Когда на прошлой неделе мама сильно высекла меня прутом, и я тоже кричала и плакала, а он потом смеялся надо мной и дразнил меня. Вот я ему и отомстила! А ведь и мне тогда было очень-очень больно, до сих пор полоски остались, — она приспустила панталончики, демонстрируя следы недавнего наказания. — Зато сегодня смеялась уже я и смогу завтра дразнить его. А давай лучше скажем ему, что и ты тоже смеялась, что он визжал, как девчонка! — предложила мне Бьянка.

— Ну уж нет, — возмутилась я. — Я такого говорить не стану.

Я только представила, какой стыд испытает несчастный мальчик, услышав подобное от посторонней девочки, так самой захотелось сквозь землю провалиться. Я постаралась отговорить Бьянку от этой затеи:

— Не стоит и тебе его дразнить. Это отвратительно, да и он тоже захочет отомстить.

Подруга немного призадумалась. Вот так дела! Я была крайне удивлена подобными отношениями брата и сестры. Завидуя детям, которые живут в больших семьях, я представляла все совсем иначе.

— А тебе-то от мамы за что досталось? — я снова задала вопрос, пытаясь разобраться во взаимоотношениях в этом доме.

— Ну… — Бьянка почему-то сильно смутилась и даже покраснела, — в общем, я залезла в панталончики и трогала пальцем то место, которое не разрешается трогать. А мисс Адмиранда зашла и заметила. Так сначала сама отхлестала меня линейкой по рукам, а потом еще и нажаловалась. А мама ужасно рассердилась, долго стыдила меня и очень больно высекла.

Я тогда так и не поняла, зачем Бьянке понадобилось что-то там трогать в панталончиках и почему за это ее так жестоко наказали. С трудом уговорив подружку ничего не говорить брату, ведь он и сам понимает, что все его слышали, я наконец попыталась заснуть.

Но теперь мне стало еще более одиноко и неуютно, в голову лезли тоскливые мысли: «Как там моя Нэнси? Может быть, тоже сейчас не спит, а думает обо мне? Ведь и ей наверно грустно… И как же мне жить в этом ужасном доме, где все друг на друга ябедничают, а детей бьют? Гувернантка и на меня обещала нажаловаться хозяйке. А ведь здесь меня защитить будет некому. И что меня ждет? Может быть, тихо встать, одеться и попытаться сбежать? Но куда я пойду? Только в свой дом к няне. Но ведь мистер Аластер первым делом именно там меня и будет разыскивать. Не могу же я все время просидеть в чулане. Да и Нэнси, если откроется, точно выгонят из дома. Нет, так нельзя, видно, придется повременить с побегом.

Ну, почему моим опекуном назначили мистера Аластера? — с горечью думала я. — Ведь у меня же есть еще родственники — взрослые мужчины, мои кузены. Почему бы моим опекуном не назначили Марко? — вспомнила я со вздохом своего прекрасного принца. — Хотя, наверное, это потому что они с Троем очень далеко, и никто не знает, где их можно отыскать. Поэтому же, очевидно, их и на похоронах не было».

Даже угрюмый Джиэнпэоло, которого я всегда побаивалась, казался мне сейчас более близким и родным. Я попыталась что-нибудь придумать, как можно известить кузенов, но, так и не найдя никакого выхода, забылась беспокойным сном.

На следующий день, однако, никто не вспоминал о прошлой ночи. Бедняга Квентин к завтраку не вышел, а на обед спустился хмурый и бледный, не поднимая глаз. Выглядел он неважно, ел стоя, отодвинув стул. Бьянка насмешливо поглядывала на него, но хотя бы помалкивала.

После обеда к моему опекуну снова приехали душеприказчик отца и падре Джиэнпэоло, и они вместе с миссис Аластер закрылись в кабинете. День был солнечный и почти по-летнему теплый. Наказанная Бьянка писала сочинение, а я в одиночестве гуляла в саду, думая о своем. Заслышав голоса взрослых, доносившиеся из приоткрытого окна, и поняв, что речь идет обо мне, я не могла не устроиться неподалеку, внимательно прислушиваясь.

Миссис Аластер долго и нудно говорила о воспитании, нравственности и приличиях. Она настаивала, что я не могу оставаться в их семье. Ведь у них подрастает сын, и это может создать ненужные пересуды среди соседей, скомпрометировать меня, и вообще это неприлично. Я уже обрадовалась, что меня вернут домой к Нэнси, но, конечно же, и это оказалось невозможным.

Падре Джиэнпэоло настаивал, что меня необходимо определить на воспитание в закрытую школу при монастыре.

Миссис Аластер полностью его поддержала, она утверждала, что училась в такой до самого замужества, и именно это заложило основы ее нравственности и христианской морали. Казалось бы, вопрос решен, но тут уже воспротивился молчавший до поры мистер Аластер:

— Мне нужно, чтобы из нее выросла не тихая церковная мышь, а хорошая жена и хозяйка плантации, — грубовато отрезал он. — Если неприлично оставить Мэри в нашем доме, значит, до замужества она будет находиться в пансионе для девочек.

Неизвестно, как на его заявление отреагировала миссис Аластер, которую наверняка возмутило сравнение с мышами воспитанниц монастырской школы, а значит, и ее тоже, но возражать в этот раз никто не стал, так и решилась моя участь.

Закрытый частный пансион в Мемфисе располагался в высоком белом здании с колоннами, окруженном большим красивым садом. Являясь одним из дорогих женских учебных заведений Юга, он содержал под своей крышей школу и колледж, где с шестилетнего возраста проходили достойное обучение дочери плантаторов и промышленников ближайших штатов.

Конечно, такого же полноценного образования, как мужские колледжи, он не давал. Но в то время этого и не требовалось. Из математики девочек учили лишь арифметике, а такие предметы, как физика и химия, давались в элементарном объеме в курсе естествознания. Зато большое внимание уделялось религиозному воспитанию, изучению иностранных языков, классической литературе, музыке и танцам, рисованию. Различные рукоделия, а позже кулинария и домоводство были ежедневными на протяжении всего курса обучения. Девочкам постарше преподавались история и география, а также основы сельскохозяйственных знаний, бухгалтерии и медицины.

Как и желал мистер Аластер, пансион готовил в первую очередь образцовых жен плантаторов и предпринимателей. Красной нитью через весь курс обучения проходила мысль о том, что настоящая хозяйка, независимо от финансового достатка, должна уметь выполнить любую работу, которую будут делать слуги: вымыть полы и приготовить обед, проверить счета и даже подоить корову.

Едва ли многим из пансионерок пришлось бы в будущем заниматься подобным. Но для того, чтобы правильно руководить прислугой, госпожа должна уметь все делать сама. И самое главное, что обязана была постичь каждая воспитанница, заключалась в осознании роли женщины, как хранительницы домашнего очага, преданной супруги и матери, а также умении правильно держать себя в обществе и вести светскую беседу.

Там же я вскоре поняла, что никаких особых музыкальных талантов у меня, оказывается, нет. Многие девочки в пансионе играли на музыкальных инструментах и пели гораздо лучше меня, и даже пытались сами сочинять музыку. Тем не менее, в память об отце я всегда уделяла этим занятиям особое внимание.

В первое время в новой обстановке мне приходилось очень трудно. Мисс Элизабет немного научила меня вышивать, вязать крючком и пришивать пуговицы, но, пожалуй, из рукоделий я больше ничего не умела. Оказавшись новенькой, я чувствовала себя белой вороной, и мне с первых дней срочно пришлось учиться самой застилать постель, штопать чулки, чистить платье, с помощью подруг плести косы и гладко убирать волосы, а также шнуровать корсет.

К опрятности и внешнему виду девочек предъявлялись самые строгие требования. Домашний уют сменился на довольно суровые, почти спартанские условия. К счастью, хотя бы физические наказания здесь не практиковались.

С родными воспитанницы могли видеться лишь в особых случаях, непродолжительное время и только в присутствии классных дам. Единственным исключением был ежегодный рождественский бал, на который приглашались близкие родственники. И, конечно же, больше всего пансионерки боялись, что за какие-либо проступки их могут лишить поездок домой, которые дозволялись лишь дважды в год — на неделю рождественских праздников и на две недели летом. Я же, независимо от наличия у воспитательниц и педагогов ко мне претензии, всегда оказывалась на положении наказанной. Няню ко мне не допускали, и мне приходилось все каникулы проводить в пансионе.