Где-то посередине была версия с передачей предприятий (в первую очередь общественного питания и коммунально-бытовых) трудовым коллективам. Вроде бы поровну. Но как быть с военными, госслужащими и другими? Мои коллеги по КГБ потом говорили: «Тогда дайте нам приватизировать пистолеты и “корочки” (служебные удостоверения) — и мы в накладе не будем». Фактически так оно спустя много лет и случилось. Да и недолго трудовые коллективы были хозяевами — все перешло к директорам или к бандитам.
И, наконец, допуск к приватизации иностранцев. Оптимальный вариант — только при этом возможно быстрое привлечение новых технологий и денег. Но он неизбежно даст политическим кликушам аргумент: «Родину, гады, врагам продаете!» С другой стороны, если раздавать собственность только своим, они все равно постараются продать ее иностранцам, положив деньги уже в собственный карман.
Понятно, что в конце концов этот выбор будет делать лично Ельцин. Но то — в России. В Москве же выбор предстояло сделать Попову, с учетом городской специфики.
В России склонялись к смешанному варианту: открытие именных приватизационных счетов, на которые предполагалось зачислить «приватизационные деньги» (всем поровну) для использования только на приватизационных аукционах. В основном, акции предполагалось продавать за «живые» деньги с тридцатипроцентой льготой для сотрудников приватизируемых предприятий.
Эффективность такой схемы в Москве вызывала у Попова большие сомнения, и мы начали работать над альтернативным вариантом — для московского применения.
Лужков убедил, что нельзя Москву равнять с другими: главный капитал столицы — ее недвижимость и земля. Раздать «за так» — город останется без средств к существованию (напомню, в то время деньги в стране мало что значили, бал правил бартер). Конкретная опасность — возможность массовой переделки магазинов под офисы (тогда в Москве, как грибы, открывались новые компании и представительства, а помещений для них не хватало). Москва, особенно ее центральные районы, могла попросту остаться без магазинов. Нужно всюду учитывать столичную специфику.
Первым оселком должна была стать приватизация жилья.
К июлю проработка этой темы зашла в тупик, хотя обсуждалась давно.
Еще в июне 1989 года исполком Моссовета принял решение «О продаже гражданам квартир в личную собственность и оплате расходов на их содержание и ремонт». Предлагалось выкупать у города жилье по цене, назначенной оценочными комиссиями исполкомов, с возможной рассрочкой до 10 лет. Заведомый абсурд: не государство зарабатывало деньги, на которые построены квартиры, а люди и семьи. И заставлять их снова платить могла предложить только самая дремучая бюрократия.
Ровно через год, в июне 90-го, первый (и последний) демократический Моссовет принял по инициативе Попова решение «О передаче государственных квартир в собственность граждан». На добровольной основе и бесплатно. Но… в пределах социально гарантируемых норм и с соблюдением принципов социальной справедливости. А как это понимать?
Поначалу все казалось просто: давайте раздадим каждому по 18 квадратных метров плюс 12 квадратных метров на семью (таков существовавший в Москве норматив выделения жилья).
А остальные метры? А остальные — пусть выкупают. По какой цене? Н-да, вопросец. Ну ладно — по нормативной.
Какой такой нормативной? Ну вот мы учтем в каком районе — и установим цену.
А метро? А экология? А состояние дома?
И пошло-поехало. Мы вводили все новые коэффициенты, распространяя их, кстати, и на те самые 18+12 квадратных метров.
Потом пришли к пониманию, что усреднять нужно не метры, а стоимости жилья. Каждому — исходя из 18 квадратных метров (плюс 12 метров на семью) по 203 рубля за метр (такие тогда были цены!) — всего на 40 тысяч рублей. Но опять-таки — как же стоимость конкретных метров посчитать. Я предложил выпустить для этого квазиденьги, «жилищные деньги». Поначалу все согласились, но сразу поняли, что проблем с оценкой это не снимает.
Мы с каждым днем яснее понимали, что жонглирование коэффициентами (а практически на каждом новом совещании кто-нибудь обращал внимание, что забыли что-нибудь важное, и предлагал еще один коэффициент) превращает нас в параноиков. Отдать оценку на откуп специальным комиссиям — провоцировать поборы и взятки, которые станут неотъемлемой частью приватизации.
В конце концов, Попов принял решение: просто всем все раздать. У кого что есть, тот то и получит. Решение получилось быстрым, простым, эффективным и… несправедливым.
«Быстро» возобладало над «качественно». Вообще при принятии решений по приватизации очень часто повторялась мысль: главное — как можно быстрее создать класс собственников, ибо только он может стать надежной страховкой от возврата коммунистов к власти.
Но был, наверно, и еще один источник такого подхода: все-таки Попов сам тяжело расставался со своим относительно комфортным советским бытием. Потому у него часто проскальзывало непонимание, что заслуги перед СССР вовсе не обязательно должны идти «в зачет» при новой власти. Выходить из болота нужно так же вместе, как вместе в него и заходили. Потому и дворник, и профессор могли претендовать на одно и то же.
В восторге от такой приватизации — представители старой номенклатуры: партийной, советской, силовой, научной, творческой. Основная же масса, те, кто, собственно, и был демократическим движением, осталась где-то вблизи «средней температуры по больнице».
Обделенными стали вчерашние «лимитчики», работники промышленных и строительных предприятий, сферы услуг — то самое «молчаливое большинство».
Впрочем, в допущенной несправедливости есть один смягчающий ее момент: определенная корреляция между сроком проживания семьи в Москве и ее обобщенными жилищными условиями. Не всегда, но довольно часто, чем дольше жила семья в Москве, тем большей жилой площадью располагала.
Весьма болезненной стала тема репрессированных. К нам обращались сами репрессированные или их близкие родственники с упреком: мы ютимся в коммунальной квартире (в малогабаритной квартире), а наше бывшее жилье занимают ветераны-чекисты, которые и отправляли нас в лагеря. И крыть нечем. Часто, правда, жертвы (или их наследники) сами были палачами предыдущих владельцев[114]. Но мы так и не смогли найти верное решение.
Время от времени появлялись и занятные локальные задачи. В конце июня упразднили Совет Экономической Взаимопомощи — организацию, которая координировала экономическое взаимодействие СССР со странами «социалистического лагеря». Советский Союз из своего нефтяного кармана субсидировал их, а они изображали верность марксизму-ленинизму. Как только появилась возможность «побега» из этого лагеря, они таким шансом немедленно воспользовались. Выскочив из-под советского политического пресса, эти страны решили немедленно развернуть свои экономики на Запад, и СЭВ при таком выборе стал не нужен. Летом 1991-го, на 43-м году жизни, организацию распустили. Сотрудники секретариата СЭВ, руководящего органа, во главе с секретарем (высшим должностным лицом организации) Вячеславом Сычевым заявили претензию на сохранение за ними знаменитой «Книжки», здания на Новом Арбате, 36. Если учесть, что в состав комплекса входила и гостиница «Мир», небольшая группа ответственных товарищей на всю жизнь обеспечила бы себя, своих детей и внуков. Их мотивировка была проста: мы организация международная, следовательно, не подпадаем ни под юрисдикцию СССР, ни под юрисдикцию РСФСР. И уж тем более к Москве никакого отношения не имеем. По ходу дела выяснилось, что большая часть помещений уже сдана ушлыми сэвовскими работниками в субаренду по весьма мутным схемам. Попов рассвирепел и предъявил им ультиматум: либо комплекс передается на баланс Москвы, либо власти Москвы потребуют его снести, а счет за работу предъявят «наследничкам». Те дрогнули и отступили. Так к Москве отошел комплекс зданий, в котором разместились городские и коммерческие организации и с которым связаны некоторые драматические события осени 1993 года.
