Я не учел одного: работа над Союзным договором неумолимо превращала не только президента СССР, но и все союзное руководство в фигуры чисто протокольные уже не фактически, а законодательно.
Наш спор прервал звонок прямой телефонной связи с Поповым.
— Евгений Вадимович, зайдите.
Вхожу и, как обычно, останавливаюсь недалеко от сидящего за столом Попова. Вдруг он каким-то очень интимным жестом подзывает подойти поближе. Делаю пару шагов. Попов опять же жестом просит наклониться и шепчет прямо в ухо:
— Готовится переворот.
По спине пробежал холодок: «Началось». Попов, я знал, иногда получает из КГБ значимую и точную информацию. Но все же спросил, тоже в ухо:
— Это точно? Павлов с Лукьяновым?
— И Крючков с Язовым. Нужно срочно сообщить Борису Николаевичу. Как это можно сделать?
Отошел к окну. Попов в это время для конспирации стал рассуждать вслух о каких-то пустяковых текущих задачах. Мысли помчались. Попов прав. Нужно, чтобы Горбачёв знал: в случае чего занять любимую им позицию, мол, я был не в курсе, недоглядел, — не удастся. Ельцин, как только об этом узнает, сразу лишит его такой возможности. Есть, конечно, возможность и самим в открытую обратиться к Горбачёву, но это не так эффективно и может быть лишь запасным вариантом.
Как сообщить? Мобильных телефонов в те годы в стране не было. Звонок по открытой связи может быть заблокирован, а может быть перехвачен и использован для дискредитации. Звонок через наше посольство невозможен — наш посол в Вашингтоне сначала станет выяснять в МИДе, как реагировать на такую просьбу. Или… Остается один вариант.
Стоя у окна, говорю нарочито громко: «Гавриил Харитонович, так вы сегодня обедаете у Мэтлока[106]?»
Впервые увидел, как Попов буквально подскочил от радости. Он схватил трубку и, позвонив Мэтлоку, договорился о срочной недолгой беседе, связанной с предстоящим визитом президента США Буша (еще того, старшего) в Москву.
Вернулся к себе в кабинет и слушал кипятившихся друзей уже отстраненно. Понятно, на выходе было наше, родное: нужно срочно созывать москвичей на митинг.
Меньше чем через час Попов вернулся и снова вызвал меня. Его довольный вид говорил сам за себя. Так же, по-заговорщицки, прошептал:
— Все в порядке. Они сообщат Борису Николаевичу.
Это все происходило во время дневного перерыва в работе сессии Верховного Совета СССР. Когда же она возобновилась, выяснилось, что ни Лукьянова, ни Павлова в зале нет — они уехали в Ново-Огарево к Горбачёву, на процедуру парафирования проекта Союзного договора, но уже не Союза Советских Социалистических Республик, а Союза Суверенных Государств[107]. С правом свободного выхода и весьма ограниченными функциями Центра. То, что даже руководители СССР признали — нынешнему государству долго не протянуть, сняло у многих психологический запрет на обсуждение вопроса о ликвидации СССР. Как в 1916 году участие в убийстве Распутина члена императорской фамилии (Дмитрия Павловича) лишило многих сакрального трепета перед династией.
Похоже, Горбачёв устроил им порку и заставил дать отбой. На следующий день Лукьянов вел заседание Верховного Совета совершенно иначе, пресекал антигорбачевскую риторику. Потом был двухдневный перерыв. 21 июня на сессии появился Горбачёв. И он, и Павлов говорили об отсутствии противоречий между президентом и правительством, об успешном развитии «ново-огаревского процесса», как стали называть все, связанное с подготовкой Союзного договора.
Так и не знаю до сих пор, была ли тревога ложной или сработал звонок Попова. Впоследствии выяснилось, что Мэтлок, как и положено послу, звонить Ельцину не стал. Приведу пространную цитату из книги Попова «Снова в оппозиции»:
«Мэтлок сразу же позвонил в Вашингтон и передал шифрограмму. Президенту Бушу все было тут же доложено, несмотря на ночное время. А он, вместо того, чтобы выполнить мою просьбу и тут же передать информацию Ельцину, сразу же позвонил Горбачёву. [Не столь уж наивен Попов, чтобы думать, что Мэтлок или Буш станут по его, Попова, поручению звонить Ельцину. То, что произошло, было единственно возможным развитием событий. — Е. С.] А Ельцину о моем звонке сообщили уже после выступления Горбачёва… Горбачёва звонок Буша очень взволновал… Он, конечно, понял, что после звонка Буша ему не удастся отмежеваться от чрезвычайных акций. Свалить их на кого-то будет уже нельзя, ведь его предупредил сам Буш… Нельзя связывать имидж Нобелевского лауреата с планом чрезвычайных мер. На это Горбачёв пойти не мог. Он понимал, что консерваторы “терпят” его только из-за его международного авторитета и из-за его внешних связей. Если он растеряет этот капитал… то он не станет нужным и консерваторам в СССР».
Такой момент наступил ровно через месяц.
Мизансцена 18 июля была той же: мне позвонил Попов и попросил зайти. На этот раз не было никакого шепота. Попов сказал:
— Мне только что позвонили из Лондона. Горбачёву отказали в кредитах[108]. Что это может значить?
В течение всего времени моей работы с Поповым мы никогда не пользовались ненормативной лексикой, которой, как и все русские люди, владели свободно[109]. Но значимость этой новости была такова, что я не удержался:
— Это значит, что Горбачёву — п…ц.
— Почему?
— Пока он привозил деньги из-за границы, все вставали к нему в очередь с протянутой рукой. А теперь он — король без денег. «Когда король без денег, то он плохой король. Зачем служить такому королю?»[110].
Стало ясно: пошли последние дни пребывания Горбачёва на посту президента, и надо готовиться к решающей схватке. И все равно — через месяц путч застал нас не то чтобы врасплох, но, скажем так, неотмобилизованными. И не только нас. Неожиданным он стал и для Горбачёва. Не предполагали такое развитие событий и за рубежом. В сущности, и сами организаторы путча были к нему не готовы. Подобное случается не впервые. «Мене, текел, упарсин»[111] уже все заметили, но прочесть будущее за этими словами дано не каждому.
Вернусь к делам московским. Апрельское постановление Президиума Верховного Совета РСФСР «О статусе и структуре органов управления города Москвы — столицы РСФСР» наделяло мэра важнейшими полномочиями. В том числе правом принимать «распоряжения, обязательные для всех городских и районных (муниципальных) органов управления…» и представлять в Президиум Верховного Совета РСФСР предложения «по изменению административно-территориального деления города Москвы, установлению и разграничению компетенций и функций органов власти и управления в городе Москве». Попов добился централизации власти в городе (в частности, теперь райисполкомы замыкались на него и Лужкова, а не на райсоветы) и создал для себя возможность вести в дальнейшем диалог по коренным вопросам не с Моссоветом, а с Верховным Советом РСФСР.
Став мэром, Попов начал немедленно действовать в соответствии с новыми полномочиями, уже без оглядки на Моссовет. Первым актом ввел бесплатный проезд пенсионеров в общественном транспорте. Обычный символический популизм.
А затем началась большая работа. Мои предвыборные наброски после работы многих людей под руководством Попова и Лужкова превратились в новую структуру исполнительных органов власти, в которой основными элементами были правительство Москвы и департамент мэра. Возглавить департамент мэра Попов предложил мне. У меня появился служебный автомобиль — «Волга» с Виктором Пряхиным за рулем. А главное — появились масштабные и интересные задачи, из множества которых выделю две: доработка административно-территориальной реформы и приватизация жилья.
Группу по изменению административно-территориального устройства Москвы при департаменте мэра возглавил разносторонне талантливый человек — Георгий Васильев, председатель Октябрьского райисполкома. Ушел оттуда из-за многомесячного паралича работы райсовета — депутаты хотели снять председателя Илью Заславского, известного в демократических кругах депутата союзного Съезда и райсовета, а его сторонники торпедировали кворум. Васильев хорошо известен и как бард из дуэта с Алексеем Иващенко[112], их песенку «Приходи ко мне, Глафира» («Лучше быть сытым, чем голодным, лучше жить в мире, чем в злобе») с удовольствием мурлыкал тогда каждый второй. В группу входили российские и московские депутаты (Владимир Гефенидер, Сергей Друганов, Дмитрий Катаев, Кемер Норкин, Владимир Плотников), работники управлений Мосгорисполкома, ответственных за архитектуру, транспорт и коммунальное хозяйство.
