Познакомились на одной из тусовок в клубе пару лет назад (я даже не помню, где именно). Зависали иногда вместе и оттягивались. Каким способом наркотики попадали к Рори — я без понятия, меня это вообще не колыхало. Приехал, чтобы снять напряжение, но обнаружил в таком состоянии, сразу вызвав полицию.

Детектив наверняка знает кто я и что из себя представляю, поглядывая скептически. Он не верит ни единому слову, что я приехал якобы случайно для расслабона. У меня нет алиби, да и репутация кокаиниста со стажем из газет, ТВ, интернета опережает. Я не знаю ни одного человека по имени из окружения Рори, о его семье или чего-то важного. Меня волновало другое, а немилые беседы о жизни.

Детектив читает мое дело. Напоминает о первом приводе, о проблемах с наркотиками, всплывающих постоянно в прессе — одним словом, всячески запугивает и давит. Я связан с посредником дилера с черного рынка, за сбыт и хранение есть статьи и уголовная ответственность. Простым штрафом, даже если «звезда», не отделаешься. Если в моей крови обнаружат наркотик, они имеют полное право на обыск дома. Если найдут там наркотики, и количество превысит норму, мне светит от десяти лет заключения. Полная задница.

— Вы же читали мое дело, — высокомерно ухмыляюсь, встречая стальной взгляд офицера. — Я регулярно употребляю, а не сбываю. Да и желания на такую хрень нет. У меня достаточно бабок.

— У вас возьмут анализы крови, волос и мочи, — ровным тоном говорит мужчина, откидывая папку с листами. — Пока что мы вынуждены вас задержать по подозрению в пособничестве.

Нервно постукиваю пальцами по столу и огрызаюсь, что имею полное право ничего не говорить без адвоката, так как эти обвинения беспочвенны. Детектив многозначительно хмыкает и предлагает связаться с адвокатом, но я чуть не давлюсь от хохота и собственного бессилия. Мне некому звонить и не у кого просить помощи. В сложившейся ситуации виноват только я. Либо это неудачное стечение обстоятельств, либо моя «везучесть» привели не вовремя в квартиру Рори, поэтому я в очередной заднице. Только на этот раз проблемы куда масштабнее.

— Я же сказал, что не занимаюсь такой тупой херней! — ударяю гневно кулаком по столу и обвожу душное помещение ненавистным взглядом, когда детектив повторяет, что я единственный свидетель в деле.

— Уведите.

После того, как у меня берут анализы, закрывают сразу в камере. Я не могу уснуть, видя перед глазами мертвое тело Рори и его стеклянный взгляд. Впервые ощущаю липкий неприятный страх от замеса. Качаюсь из стороны в сторону, как слабоумный, думая только о дозе. Кожа и внутренности горят, голову разрывает на части. Смотрю в одну точку, захлебываясь в собственных болезненных мыслях. На следующий день я ору как ненормальный, чтобы меня выпустили и разбиваю костяшки в кровь, колотя о железную решетку. На истерику никто не реагирует. Забиваюсь в угол, ощущая, как под кожей снова летает рой тварей, а рядом кто-то ходит. Зажимаю уши и шепчу, чтобы они все заткнулись. Дайте тишины и успокоительного.

Спустя два дня меня выпускают из клетки и ведут к детективу. Еле передвигаю конечности, щурясь от света, который неприятно режет глаза. Рядом с ним сидит незнакомый мужчина, одетый с иголочки в дорогой брендовый костюм и с кожаной папкой в руках. Откуда он взялся, вялый мозг даже не в силах предполагать.

— Вы же профессионал и прекрасно видите, в каком состоянии находится мой клиент, — размеренным неторопливым тоном объясняет брендовый костюм. Непонимающе смотрю на него и хмурюсь. Кто он, черт возьми, такой? Адвокат? — Здесь все справки и медицинские данные, где лечился Габриэль. Ему необходима срочно помощь.

Без понятия кто он, но через час, когда с бумажной волокитой покончено, мы уже покидаем участок, окруженные вспышками камер. Я снова нахожусь в эпицентре скандала. Журналисты набрасываются, как на свежее мясо, тыкая в рожу диктофоны. Нервно сглатываю и отворачиваюсь, сжимая плотно губы, чтобы не послать их в порыве ярости. Мистер Дьюркейдж — так представился адвокат — повторяет лишь одну фразу «Без комментариев», открывает заднюю дверь черного Мерседеса, а сам усаживается на переднее сиденье.

Из-за шума, галдящих журналистов, я не сразу замечаю рядом человека. Сент Лавлес сидит с безразличной холодной маской на лице, но ничего не говорит. Он молча смотрит без эмоций вперед, не называя обдолбаным ублюдком или в том духе. У меня даже нет сил удивляться тому, что он помог, или огрызаться, потому что внутри происходят атомные взрывы.

— У Дьюркейджа есть доза, — в голосе отца, как ни странно, впервые нет презрения или ненависти.

Кадык нервно дергается, когда я слышу слово «доза». Мне плевать, только пусть он даст хотя бы немного, или я сдохну. Адвокат разворачивается и протягивает пакетик. Вдыхаю в каждую ноздрю, чувствуя, как обжигает порошок слизистую, и как стенки приятно немеют. Облегченно выпускаю воздух из легких, прикрывая от блаженства глаза. Наконец-то моим мучениям конец.

— Твой пентхаус на Пасифик-Палисайдс и дом в лесу почистили, — врывается в сознание металлический голос отца. — Я знаю, что ты пробыл месяц на лечении в Швейцарии и связался с Яном. Он один из лучших специалистов в этой области. Завтра отправишься туда на моем самолете, чтобы вывести всю дрянь.

Не знаю, чему больше удивляться: неожиданному вниманию и помощи отца или отсутствию фраз «ты всем портишь жизнь, ничтожество». Я молча киваю, соглашаясь на такие условия. Впервые за шестнадцать лет он говорит со мной нормально.

Оззи

Как ни странно, я притерся к своему временному жилищу. Встретил здесь свои двадцать шесть, Рождество и Новый год. Я привык встречать праздники в окружении непонятных людей. В этот раз день рождения я провел в полной отключке под транквилизаторами, а Рождество и Новый год под дурацкие комедии и попкорн, которые включила Мари.

Мари младше на пять лет, зеленоглазая шатенка с короткими волосами и хулиганским характером. Она слишком гиперактивная для такого местечка. Мари прицепилась после совместной терапии, когда каждый делился своей историей. Вообще я ненавидел групповые психотерапии, но это часть реабилитации. Некоторые узнали во мне рок-музыканта, другие — нет. Мари неформалка, любила рок и являлась поклонницей этой культуры. Она постоянно трещала и действовала на нервы, но даже посылы на четыре стороны не действовали, будто она в бронетанке. Я смирился с ее болтовней.

Девушка родилась в России, но ее отправили в Англию в пансионат для девочек. В общем, со слов Мари, родители забили на ее существование, откупаясь деньгами. Она всячески протестовала, буянила, чтобы привлечь их внимание и связалась с не очень хорошей компанией. Они были не такими балованными и обеспеченными, как Мари, поэтому приняли в свою шайку из-за денег и ловко пользовались ею. Закончилось все тем, что она подсела на кокаин в шестнадцать, а два года назад родители только зашевелились и отправили непутевую дочурку на лечение. Теперь эта взбалмошная мадемуазель компостировала мои мозги, надоедая ежедневно своим трепом.

Четыре месяца изоляции в лесу среди природы повлияли благосклонно, пусть я заново пережил пытку из-за детоксикации. Бессонницы практически не мучили, испорченный режим питания тоже стал налаживаться. Еще я познакомился с Анной Линдберг — психологом. Она стала единственным человеком, с кем я разговаривал. Мари не в счет: ее присутствие я терпел и не делился личным. С Анной дела обстояли иначе, она сразу расположила к себе. То ли из-за внешности, — кареглазая блондинка —, то ли из-за профессии. Женщина никак не реагировала на флирт и подколы с моей стороны. Анна была старше на одиннадцать лет, но выглядела потрясающе. В основном мы гуляли и разговаривали, если погода не располагала, беседовали в оранжерее. Я ненавидел кабинет, потому что чувствовал себя пациентом психушки. Анна нашла альтернативу и предложила прогуливаться вечерами или перед обедом.