Летом, в сезон, рабочие руки всюду нужны. Сезон в тех краях – с конца июня до начала сентября, когда в лучах незаходящего круглые сутки солнца сходит снег, вскрываются реки, оттаивают золотоносные пески и можно вести их промывку драгой по реке или промустановками на суше. Билет в один конец определил судьбу многих, кто, не заработав в сезон на дорогу домой, на всю жизнь оставался там «бичом» (от БИЧ – бывший интеллигентный человек или the beach – матрос, отставший от корабля).

Шесть часов лёту на четырехмоторном винтовом Ил-18 до Красноярска. Остановка на дозаправку. Еще шесть часов на Ил-18, и мы в Магадане, «столице Колымского края», как поется в душераздирающей песне о безнадежной судьбе сотен тысяч, сожранных там коммуно-чекистским молохом с 1931 по 1953 г. Не раз видел их захоронения – в отдельных могилах, во рвах, открывавшихся после оттепели или взрывов на карьерах. Как за 70 лет до того предсказал Некрасов: «А по бокам-то всё косточки русские… Сколько их!» Жуткую часть населенных пунктов СССР составляли бывшие лагпункты, зоны, шарашки и раскомандировки ГУЛАГа – Главного управления лагерей. Немногие знают, что здание нынешней гостиницы «Пекин» на Триумфальной (тогда Маяковской) площади задумывалось в 1935 году как главное административное здание ГУЛАГа. Лагеря были резервом рабской и безжалостно уничтожаемой рабочей силы для «строительства коммунизма».

Магадан, бухта Нагаева, откуда в конце 1930-х пришла в семью Мочаловых последняя весточка от дяди моего батюшки Вадима Константиновича: «Украли верхонки[8], теперь долго не протяну». Сырой холодный ветер. Низкие облака, мчащиеся по небу. Подлодка на рейде.

Город состоял из более или менее пристойных кирпичных, белым оштукатуренных зданий в центре и «шанхая» – кварталов бараков и самостроя – домиков из чего попало. В центре – проспект Ленина, кафе «Золотинка» (тезки были по всей Колыме). Там-то один знакомый, выпускник МГИ и погрузил нас в уныние, посулив: «На прииске про баб и думать забудьте, и свой … в узелок завяжите». Беда, но делать нечего, решили мы.

Самолетом Ан-24 добрались до поселка Кепервеем, где на выходе скальных грунтов оборудована полоса для среднемагистральных самолетов, а потом уже «кукурузником» Ан-2, который мы, двенадцать искателей денег и приключений, забили под завязку, прилетели в поселок Билибино, «столицу “Северовостокзолота”». Поселок назван в честь Ю. А. Билибина, первооткрывателя колымских золотых, серебряных и оловянных месторождений. Одного из тех великих русских геологов, открытиями которых и сегодня живет Россия. В этих краях Билибин никогда не бывал, открыл их теоретически.

В день нашего прилета поселок оживленно гудел. Интересная случилась история. Поселок состоял в основном из деревянных домиков на полозьях, «балков»/«бунгалов», которые легко перевозились с места на место. И вот прилетел в Билибино один завербованный с немалыми «подъемными» деньгами. Оформился на работу, спросил про жилье и получил направление на койку в общежитии.

– Как койку? Да у меня вся семья завтра прилетит! Мне квартиру обещали!!!

– Эх ты, садовая голова. Да кто ж семью в такую даль сразу везет? Сам бы обустроился, тогда б и звал.

– Да что же? Да как же? Да обещали же?

– Знать ничего не знаем. Другого жилья нет. За койку скажи спасибо.

Ну ведь Россия же. Решил мужик завить горе веревочкой. Накатил, как положено и – на аэродром.

В буфете добавил – и стал искать сочувствия у каждого встречного-поперечного. Подкатывает один: «Не горюй. Я отпахал, завтра на материк улетаю, нужно срочно бунгал продать. Хошь, 300 рэ – и живи».

Мужик ушам своим не верит. От радости и «Зверобоя» (тогдашняя сладковатая водка, полезна от цинги, но пьется порой с омерзением) голову сносит. Идут смотреть. Хороший балок, просторный. Незнакомец у двери повозился и распахнул. «Заходи, – говорит, – смотри. Мебели тут немного, ну потом сам сделаешь, а то прикупишь. А приятель тут на столе поспать лег, потому что кровать я уже продал. Ты не волнуйся, он мужик спокойный, проспится и уйдет. Так берешь?»

Ну, мужик, конечно, деньги на стол. Чувствует, что беда мимо порхнула и капризничать начал:

– А мне вот до работы далековато.

– Так чо? Поставь бульдозеристу бутыль «Зверобоя» – он тебе балок прямо к конторе притащит.

Так и сделали, перетащили балок. А на утро в поселке паника: городской морг кто-то украл…

Получив в «Северовостокзолоте» назначение, мы разделились на две группы и отправились на прииски. Одни – на «Алескерова», другие – на «Встречный». Веселые эти названия – «Встречный», «Солнечный», «Комсомольский», «Радостный» и т. п. – придуманы основателями ГУЛАГа, распоряжавшимися жизнями десятков миллионов рабов-зеков[9].

Путь на «Встречный» был через «кряж крутой». Советские автобусы взять его не могли и работали парами. Подвозили людей одновременно с двух сторон к подножью горы. Пассажиры пыхтели со скарбом в гору, задыхаясь, матерясь и похохатывая. На макушке встречались и ждали отставших. Когда собирались все, открывали бутылки, доставали снедь – кто чем богат – и «обдумывали» ситуацию. После чего прощались и удовлетворенно спускались к поджидавшим ПАЗикам[10]. Когда мы уселись «думать», кинулся мне в ноги матерый мужик, старатель, увидевший, как я вытаскиваю из рюкзака привезенный из Москвы свежий огурец: «Дай Христа ради, сыну покажу, двенадцать лет мальцу, а он огурца не видел».

Вот так вторым автобусом мы и прибыли на прииск «Встречный». Правильными рядами стоящие деревянные бараки (похожую по геометрии, хотя и много более размашистую планировку я позднее видел в знаменитом немецком концлагере Дахау под Мюнхеном), соединенные деревянными коробами с проложенными внутри трубами парового отопления (теплотрассы) – вот и вся архитектура. Позднее и здесь обнаружился свой «шанхай» с домами-полуземлянками, в основном из тарной доски, впрочем, достаточно утепленными.

Подхватив чемоданы и сумки, мы загрохотали было по доскам к конторе и замерли от дивной сцены: люди фланировали по мосткам, как на бульваре в Москве. Только от нестерпимого тундрового комара мужики спасались вонючим дымом папирос «Север», а женщины и дети – адекватно вонючим дымом «вееров» из тлеющего картона, которыми дамы обмахивались с утонченной изысканностью Чио-Чио Сан.

На перекрестке двух коробов, вцепившись друг другу в волосы, отчаянно мутузили друг друга две молодые женщины. Вокруг – с десяток зрителей.

– Мужика не поделили, – прокомментировал нам ситуацию один из болельщиков.

– Э-э-э, – переглянулись мы многозначительно. Там, где женщины столь самоотверженно бьются за мужчину, можно не выполнять рекомендацию магаданского знакомого и не «завязывать в узелок». Что и подтвердилась довольно быстро…

На следующий день мы получили задание – собрать промывочную установку и начать работу на полигоне у ручья Пырканайвеем. В сущности, это была «проверка на вшивость» – справятся инженерá или нет. Ничего, справились. Посмотрели, как у соседей, почитали чертежи, и через несколько дней гидроэлеватор, насосная и промывочный бункер были готовы к работе, которая сразу и закипела – сезон на Чукотке короткий: «Колыма, Колыма, чудная планета – двенадцать месяцев зима, остальное – лето».

По двенадцать часов в день, орудуя шестиметровым бревном (водилиной), я направлял мощную, в 6 атмосфер, струю воды гидромонитора (водяной пушки) в навалы песка, который подталкивали к бункеру бульдозеры. Струя воды уносила размытый песок (пульпу) на эстакаду, где тяжелое золото осаживалось на рифленые резиновые коврики, а почти пустая порода уносилась в отвал.

Раз в сутки приезжали «съемщицы». Не те женщины, которых «снимают», а женщины, которые снимают – золото с ковриков в пломбируемые бачки. К вечеру бригада узнает результаты, с утра бригадир выписывает мелком на доске, сколько граммов намыто за смену.