— Мне жаль… — шепчу, заикаясь.

— Жаль? — выплевывает брезгливо Габриэль и ухмыляется. — Ты, наверное, не поняла, Ливия. Мне не нужна жалость. Или думаешь, я страдаю? Мне давно параллельно.

— Ты ведь говоришь о родителях? — тихо спрашиваю, глядя в потемневшие безразличные нефриты.

— Родители… — он вкладывает в голос, кажется, всю ненависть, и меня пробирает до костей. — Одно пустое слово… Мать, на которую мне плевать, и отец… уже забыл, когда мы общались в последний раз. Есть я, она и он, но семьи никогда не существовало. Отец жалел, что я вообще дышу с ним одним воздухом, а мать… всегда хотела сбежать к своей мечте… что она и сделала.

Двери открылись, только там меня встретила пустота, пронизывающая до хруста, ломающая кости и замораживающая в жилах кровь. Молчу, выдерживая долгий бездушный взгляд. Ощущаю всю боль, видя перед собой одинокого зеленоглазого мальчугана. Закусываю с силой губу, чтобы не заплакать. Идеальный бесчувственный человек… Страшно. Я верю каждой фразе, и внутри поднимается тошнота. Слишком внезапно обрушилась правда, ударила безжалостно, как кнут, оставив миллионы свежих истерзанных ран.

— Я говорю это, потому что доверяю тебе, — невидимые нити переплетаются, только не завязываются в узел, как и наши опустошенные взгляды. — Тогда на утесе… Приятно знать, что кто-то упадет вместе с тобой.

— Я бы не дала тебе упасть, как и ты мне, — шепчу, видя, как горят лихорадочно глаза Габриэля.

— Поздно, — он странно, даже безумно, улыбается, и мне становится не по себе. Поздно… звучит невыносимо, говоря о чем-то до горечи безвозвратном. Это конец?

Не успеваю опомниться, как губы Габриэля яростно и до боли впиваются в мои. Он заламывает руки мне за спину, оттягивая с силой волосы. Все сознание будто поглощает тьма, такая тягучая, как смола. Стук его сердца сливается с моим, пульсирует… В голове шумит. Ничего не понимаю, только ощущаю горячее дыхание и привкус морозного ментола. Одновременно бросает в жар, затем в холод… Вижу только его блестящие глаза, и падаю… падаю… падаю… становлюсь одним целым с пустотой Габриэля.

— Думаю о том, как сильно ты меня любишь, и хочу сделать что-то аморальное, Ливия… — он прижимается своим лбом к моему, и нервно сглатывает. На лице сверкает хищная нездоровая улыбка, и на мгновение прихожу в себя, вырываясь из бездны. — Не представляешь, какие мысли крутятся в моей голове, когда я вижу твои глаза, полные нежности, а не отвращения. Хочешь… покажу, кого ты полюбила и разобью все иллюзии?

Провожу ладонью по его шершавой от легкой щетины щеке, убирая мягкие пряди. Ловлю тяжелое дыхание и удерживаю пылающий взгляд. Вдвоем играем с огнем, и зашли слишком далеко… заигрались в неправильную любовь, пора бы остановиться.

— Я знаю, кого полюбила, Габриэль… Любят ведь не за что-то, а вопреки. Я знала, что это приведет в никуда, но все равно… Я знаю, что это было слишком самонадеянно и наивно. Я все прекрасно знаю, просто… Ты уже разбил иллюзии… поэтому достаточно.

Долгий взгляд обволакивает, как молочный туман. Он кладет голову слева на грудь, а мои пальцы, не боясь, путаются в его непослушных вихрах. Мы слушаем тишину, и она дарит долгожданное успокоение. Не представляю, с какой частотой билось сердце, но сейчас накрыла теплая волна умиротворения, безмятежности, снимая боль. Странно… Габриэль прямо сказал, что не знает, как это — любить, но, возможно, это и есть одна из форм любви? Изощренная, неправильная, сумасшедшая… Только она приносит больше страданий, нежели радости, когда черное поглощает белое, и в какой-то миг оба сгорят, как спички. Необоснованная нежность и невообразимое притяжение, граничащее с бездушностью.

«Либо прими его таким, либо уходи — другого не дано. Но помни, что у вас нет будущего, которое ты построила. Ты будешь отдавать любовь, ничего не получая взамен. Звездам свойственно умирать, ничто не вечно, как источник твоего света, который он безжалостно обесточит. Согласна утонуть?»

Сердце Габриэля давно замолкло, отказываясь видеть свет. Он изолировал себя, становясь таким же немым и глухим, как поступили по отношению к нему когда-то самые близкие люди.

Можно ли спасти человека не только от саморазрушения, но и от самого себя? Габриэль заточил свою душу и создал вакуум, где жил годами. Время застыло в том мире и двигается по его желанию. Позволит ли он прийти утру, или там вечно будет царить ночь? Хочется верить, что когда-то наступит рассвет и заберет все страхи.

— Спасибо за честность, — тихо говорю, но в голосе все равно звенит горечь, как бы я ни старалась.

— Да ладно, Ливия. Признайся, что проклинаешь тот день в «Crosby», — на несколько секунд пальцы замирают над его волосами, когда слышу приглушенный голос. До недавнего именно так я считала. Ненавидела, что влюбилась в самодовольного высокомерного музыканта с раздутым эго, но сейчас, после услышанного…

— Если бы мы выбирали, кого любить, жизнь стала бы, наверное, в миллион раз проще. Но разве любовь — это не принимать человека полностью от и до? — прямо отвечаю и продолжаю перебирать шелковистые пряди.

— Ты меня поражаешь, — он поднимает голову, переплетая наши пальцы, и вместо неприязни я чувствую только тепло. Я точно мазохистка, загоняю добровольно сердце в могилу. — После моих слов, разве нет желания меня бросить, Ливия?

На самом деле, я хочу помочь, но совсем без понятия как.

— Знаешь… Бенджамин бросил Розу в самый ужасный период жизни. Она осталась без поддержки и сильного мужского плеча. Слово «замужем» буквально означает «находиться за мужем», то есть… быть защищенной и доверять любимому полностью, — делаю паузу, собираясь с силами. — Я не верила, что человек, который удочерил меня, выбрал самый легкий способ избежать ответственности, проблем и просто… трусливо убежал, все взвалив на женщину. Сначала топил горе в бутылке, а затем собрал вещи и ушел. До сих пор неизвестно где он, что с ним, — я не люблю вспоминать о прошлом, тревожить зажившие шрамы, но сейчас слова сами рвутся из груди. — Я разочаровалась в слове «любовь», которое подразумевает «жить в радости и печали». А потом в моей жизни появился один невыносимый известный музыкант, который отлично играл не только на гитаре, но и на нервах, умело выводил из себя, что я мечтала его придушить и хорошенько вмазать коленкой между ног…

— … серьезно? Черт, а ты опасная, Осборн, — гортанно смеется парень.

— … но только его объятия казались целительными, — тихо заканчиваю, замечая, как напрягается Габриэль, и его взгляд становится серьезным. — Ты оказался рядом в самую тяжелую минуту, хотя был не обязан. Нашел меня, протянул руку и сказал «Пойдем домой». Ты не бросил меня, Габриэль, — срывается с губ шепот, и к правому виску катится слеза. — Тогда почему, черт возьми, люди разворачиваются и уходят, когда в них больше всего нуждаются? Вместо протянутой руки, показывают спину? Разве любовь — это быть рядом только тогда, когда все гладко, а когда вырастают проблемы, сразу смыться? — с надрывом вылетают слова, вибрируя между нами. Я произношу эмоциональную речь, глядя прямо в его зеленые глаза, и глубоко вздыхаю, ощущая, как уходит тяжесть из сердца.

Он отстраняется и садится рядом, складывая перед собой задумчиво ладони. Взгляд цепляется за россыпь из звезд на его щеке. Пока за окнами течет жизнь, в доме время словно остановилось. В воздухе повисло томительное молчание.

— Я не знаю, Ливия. Мне сложно что-то сказать, — наконец произносит Габриэль, отстраненно глядя на океан. — Мои родители не пример для подражания. Арин создавала видимость любящей мамы, хотя всегда оставалась несчастна. Она грезила о карьере великой пианистки, композитора, — он поднимает глаза в потолок, кадык дергается, и тень грустной улыбки касается губ. — От игры на рояле дома она не получала удовольствия. Ей всегда этого было недостаточно, — теперь голос Габриэля наполняется гневом и… обидой. — Помню, проснулся как-то ночью, пошел искать ее, а она играет Шопена и плачет. Тогда я не понимал, почему… Арин всегда мечтала о славе, чего собственно и добилась, — смотрю на его сжатые челюсти и внимаю каждое слово, борясь с желанием обнять. Не знаю, правильно ли сделаю… — Для отца я главное разочарование и бесполезное вложение. Между нами никогда не было понимания, точнее… Он просто терпел мое существование, но когда Арин ушла… — Габриэль замолкает, и ненависть в глазах поглощает все эмоции. Я напряженно присаживаюсь рядом, даже не представляя, что он пережил в столь раннем возрасте, когда от родителей требуется только одно — забота и любовь. — Поэтому я никогда никого не обнадеживал. Они знали, что на одну ночь, — Габриэль пристально смотрит, и слов не требуются, чтобы понять его тяжелый взгляд. Не говори, я знаю, что… — Ты другая, Ливия, но я не смогу дать тебе то, чего у меня нет. Потому что не все способны любить, в ком-то это заложено, а у кого-то это желание осталось еще в детстве.