Наличие серьезных собак проверить несложно, остальное Манола и германцы подтвердят в точности, так что президент оказался вполне удовлетворен моим рассказом. Он еще раз благодарно пожал мне руку, пообещав не забыть об оказанной услуге. Нашу беседу резко оборвал телефон, и, выслушав говорившего, месье Пуанкаре стал еще серьезнее, устало опустившись в кресло.

— Простите, месье Ансело, срочные государственные дела вынуждают меня прервать нашу встречу. Так что, прошу извинить меня, мой секретарь Вас проводит.

Вернувшись, наконец, домой, я почувствовал, что очень устал, поскольку нахожусь на ногах вторые сутки. Жажда меня не мучила, и решив, что катакомбы подождут до вечера, я с наслаждением принял горячую ванну и устроился отдохнуть в удобной постели, собираясь проспать, по крайней мере, до обеда. Уже засыпая, я подумал, что прежде, чем спускаться вниз, нанесу визит Джозетте, с которой я познакомился на маскараде и был не прочь продолжить тесное общение. Однако моим планам моим в этот раз не суждено было сбыться. Утром меня разбудил взволнованный отец.

— Джори, сынок, — голос его тревожно дрогнул, — только что по радио передали — кайзер Германии объявил Франции войну.

«Так вот какое сообщение услышал по телефону Пуанкаре», — понял я. Похоже, мое пребывание в катакомбах завершится немного раньше, чем я предполагал.

Детство. Оно есть у каждого человека. И у каждого вампира тоже, ведь и мы когда-то родились людьми. Я все реже вспоминаю о тех годах, а о чем-то мне и вовсе хотелось бы забыть. Похоже, что со сменой веков прошла целая эпоха. Мир менялся буквально на глазах, волей или неволей, менялась и я. То, что прежде казалось незыблемым и правильным, теперь нередко вызывает горькую усмешку или ностальгическую улыбку. Но я по-прежнему молода, здорова и впереди у меня вечность. Почему бы сейчас не вспомнить и не рассказать о том, что со мной произошло за эти десятилетия?

Я появилась на свет вскоре после окончания Гражданской войны, двадцатого октября 1867 года в имении своего отца недалеко от городка Гринвуд в округе Лефлор, штат Миссисипи, на восточном берегу великой реки с одноименным названием, в ста тридцати милях к югу от Мемфиса, там же прошло и мое детство. До сих пор в тех красивых местах кое-где сохранилась полудикая природа, непроходимые гиблые болота, густые леса, богатые дичью; многочисленные реки, озера и тихие заводи соседствуют с обширными сельскохозяйственными угодьями, засеянными кукурузой и хлопчатником, а также другими освоенными территориями.

Мой отец Николо Санторо и его старший брат были итальянскими переселенцами, совместно владевшими до Гражданской войны крупнейшими в округе хлопковыми плантациями, а также предприятием по изготовлению ваты и ткацкой фабрикой. В те времена до отмены рабства это приносило весьма приличный доход, что позволяло им входить в число самых обеспеченных и уважаемых граждан города. Дядя был женат и растил троих сыновей — Джиэнпэоло, Троя и Марко. Николо, будучи значительно моложе брата, семьей обзаводиться не торопился, по-братски относился к племянникам, являясь для них лучшим советчиком и другом.

Семейная идиллия продолжалась до начала войны, когда мой отец и уже взрослый Трой вступили в ряды армии конфедератов. Боевые действия затянулись и, как это нередко случается, пути родственников на время разошлись.

А еще через три года достигший совершеннолетия Марко также присоединился к войскам Южан. Самый старший, Джиэнпэоло, как местный приходский священник, посвятивший себя служению Богу, оставался в городе. Гринвуд оказался едва не в эпицентре боевых действий, и часть города подверглась серьезным разрушениям. Однако усадьба Санторо, как и многие дома, расположенные вдоль реки, почти не пострадали.

Дядя являлся весьма рачительным хозяином и отличным предпринимателем. На базе своей фабрики ваты он создал производство по изготовлению нитроцеллюлозы, служащей основой для изготовления взрывчатых веществ, весьма востребованных воюющими сторонами. Таким образом, в отличие от большинства соседей, сумел не только сохранить капитал, но и приумножить его, несмотря на сложности военного времени.

Тем не менее, счастья это ему не принесло, так как оба его младших сына числились пропавшими без вести. А последний военный год и вовсе оказался роковым для семьи Санторо. Дядя заболел нередкой в нашей местности желтой лихорадкой и вскоре от нее же скончался.

Но и на этом черная полоса не закончилась. Наступавшие войска генерала Гранта не обошли и дом покойного дяди. Несколько солдат Федерации, воспользовавшись моментом безнаказанности, усилившегося мародерства и беззакония, изнасиловали и убили его вдову мадам Санторо, посмевшую отказаться впустить их в дом в попытке воспрепятствовать его разграблению.

В результате всех этих несчастий падре Джиэнпэоло, и прежде имевший тяжелый характер, стал еще более мрачным и нелюдимым. Когда Николо вернулся по окончании войны и вскоре женился, племянник настоял на разделе собственности, чтобы все свои доходы беспрепятственно направлять на нужды прихода.

Экономика южных штатов после поражения пришла в упадок, тому же способствовала отмена рабства, лишившая хозяев бесплатной рабочей силы. Поэтому мой отец, получив свою долю в виде отдаленной плантации, фабрики и банковских счетов, смог выгодно приобрести поместье у разорившегося соседа неподалеку от дома Джиэнпэоло, в надежде на поддержание прежних родственных отношений.

Даря финансовое благополучие, судьба, словно в насмешку, продолжала лишать Санторо самых близких людей. Не успел мой отец насладиться радостями семейной жизни с молодой женой Аннабеллой, как, едва отметив первую годовщину свадьбы, он скоропостижно овдовел.

Мама умерла от родовой горячки вскоре после моего появления на свет, поэтому я знала о ней только из рассказов отца, тяжело пережившего эту потерю и так и не женившегося более. Он вспоминал об Аннабелле как о прекрасной женщине, ангеле, подобному которому больше нет на земле. Да и домашние слуги, побаивающиеся моего строгого отца, говорили о покойнице с искренним сожалением.

В результате войны и последовавшей череды горестных событий, у Николо из всех членов некогда большой богатой семьи остались лишь маленькая дочь и племянник, фактически удалившийся от всех мирских дел.

Новорожденную девочку при крещении нарекли Мэри-Нэлл Орлэнда, хотя, обычно меня звали просто Мэри. Отец, как мог, окружил меня теплом и заботой, часто ласкал, баловал и носил на руках, но нет ничего удивительного в том, что он понятия не имел, как нужно воспитывать дочерей, поэтому перепоручил это моей няне-кормилице негритянке Нэнси. Черная, как уголь, полноватая и добродушная молодая женщина отдавала мне все свое сердце, любила, как своего ребенка, и во многом заменила мне мать, найдя во мне отдушину взамен своего утерянного младенца.

В раннем детстве я дружила с чернокожими детьми прислуги и работников с плантации, и первые годы жизни, пожалуй, вспоминаются мне самыми счастливыми, беззаботными и веселыми. Я играла в незамысловатые игры, бегала по двору, любила захаживать в конюшню, где отец держал красивых породистых лошадей и моего собственного пони, смирного и покладистого, с густой рыжей гривой, в которую я любила вплетать яркие ленты. В сопровождении отца я иногда каталась на нем по окрестным лугам или засаженным хлопком полям, где сотни чернокожих наемных работников — освобожденных после войны рабов — прилежно гнули спины.

Весь мир тогда казался мне прекрасным и волшебным, все в нем словно создано было для меня. Когда я немного подросла, то стала понимать, насколько обожаема своим отцом. Я, пожалуй, ни в чем не знала отказа, папа выполнял все мои просьбы, приобретал самые нарядные платья и самые красивые куклы и игрушки. Будущее казалось мне совершенно безоблачным.