— Черт, сколько ты там выкурил и выпил? — беспокойно говорит подруга.

— Достаточно, чтобы сказать это, — я снова впускаю в себя сладкий наркотик, который забирает боль, оставляя только послевкусие. — Ну, скажи… ответь, малышка.

— Ты не мудак, ладно? Давай, ты просто пойдешь спать и уберешь плохие игрушки в сторону? Пожалуйста, Оз.

«Просто мне нравится, что ты за меня переживаешь. Ты самый чудесный человек».

— Я и ты, малыш, всё так же унимаем боль… Поэтому прежде, чем я умру, запомни… Мой милый принц, ты — единственный, — поет Браян, а я все больше погружаюсь на глубину отчаянья.

— Хей… ты там? Оззи, ты меня пугаешь, — перепугано бормочет Джи, спасая от точки невозврата.

«Твой голос — это моя веревка, благодаря которой я возвращаюсь из той пропасти».

— Ты меня любишь?

Интересно, я это сказал или подумал?

— Конечно, я тебя люблю.

Улыбаюсь. Только слегка. Я все же это сказал.

— Правда? Потому что меня все ненавидят, кроме пары человек. Я могу их пересчитать по пальцам. Их так ничтожно мало, что мне понадобится всего одна рука. Смешно, да?

— Просто они не знают, что ты на самом деле искренний и добрый человек, Оззи.

Бля, я довел до слез Джи. Я слышу это. Точно. Но она не скажет, что плачет.

— Прости… Просто это отстойно… Это реально так отстойно, черт возьми… Дерьмо.

— Все нормально. Ты классный, Оззи, никогда не думай, что ты плохой. Просто они не знают твою хорошую сторону. Ее и не должны все видеть, но те, кто всё же разглядят, будут знать, что ты офигенный друг и парень.

— Ты слишком меня возносишь на пьедестал, любовь моя, — хрипло смеюсь, слушая ее уверенный голос. Какой же Эванс баран. Думаю, можно было бы избежать той херни и не отпускать ее. Не хочу лезть, пусть разбираются сами.

— И включи что-нибудь повеселее, не подходит тебе этот репертуар, — фыркает девушка, и на губах появляется широкая улыбка.

— Прилетишь ко мне на день рождения? — спрашиваю и, пошатываясь, выхожу на балкон, допивая грусть со вкусом виски. Как хорошо, что балкон выходит на сад, а не на проезжую часть и стоящих возле входа поклонниц.

Джи несколько секунд молчит. Конечно, она не прилетит, даже, если сильно хочет.

— Оз…

— Я запру его в комнате, ради тебя. Хотя, он и так вечно там торчит, либо на студии, — насмешливо произношу, впуская в легкие не горький дым, а свежий осенний воздух. Джи смеется, я тоже смеюсь, потому что она заставляет меня быть лучше, чем есть на самом деле.

— Не в этом причина…

— Ага, кто-то врет.

— Нет, правда. Мы улетаем в Европу.

— Это хреново. Ты пропустишь мои двадцать?

— Ты же пропустил мои двадцать.

— Да? Черт, точно, пропустил, — взъерошиваю волосы, рассматривая небольшие разноцветные фонарики, освещающие сад внизу. Они похожи на светлячков. — Давай тогда потом как-нибудь нажремся в хлам, а? — я покачиваю стеклянный бокал в воздухе, и не чувствую, что стою. Я парю. Незабываемое чувство…

— Да, как-нибудь сделаем это, — зевает в трубку Джи. — Ты убрал игрушки?

— Ага, убрал, — взгляд падает на почти пустой стакан с темно-коричневой жидкостью. — Лежу в кровати уже.

— Тогда спокойной ночи? Я надеюсь, что так и есть, или я расстроюсь, — сонливо говорит она.

— Да, пока, малышка, — улыбаюсь, слышу ее «Пока» и тишину.

Смотрю вниз и думаю о том, что птицей быть очень удобно. Но я не птица и не полечу. Это только иллюзия от наркоты… Хотя эффект стоит того, чтобы ощутить чувство полета. Но это ложь.

Птицы свободны. Они могут расправить крылья и улететь. Моя свобода заперта в клетке. И крылья давно обрезаны…

Я закрываю балконную дверь, выключаю музыку, сбрасываю одежду и падаю на кровать, закрывая лицо ладонями и находясь точно не в номере. Этот наркотический транс завел в Страну Чудес. Да, дым согревал мою холодную душу. Он помогал освободиться тем эмоциям, которые стоило иногда выпускать. Сегодня был именно тот момент.

«Это самый одинокий день в моей жизни, и я запрещаю ему возвращаться», — мелькает где-то вдалеке мысль. Я отключаюсь.

Ливия

Вечером мне позвонила Роза и сказала, что Коди попал в больницу. Температура резко повысилась, и он потерял сознание. У него было слабое здоровье с детства и пониженный иммунитет, но в последнее время младший брат часто болел. Родители решили, что это очередная простуда. Они ошиблись, все оказалось гораздо хуже.

— Почему ты не отвела его на обследование?! Я же давала деньги! — кричала я в трубку, хотя понимала, что криками и слезами горю не поможешь. Роза ведь работала в больнице! Неужели она не видела, что Коди выглядит совсем нездоровым?! Черт, что за безответственность!

— Лив, ты не представляешь, сколько это все стоит, — плакала в трубку женщина. — Тех денег не хватило бы и на одни анализы.

Конечно, в этой жизни все упирается в деньги: есть они — вас вылечат, только платите, нет… что ж, рано или поздно все уходят на тот свет. Люди умирают каждый день. Сотни. Тысячи. Как говорил Зигмунд Фрейд: «Миром правят жажда власти, секс и чувство голода». И деньги. Много, много денег.

— О Боже… О Боже… — невнятно твердила я, прикрыв глаза и упираясь головой о спинку кровати. «Думай, Лив, думай». — У меня ведь есть страховка, надо ей воспользоваться.

«Нет, это слишком мало, черт побери. Это крошки, копейки».

— Страховка может не покрыть даже расходы на лекарства.

— Мы что-нибудь придумаем, мам, — беспомощно пробормотала я. — Все будет хорошо, Коди поправится. Я постараюсь приехать в больницу. Держись, ладно?

— Хорошо, — всхлипнула она.

Новость повергла в шок. Я была потеряна и находилась, будто в прострации. Рука с трубкой безвольно опустилась, на том конце провода раздавались протяжные гудки. В голове крутился только один вопрос «Что делать?» Я попала в тупик, горечь жгла грудную клетку, не давая ясно соображать. Первый раз я не могла найти нужные мысли, они будто рассыпались, как карточный домик. Разбежались. Исчезли.

Слезы готовы были вот-вот хлынуть из глаз, но я с силой сжала их и глубоко вздохнула. Это не жизнь, это выживание, будто меня проверяют на прочность, когда же я все-таки сломаюсь, дам слабину, сдамся, перестану бороться. Он хочет проверить мою силу воли?

«Выход есть, Лив, но тогда ты потеряешь свое достоинство и гордость», — с желчью произносит в голове внутренний голос, напоминая о неприятном инциденте с кое-кем и посылая образ бирюзового подонка.

— Ради Коди я от них откажусь. Мне не нужна гордость, если я потеряю брата, — шепчу в ответ.

Да… Только проблема в том, что звездный мальчик может меня вышвырнуть и лишить работы, в чем я уверена. Более того, этот чертов эгоист способен на большую подлость: доложит начальству, и меня уволят.

— Ничего невозможного нет, Лив, ты справишься.

На следующий день я зашла в номер и сразу зажала нос двумя пальцами. «Что за вонь?» В помещении витал едкий запах, который разъедал, казалось, глаза. «Фу, блин. Наркоман недоделанный». На столе стояла недопитая бутылка виски, а пепельница была полна окурков. «Понятно, снова квасил, алкоголик».

Прошла тихо в ванную и прикрыла дверь. Пакет с дурацкой тряпкой валялся на том же месте, будто знал, что я вернусь и примерю ненавистное тряпье. Пару минут я прожигала его взглядом и проклинала мучителя, которому взбрело в голову сделать из меня посмешище. Зачем ему это надо? Он фетишист? Помешан на разной ерунде? Какой нормальный парень до такого додумается? Больной на голову! «Он приближает день своей смерти». Решительно вздохнула и взяла пакет с новой униформой.