Частная клиника находилась в уединенном месте лесистой местности. Трехэтажное белоснежное здание, окруженное парками и природой. Свежий еловый воздух и приятная окружающая обстановка. Захотелось сразу же развернуться и свалить куда подальше, но остановил ее голос: «Что ты любишь?».

Я здесь ради развлечения, а не ради выздоровления и реабилитации. Я не болен.

Меня приветствует главный врач и специалист — Ян Андерссон. Невысокий седовласый мужчина с очень цепким взглядом карих глаз. Буквально ощущаю, как меня сканирует рентген, и мысленно морщусь. Одет он в кремовый свитер и темные брюки, но внешний вид безобидного докторишки обманчив: в нем имеется стержень, огромный опыт и знания. Андерссон имеет более тридцати лет стажа, кучу положительных отзывов от коллег в этой сфере, докторские диссертации, книги и множество других титулов. Даже его сдержанный, но мягкий голос уже лечит с первых минут.

Он говорит о полной конфиденциальности и непростых людях, которые уже прошли реабилитацию в их клинике, намекая на бизнесменов, людей из шоу-бизнеса и других влиятельных личностей. Я молча соглашаюсь, отвечая скупо и коротко. Андерссон задает самые важные вопросы: как долго употребляю кокаин, и какие еще наркотики, помимо кокса принимаю. Он что-то помечает в планшете и сразу же назначает период реабилитации — три месяца. Три месяца в психушке? Да я не уверен, что недельку тут переживу.

Лечение начинается в тот же день, и больше двух недель я прохожу все круги Ада. Этот период называется синдром отмены или ломка. Мой организм сгорает и молит о наркотике каждую гребаную секунду. Возникают спазмы, острые, почти невозможные боли в желудке и голове — чистка превращается в трэш. Две недели выпадают из жизни, потому что я нахожусь постоянно под транквилизаторами или обезболивающими. После этого я снова ощущаю ужасную пустоту и потребность в наркотике. Не могу думать ни о чем другом, кроме кокаина и дозы. В полубессознательном состоянии я провожу месяц. Я зову ее в кошмарах, но она не слышит.

В полубреду выбираюсь из райского леса и в прямом смысле удираю, возвращаясь в Лос-Анджелес. Узнаю из новостей, что у Сина и Джи в сентябре родился ребенок, хренея от шока. Мои глаза вываливаются из орбит не только от внутренней химчистки, но и от шокирующего известия. Син и Джи стали родителями, а я даже не знал о ее беременности. Потребность в дозе побеждает потребность поздравить друзей — друзей? — с важным событием.

Почти две недели я тусуюсь с Рори и компанией бездушных тел, узнавая из той же прессы, что группа «Потерянное поколение» на время приостановила деятельность и взяла перерыв. Конференцию Син с Шемом и Райтом провели в августе. В основном говорил Эванс, отвечая на малоприятные вопросы от журналистов.

— Группа приостанавливает деятельность из-за зависимости Оззи или вы испытываете трудности с написанием нового альбома?

— Нам нужен перерыв, чтобы разобраться с внутренними проблемами, — как робот отвечает Эванс.

— Вы сейчас поддерживаете связь с Оззи?

— Нет, — коротко отбивает очередной удар друг. Почему-то в этот момент я ощущаю тоску по былому. Сентиментальный бред.

— Вы знаете, где он сейчас находится?

— Нет.

— Оззи лежит в реабилитационной клинике или отказался от лечения кокаиновой зависимости?

— Спросите у него.

— Почему ваша супруга Джинет Эванс не появляется на публике? Ходят слухи, что она беременна.

— Без комментариев.

— Значит, это правда? Вы ждете первенца? На каком она сроке? Кого ожидаете: мальчика или девочку?

— Спасибо за вопросы, как только ситуация в группе прояснится, мы сразу же сообщим фанатам.

Видео обрывается. Пару минут тупо таращусь в потухший экран. Я действительно их подвел и стал главной причиной распада. Простая истина ужасает. Хватаюсь за голову, испуганно сжимаясь. Син в подавленном состоянии из-за меня; группа не может порадовать новыми песнями поклонников из-за меня; приостанавливает деятельность не только из-за беременности Джи, в большей степени из-за меня. Мы четверо с детства тусовались вместе и пережили на своем пути разные трудности.«Потерянное поколение» никогда не сможет выступить на большой сцене из-за меня. Прихожу к такому умозаключению, валяясь на полу в пустой комнате на втором этаже в своем одиноком замке. Здесь больше нет рояля, в порыве очередной ярости я разбил его, как когда-то мой отец избавился от болезненного прошлого, напоминающего про Арин.

Больше никаких лунных сонат. Никакой классики.

Борюсь с диким желанием позвонить Сину или Джи, вспоминая, что разбил несколько телефонов, а их номера не сохранились. Ехать в Малибу даже нет смысла: я не знаю, там ли они или перебрались на новое место жительства из-за рождения ребенка. Вряд ли Син желал бы встречи с источником проблем, а Джи я не хочу расстраивать.

Еду на квартиру Рори, чтобы оттянуться в компании и снять напряг. Он сидел несколько лет на кокаине, но недавно перешел на тяжелые опиаты. Несколько раз Рори предлагал ширнуться и попробовать что-то более новое, рассказывая, что кокаин по сравнению с героином — детский пустяк. «Попробуй, Оз, это чувство эйфории тебя так окрылит, что ты забудешь не только о проблемах, но и о коксе», — говорил Рори, и мой мозг с ним рьяно соглашался, как и демоны внутри. Они хором орали: «Пробуй!». Затуманенный рассудок каким-то немыслимым образом обрывал эту затею. Игры со смертью недолговечны, рано или поздно вы сыграете в ящик.

Дверь в квартиру Рори чаще всего открыта, но сегодня здесь на удивление тихо. Даже слишком. Ни о чем не подозревая, захожу в пустую захламленную гостиную и медленно осознаю, что это подозрительно. В квартире Рори всегда люди, но сейчас — ни души. Только мертвая тишина. Я проверяю каждое помещение, никого не обнаруживая, но дверь в комнату Рори закрыта. Пристально смотрю на ручку, откуда-то подсознательно зная, что мой знакомый там. Только открывать совсем не тянет. Закатываю глаза, ухмыляясь своему жалкому поведению, и решительно захожу. В нос ударяет затхлый, спертый воздух. Из-за плотных штор ни черта не видно, хоть глаз выколи. Тихо выругиваюсь, нащупывая выключатель, но спотыкаюсь и с грохотом валюсь на пол. Ударяюсь виском и, уже не сдерживая гнева, матерюсь. Включаю на телефоне фонарик и свечу на препятствие, немея от шока.

Это тело Рори. И, кажется, он откинулся. Резко вскакиваю и щелкаю выключателем, тяжело дыша. Голова нестерпимо гудит, а зрение не сразу привыкает к яркому свету. Несколько минут я тупо смотрю на неподвижное тело знакомого. Судорожно сглатываю и нерешительно присаживаюсь на корточки рядом. Прикладываю два пальца к синюшно-бледной шее, уже прекрасно зная, что он не дышит. Так и есть — Рори умер.

Падаю на не застеленную кровать и опускаю голову, растрепывая волосы. Да чтоб меня! Пялюсь растерянно в пол, но встречаю мертвые потухшие глаза Рори. Быстро вылетаю из комнаты, не зная, что предпринять от шока. Его явно киданули, когда увидели, что он умер от передоза. Рядом валялся жгут и шприц. Никто не сообщил в полицию. Потому что всем насрать, каждый печется о своей дешевой шкуре.

Выкуриваю несколько сигарет, меряя шагами коридор, и трясусь от избытка эмоций. Надо бы заправиться топливом срочно, или башка взорвется. Тревожно озираюсь по сторонам, раздумывая, что предпринять. Выбираю самый опасный и ненадежный вариант, набирая лихорадочно 911. Примерно представляю, чем может обернуться доброта, но я не до такой степени опустился, чтобы поджимать хвост и тупо сбегать.

Все происходит с точностью, как я предполагал. Полиция оцепляет квартиру, несколько офицеров опрашивают ближайших соседей. Медработники застегивают на черном мешке молнию, унося бездыханное тело Рори. Я даже не знал, кто он, кроме имени. Опустошенно сижу на стуле, выкуривая очередную сигарету, пока меня допрашивают. В итоге еду с офицерами в Южное бюро, потому что являюсь единственным свидетелем. Рассказываю все, что связано с Рори, но моей скудной информации мало.