Хитер, ничего не скажешь! Более того, я преисполнился еще большим уважением к разумному человеку, не слепцу с непомерной гордыней. К тому же, я искренне порадовался, что предательство невесты не погрузило его вновь в привычную меланхолию, и ирландец открыт для новой жизни. Предложение я счел справедливым и взаимовыгодным. Заговорщик уже руки потирал от предвкушения замечательной перспективы, выглядел окрыленным собственной идеей и весьма довольным, что все так удачно сложилось. Возвращаясь к себе, я опять встретил Магали, и не смог удержаться, трагично воскликнув:

— Дорогая! Твоя месть поистине ужасна, мое сердце разбито, и вечером я грудью приму выстрел судьбы!

Пытаясь сдержать смех, я чувствовал, как щека непроизвольно подрагивает. Недоверчиво прищурившись и гордо задрав нос, блондинка прошествовала мимо, а я, наконец, расхохотался.

Мы безупречно разыграли инсценировку. Впрочем, боль от пули, которой Монтегю ранил меня в плечо, была самой настоящей, хотя и недолгой. Той же ночью, прихватив Анору и воспользовавшись каретой барона, я направился в Дублин, по пути дав телеграмму отцу о возвращении, а еще через сутки смог обнять счастливую Эль.

Поездка в Ирландию, наполненная, казалось бы, трагикомичными происшествиями, заставила задуматься о некоторых философских аспектах вампирского бытия. К примеру, Макдермотт провел в затворничестве сотни лет, изнывая от тоски и безделья, бесцельно перелистнув немалый кусок отведенной вечности, но, все же, благодаря любви воспрянул от летаргии. Но ведь прошлого ему не вернуть. Почему же мы так мало ценим, что имеем, полагаясь на иллюзию вечности? Хорошо, что милорд осознал это, пока не стало слишком поздно. А я по-прежнему скован словом, которое вынужден держать вопреки желанию, откладывая мечту на будущее. Хотя ведь по какому-то нелепому случаю завтра для нас может и вовсе не настать.

В этот раз судьба вновь дала шанс вернуться, но долго ли мне будет позволено так беспечно пользоваться ее терпеливыми дарами? Кто знает, останется ли Фортуна благосклонной? В конце концов, что важнее — счастье или честь? Я всегда был уверен в последнем, но прав ли я? Лишь поступив, как он считал, совершенно недостойно дворянина, бывший затворник обрел благоденствие и душевное равновесие. Не совершаю ли я огромную ошибку, ради моральных принципов поступаясь тем, что составляет для меня единственно бесценное сокровище и смысл жизни, словно время нам подвластно и мы действительно бессмертны?

Первый курс я окончила успешно. Очень нравилось, что преподаватели меня хвалят и отмечают, как способную и старательную студентку. К тому же, я получала стипендию, что в моем зависимом положении приходилось весьма кстати. Деньги небольшие, но на книги и личные мелочи хватало. В общем, учебный процесс не доставлял никаких проблем. Проблемы я доставила себе сама.

После сдачи экзаменов образовалась много свободного времени, которое нечем заполнить. Надежда поехать с Джори в Ирландию рухнула. К огромному разочарованию, он предпочел компанию любовницы. Магали не вызывала негативных чувств. Она не отличалась большим умом, на меня взирала с вежливой скукой, но ее приоритетное положение остро резануло по сердцу. Это ведь родина моих предков. Не увидеть мне изумрудных холмов солнечной страны, не послушать в трактирах таинственных сказаний. И пусть я осознавала, что сама виновата, слишком часто заставляла брата сердиться, задавить царапающего зверя в душе не удавалось. К тому же, я так и не смогла убедить обоих Ансело, что попытки найти работу хотя бы на время каникул — вовсе не блажь. Долги перед Мэри росли изо дня в день, и никак не получалось сократить расходы.

Итак, одинокое времяпровождение в опустевшем без Джори Париже — наказание за строптивость. Что же, видно, заслужила. Вздыхай, не вздыхай, — ничего не поделать. К тому же, я твердо верила, что не должна злоупотреблять бескорыстной помощью, иначе так и останусь слабой, несамостоятельной обузой близким. Чувство очень неприятное, саморазрушающее, но никто не воспринимал меня всерьез, что лишь усугубляло обиду.

Одобрение Джори и его мнение значили слишком много, чтобы идти наперекор. Важным и веским казалось заручиться его согласием, но случай распорядился иначе. Заглянув в лавку на первом этаже, чтобы купить редис и молодую зелень для салата, я, как обычно, разговорилась с приветливым и добродушным хозяином. Пожилой мужчина, складывая покупки в бумажный пакет, посетовал на замучивший артрит, с гордостью похвастался, что выдал дочь замуж и пожаловался, как тяжело стало работать одному.

За предложенную помощь месье Робен с радостью ухватился. Большой выручки магазин не приносил, но и времени работа отнимала немного. Необходимо по утрам принимать товар, аккуратно раскладывать овощи, фрукты и бакалею по полкам и прилавкам, зелень ставить в воду. В летние месяцы многие студенты подрабатывали, и никому в Латинском квартале это не казалось странным.

По возвращении Джори не поднимал более эту тему, поэтому помалкивала и я. Ничего плохого я не сделала, но все равно чувствовала себя провинившейся. С другой стороны, виделись мы теперь нечасто. Он привез из поездки новую любовницу, якобы мечтающую стать актрисой, — шикарную светло-рыжую зеленоглазую красотку, стервозную до крайности. Под завесой тайны осталось, по какой причине с первого взгляда эта Анора меня категорически невзлюбила и с тех пор на дух не переносила. Она, конечно, не демонстрировала этого прилюдно, но я прекрасно чувствовала негативное отношение, ловила ее высокомерие и презрение. Не желая мешать Джори и доставлять ему неудобства, я старалась избегать совместного общения.

Теперь досуг чаще проходил в компании интересной книги. Появилась возможность читать, что хочется, а не что необходимо. Но, вопреки ожиданиям, это не приносило должного удовольствия. Даже с Марго мы встречались редко. Знойное лето и наплыв туристов — горячая пора для парижских кафе. Девушка пользовалась возможностью заработать, трудясь допоздна почти ежедневно.

Выходить вечерами в одиночестве мне по-прежнему запрещалось. Голову все чаще посещали негодующие строптивые мысли: «Какого черта я сижу в четырех стенах, когда вокруг кипит ночная жизнь, полная развлечений и веселья? Современным женщинам не требуется обязательное сопровождение мужчины для прогулок и посещения театров, не говоря уже о кино. Каждую неделю на афишных столбах появлялись новые пестрые листовки с анонсами премьер спектаклей, концертов и художественных фильмов. Большая часть этого проходила мимо меня, словно в насмешку над былыми восторгами и надеждами. А я ведь вполне способна сама о себе позаботиться».

До определенного момента это оставалось крамольными размышлениями, гнетущим молчаливым недовольством, но, когда однажды Джори не пришел, как обещал, мое терпение лопнуло.

В июне столица изнывала от жары, плавясь без дождя уже почти месяц. Я изнывала вместе с пыльным городом, только от скуки и безделья. Кто бы мог предположить, что в Париже невозможно найти занятие по душе? Но меня уже не увлекали ни музеи, ни галереи, ни ярмарки. На самом деле, все сводилось к острой нехватке ставшего привычным присутствия брата.

Что нашел великолепный мужчина в этой отвратительной, неприятной рыжей жеманнице, оставалось загадкой. Расспрашивать я не смела, это явно не мое дело. На мой предвзятый взгляд в ней не было ничего выдающегося, ну, кроме обширной груди и длинных ног. Подумаешь, достижения! Зато глаза — завистливые и жадные, неужели он этого не замечает? Предположения, что долго Анора около него не задержится, тоже обратились прахом. Напротив, Джори уделял ей много времени, постоянно сопровождая на какие-то рауты и светские сборища.

Иногда на рассвете, не успевая возвратиться в Бельвиль из центра, он отсыпался у меня в комнате Мэри. Казалось, все, как обычно, он спокоен и невозмутим, но я кожей ощущала исходящее от него довольствие и удовлетворение, чего не замечала прежде. Почему-то это бесило еще больше. Ощущения новые, весьма неприятные, словно булавкой больно колола каждая мысль о ненавистной ирландке. Могла бы я когда-нибудь оказаться на ее месте? С глубокой обидой приходилось признать — это исключено. Джори получал от женщин то, чего я, вероятно, никогда дать ему не в состоянии, именно поэтому вариантов моего положения, кроме сестры, он не предлагал. Так имею ли я право на подобные мысли? Что если брат поймет, какие глупости посещают мою неблагодарную голову? Тогда только из Парижа бежать.