Сравнив то, что видел, с небольшой фермой месье Жильбера, старинного друга отца, предположил, что здесь в обычное время трудятся не менее пятнадцати человек. Сейчас же из-за поголовной мобилизации осталось всего несколько женщин и один престарелый управляющий. Учитывая уединенность этого места, пожалуй, лучшего и искать не нужно. Мне необходимо переждать три-четыре недели, чтобы немцы прекратили активные поиски, а потом вернуться и добраться до Йоханеса и его палачей.

В красивом просторном хозяйском доме с высокими филенчатыми окнами, в данное время проживали три женщины. Хозяйка — цветущая фигуристая немка средних лет — фрау Рената Нойман, ее дочь — семнадцатилетняя Лара и золовка Илсе. Все трое — ухоженные, сытые голубоглазые блондинки, неуловимо напомнившие мне главную подручную Йоханеса — фройляйн Клару. От мыслей о ней голову словно обручем сдавило, захотелось немедленно порвать в клочья всех троих. Но взяв себя в руки, хотя, изрядно напугав деревенских дур налившимися кровью глазами и зверским оскалом, я понял, что и ими не смогу утолить жажду мести, как стариками крестьянами из деревни. Нет, у меня один враг, и я своего часа дождусь.

Пикап мы отправили в общий гараж, как ни в чем не бывало выдав за хозяйский, а всех обитателей подвергли внушению. Как выяснилось вскоре, предосторожности оказались весьма своевременными. Все-таки мы привели за собой «хвост», и поиски ведутся. Часа через три к дому подъехал крытый грузовик и на пороге возникли двое мужчин в форме, а еще несколько принялись осматривать ферму, задавая вопросы работницам. Мы в это время замерли на чердаке, стараясь почти не дышать, в надежде, что патефон, игравший бодрую немецкую песенку, заглушал наши сердца.

Расспросы главным образом велись о тех самых протекторных следах по полям, что мы оставили за собой. Но переговорив с улыбающейся фрау Ренатой, искренне заверившей, что никаких посторонних поблизости не появлялось, а следы от их личного пикапа, на котором управляющий почти целый день разыскивал сбежавшую корову, удовлетворенные полицаи убрались восвояси.

В гараже Нойманов Астор обнаружил новый Вандерер с откидным верхом, а в нем и подробную карту автодорог. Сверившись с ней, я с удовлетворением убедился, что выбрал подходящее место. Ферма находилась в стороне от населенных пунктов, но и до Йоханеса добраться можно без помех.

— Машину я заправил, примерный маршрут в объезд крупных населенных пунктов составил, можем выезжать. Автомобиль — что надо! Если повезет и удастся ехать без остановок, дня через три доберемся до линии фронта и сразу в госпиталь, а-то Жофроа совсем плох, — сообщил оборотень.

— Удачи, — равнодушно ответил я. — Если попадетесь, сделайте вид, что меня не знаете.

— Как это? — приятели оторопело уставились на меня. — А ты, Джори?

— У меня еще остались дела в Германии. Вас это не касается. Если все же достигнете Парижа, передайте моему отцу, что я не дезертир.

Это могло показаться странным, но я ни разу после освобождения не вспомнил об отце до этого момента. Еще там, в камере, я иногда думал: «Что ему сообщат, когда я не вернусь?».

Мне казалось, он смирится с любой вестью, кроме той, что сын бесчестно сбежал с поля боя, сломался и не выдержал реалий войны. Сейчас же я не знал, попаду ли когда домой или все же кану, но позорную память оставлять после себя не хочу. Нет уж, Йоханес этого не дождется.

Я остался один, полностью развязав руки. Нужно выждать, чтобы враги утратили бдительность, решив, что беглецы, если и живы, то подались во Францию. Хорошо, что по вражеским просторам будут колесить мои недавние попутчики. Это отведет след от меня. На ближайшие три-четыре недели необходимо затихнуть. В окрестности не должно больше происходить никаких подозрительных убийств или исчезновений людей. И это поместье вполне подходит для временного убежища, где смогу отдохнуть до поры.

Полагаю, долг Родине отдал сполна и заслужил отпуск. Устрою себе тихие сельские «каникулы». Вот только как расслабиться, когда все мысли сосредоточены на одном? Как подавить тягостные позывы моментально сорваться с места и крушить все на своем пути? Но я слишком долго и мучительно ждал своего часа, чтобы неосторожностью испортить триумф мести. Так что, пусть идет своим чередом, а уж терпения я наберусь, поможет самоконтроль, ну, и некоторые прелести фермерского гостеприимства.

Организм, наполненный свежей кровью, как обычно, требовал разрядки. В прежние времена это мне всегда помогало. Во-первых, горячая ванна, в которой я блаженно отмокал, бальзамируя душевные раны вишневым киршвассером. Вернув подобие гармонии с миром, ощутил плотские потребности. За неимением выбора, сойдут и Нойманы, тем более, что формат у всех троих вполне подходящий. Правда их немецкий вызывает большое желание оторвать головы, как и мерзкий акцент, когда я потребовал говорить по-французски, так что просто прикажу им молчать.

Ужин за нормально сервированным столом с белоснежной скатертью и крахмальными салфетками после двухлетней голодовки показался сносным, однако эти «колбасники» никогда не сравняться в мастерстве с французскими поварами, хотя, полагаю, старались изо всех сил. Зря, что ли, предупредил, что первыми в пищу пойдут те, кто станет неугоден? Тем не менее, жареная свинина была вполне недурна, особенно, если ее запивать глотком крови из вены молоденькой служанки или мозельским рислингом.

Для удовлетворения похоти на аперитив выбрал Илсе, и не ошибся. Фройляйн оказалась хоть и незамужней, и неопытной, но отнюдь не целомудренной. В первое время она буквально деревенела от ужаса, хоть и старалась угодить лучше любой проститутки, жить-то хочется. Страх — прекрасный стимулятор, она неустанно торопилась воплотить любые мои прихоти. Мне было абсолютно все равно на ее мысли и чувства, сейчас я заботился только о себе. Тем не менее, вскоре немка втянулась и явно начала получать удовольствие.

Делать в поместье решительно нечего. Попытался отвлечься чтением, но единственной книгой на французском обнаружился старый школьный учебник Лары. К сожалению, и на немецком у Нойманов не нашлось ни Гейне, ни Гёте, ни философов, только литература по сельскому хозяйству и домоводству, да многочисленные дамские журналы.

Попробовал читать подшивку газет, чтобы лучше войти в курс событий. Но от их наглой антифранцузской ура-патриотической пропаганды так разъярился, что свернул шею попавшему под руку старику-управляющему. А это сейчас неправильно, слишком расточительно.

От скуки стал придумывать, чем бы развлечься, благо, фантазией не обделен. В гостиной стояло старое расстроенное пианино, к тому же, нашлось довольно много нотных тетрадей. Очевидно, Ларе пытались дать подобие современного образования. Полистав ноты, нашел оперу Глюка «Орфей и Эвридика» на итальянском. Сюжет греческого мифа об Орфее показался мне вполне подходящим, и, согнав Нойманов в гостиную, приказал им репетировать, чтобы позже насладиться пением, а сам отправился подремать, заранее предвкушая чудовищное представление, не обольщаясь насчет талантов фермерских бошей.

На удивление, вечер прошел не так плохо, как ожидал. Женщины очень старались, выводя арии, а Лара вдохновенно стучала по клавишам, и, в сочетании с их совершенно не оперными голосами, особенно когда фрау Рената пыталась изобразить Орфея, это было настолько комично, что с огромным трудом до самого конца сдерживал хохот, дабы не сбить пафос. Позволил себе это, вытирая выступившие слезы, после того как прозвучал последний аккорд. Конечно, вместо оперы получилась великолепная комедийная пародия, но раскрасневшиеся то ли от смущения, то ли от усердия, взволнованные немки все же удостоились моей похвалы.

Вторым заходом выбрал Ренату, которая, очевидно, после разговора с Илсе, очень заинтересованно косилась на меня, то и дело покусывая нижнюю губу. Изголодавшаяся без супружеского долга фрау, не выказывая ни малейших моральных страданий и проявляя при этом куда большую изобретательность, чем золовка, бодро наставляла рога своему Нойману в самых смелых позах, активно используя части пышного тела, пока тот прозябал где-то в окопах.