гитар, сколько моей душе угодно, потому что покупаю их за свои гребаные бабки, и его это не должно вообще колыхать. Разосрался со всеми и послал на хер, отчаливая в отель.

Когда я вспомнил о причине моего мрачного настроения, на губах появился оскал. Ярость требовала выхода и нуждалась в жертве, поэтому я нажал на кнопку и обманчиво спокойно сказал:

— Зайди ко мне.

Я стянул толстовку, бросая на пол, и пошел в ванную. Если кому-то холодный душ помогал и приводил в чувство, я мог расслабиться только благодаря алкоголю или хорошему сексу.

Колючка уже была в номере, когда я вышел из ванной, проводя пальцами по мокрым волосам и кидая взгляд на ее тело. Она удивленно уставилась на меня, но ничего не сказала.

— Сходила на свидание? — спросил, проходя мимо к мини-бару и доставая бутылку виски со льдом.