На следующий день приехали из Грозного два БТР и вооруженные дудаевцы на машинах. По телевидению Дудаев кричал, что мы — предатели, враги народа, что таких людей, как Автурханов, и перечисляет других, казнить надо. Моя жена Роза услышала это — упала в обморок.
В тот же день я улетел в Москву. Через несколько дней звонят мне: немедленно приезжай, мы здание администрации освободили, противников всех выгнали, район опять наш, мы тебя просим вернуться. Вернулся я из Москвы, занял свой кабинет и больше оттуда не выходил, командовал дальше.
Потом в апреле — июне 1993-го участвовал в митинге в Грозном. [К этому времени в] оппозицию Дудаеву перешли Гантамиров, Яраги Мамадаев (председатель правительства, назначенный парламентом), частично парламент. Так началось разделение в дудаевском руководстве. Гериханов Ихван вынес решение Конституционного суда, что власть Дудаев захватил незаконно. К тому времени интеллигенция от Дудаева устала. Появились достаточно сильные вооруженные формирования. Дудаевцы несколько раз пытались разогнать митинг, но мы их отбили.
Бессрочный митинг на Театральной площади Грозного простоял 53 дня. За все это время я всего три дня ночевал дома. И как раз в один из таких дней, когда меня не было, Дудаев пришел ночью прямо на митинг. Был он пьяным, и нужно было его прямо там арестовать. Такая возможность была. Но некому было скомандовать!
На митинге мы решили провести референдум о доверии Дудаеву и парламенту. Дудаевцы поставили вопрос: готовы ли мы пойти на суд шариата. Мы — это штаб, пять человек: Лечи Магомадов, Саламбек Хаджиев, Абдулла Бугаев, Джабраил Гакаев и я. Мы решили пойти. Возглавить суд мы попросили Джамо Абдул-Баки, мусульманского светоча из Иордании, который держал перед Дудаевым Коран во время присяги. Когда дудаевцы поняли, что у нас есть доказательства, что Дудаев незаконно пришел к власти, они отказались идти в суд. Тогда Абдул-Баки объявил по телевидению, что человек, который не пришел на суд шариата, по Корану не может командовать и тремя людьми. То есть практически низложил Дудаева.
За эти 53 дня мы проделали очень большую работу. Практически была охвачена вся республика. Но ни одно средство массовой информации в России не рассказало о нашем митинге[259].
Мы уже напечатали бюллетени, готовились к выборам, но тут они разбомбили здание городского совета, где хранились бюллетени.
На 53-й день нам сказали, что Дудаев подтягивает к Рескому танки и «Грады». В тот вечер, когда уже стемнело, в штаб пришел Шамиль Басаев. Сел, глаза опустил: “Мы ничего не можем сделать и изменить. Сам я считаю, что это неправильно, но Дудаев решил завтра разогнать митинг, расстрелять из танков и “Градов”. Я пришел вас предупредить, что будет гражданская война”. Саламбек Хаджиев ему говорит: ты все? Все. Ну, иди. Тот встал и ушел.
После того, как Басаев ушел, Лечи Магомадов спрашивает: “Умар, ты — военный человек, скажи, мы победим или нет?”. Я им говорю: “Наши шансы 1:3. Не в нашу пользу. И крови будет много”. У нас в то время противотанковых средств не было. Тогда штаб принял решение расходиться. Но люди расходиться не хотели. Я вышел и сказал: “Надо расходиться, чтобы избежать кровопролития, чтобы избежать гражданской войны, чтобы сберечь силы. Если бы мы могли победить, мы бы не разошлись, а сейчас надо расходиться. Шансов победить у нас нет”.
Люди стали кричать: ты трус, никуда мы не уйдем, ты уходи, мы тут останемся. Я ответил: “Вы меня называете трусом? Хорошо. Я последним отсюда уйду. Но вас прошу уходить”. Подействовало. Люди стали расходиться.
Я, Абдулла Бугаев, его брат, мой племянник поехали в Надтеречный район. Наш водитель Хизир заехал случайно к дому Дудаева. Его охрана начала стрелять, погналась за нами, но Хизир повернул в тупик, к дому своего родственника, заглушил мотор и погасил фары. Погоня проскочила мимо. Мы там и переночевали. Утром следующего дня выехали в Надтеречный район. Там проходил референдум. Как всегда, на выборах в советское время, была музыка, праздник. Как будто ты попал в другую страну. Провели референдум, явка очень серьезная, 98 процентов — против Дудаева.
После митинга Дудаев со своими войсками пошел на Надтеречный район. Поставил артиллерию на Терском хребте в районе Первомайской и стал бить в сторону Толстой-Юрта и Кень-Юрта. Пытался танками атаковать, но танки не смогли подняться в гору. По Терскому хребту мы организовали оборону, по границе села Кень-Юрт. Вышел весь народ, рыли семейные окопы, все население встало на защиту. А у нас тогда из серьезного оружия были только два миномета. Я их на свои деньги купил у дудаевцев. Мы уже успели поучиться стрелять из них. По крайней мере, они почувствовали, что у нас что-то есть, кроме автоматов и гранатометов. Когда мы начали по дудаевцам из минометов стрелять, там запаниковали. Приехал Салман Хасимиков, начальник Департамента госбезопасности. Я распорядился пропустить. Я его уважал. Причем его отец был с нами, а он — против.
— Умар, что ты делаешь?
— Я ничего не делаю, Салман. Это вы делаете. Я что, на Грозный пошел? Это вы пошли на мой район.
Он говорит:
— Скажи, чтобы прекратили огонь.
— Это ты скажи своему ненормальному, кто он там тебе: друг, президент.
— Ладно, я с ним свяжусь. Ты даешь слово прекратить огонь?
Я вызвал связистов, приказал прекратить огонь. Потом по спецсвязи набрал номер и дал трубку Салману. Он сказал: «Джохар, я сейчас у Автурханова. Он дал команду прекратить огонь. Я тебя прошу: немедленно дай команду прекратить огонь». Дудаев дал такой приказ. Салман сказал: “Сейчас мы соберем мулл, муфтия, чтобы заключить мир”.
Приехал муфтий, и мы договорились о перемирии. Провели линии разграничения. Дудаев выступил по телевидению: “В Надтеречном районе мужественные люди, воспитанные люди, умные люди”. Так закончился конфликт лета 93 года.
В ноябре в Грозном собрались все полевые командиры, руководители вооруженных формирований: Басаев, Гелаев, Радуев, Масхадов и другие. Пригласили и меня. Я на трех машинах выехал в Грозный, через Наур. Командиры собрались перед зданием рескома. Народу много. К Дудаеву отправились Басаев, Гелаев и другие — требовать от имени собравшихся, чтобы он пошел на выборы. В это время вышли люди от Дудаева, сказали: Дудаев пообещал, что если к такому-то сроку в республике не будет изменений к лучшему, он пойдет на выборы. Командиры, кто хоть немного был в стороне от Дудаева, собрались вокруг меня и спрашивают, что будем делать, Умар? Вооруженных людей у нас получилось очень много — любому, кто сунулся бы, могли врезать. Я сказал: давайте соберемся и решим.
В декабре собрались в Урус-Мартане, в доме директора школы, впоследствии главы администрации Урус-Мартановского района Юсуфа Эльмурзаева, погибшего в июне 1996 года. И на собрании представителей районов создали и выбрали Временный Совет Чеченской республики.
Мы еще были одни. Я, начиная с 1992 года, бывал в Москве, встречался с Хасбулатовым, с Аслахановым и просил помочь. И все без толку. Однажды встретился с Александром Починком, председателем Комиссии по бюджету. Говорю ему: «Помогите хоть чем-нибудь. Мы и от республики изолированы, не признаем ее власть, и от России изолированы. Пенсии не получаем, бюджетники денег не получают». Починок предложил: “Давай Хасбулатову скажем, чтобы долю Надтеречного района в бюджетных трансфертах Чеченской Республике по пенсиям перечислять не в республику, а непосредственно в район. И утвердим отдельной бюджетной строкой трансферты и будем посылать деньги прямо в Надтеречный район”. С этой идеей пошли к Хасбулатову. Но он все откладывал, откладывал, и ничего не сделал. Так что рассказы Хасбулатова о том, что он в это время плотно занимался Чечней и продвинулся серьезно к свержению Дудаева — это несерьезно. В Чечне он появился в 94-м году. Но и тогда от него было больше вреда, чем пользы.
