Мама появилась у Моник вместе с Тироном, когда ее вторая беременность стала уже очевидной. Она не сомневалась, что на свет должна появиться именно дочь и заранее подготовилась к этому. Ивенн, предвидя собственную смерть, а, вернее, заранее спланировав такой исход с целью защитить детей, как могла, передала подруге основы мудрости эльфов. Сама ведьма не смогла бы использовать эти способности, зато могла позже научить этому меня.

Моник, у которой, по ее словам, сын-ведьмак не отказывался от участия в охотах, тоже считала кровопийц паразитами, от которых желательно избавляться, но сама никогда не занималась подобным. И конечно же, она категорически не одобрила принудительных методов Тирона.

— Не женское это дело! — безапелляционно заявила она. — И дурак твой грубиян-брат, раз не понимает этого. Можно подумать, ваши бесценные таланты нельзя применить в другом. Сам пусть хоть до посинения кромсает упырей, честь ему за это и хвала, я готова хоть расцеловать его за заслуги, лишь бы тебя в покое оставил.

Сама ведьма на дух не переносила вампиров, хотя не слишком их боялась:

— В моем арсенале тоже найдется на них управа, уж поверь, моя дорогая, — уверенно заявила ведьма. — Мало не покажется.

Моник вкладывала совершенно другой, чем Тирон, смысл в необходимость позаботиться обо мне. Новая жизнь ничем не походила на унылое существование в Титусвилле, а тем более на кошмар рядом с братом. Мне все теперь казалось сказкой, и первое время не верилось, что это происходит со мной и, к тому же, наяву. Вместо страха и побоев — ласка и веселье, вместо охоты на вампиров — развлечения.

Как я предполагала, Моник, по большей части, вела ночной образ жизни. Наш день начинался после полудня или даже позже, а заканчивался почти под утро. Я попала в круговорот удовольствий и приятного времяпровождения. Первый месяц мы вообще не вспоминали, зачем я приехала, как и о том, кто меня сюда привез. С легкой руки моей новой наставницы я погрузилась в очарование беззаботной жизни. В ее окружении преобладали творческие люди, деятели искусства и богемная публика.

Началось с того, что у меня полностью сменился гардероб. Мои, как мне казалось, вполне приличные, хотя и скромные платья, Моник полностью раскритиковала, заявив, что настроение женщине делает в первую очередь то, что она носит. Мадам оказалась чрезвычайно сведущей в вопросах моды. Порой я даже была шокирована смелостью, а-то и нелепостью новых веяний, о которых прежде и не подозревала. Например, ставшая особенно популярной фетровая шляпка-клош в форме колокола мне совсем не понравилась. Я предпочла не менее модные береты, которые для вечерних выходов украшались красивыми брошами, перьями или лентами.

Моник настаивала, что отличие современных красавиц от старомодных ханжей именно в смелости решений и умением их воплощать. С сомнениями и некоторым сожалением я рассталась со своими длинными густыми волосами — предметом моей гордости и зависти сестер, не желая обижать свою наставницу отказом, выбрав «каре», уложенное крупными волнами.

Тонкие шелковые чулки и туфельки с перепонкой и каблучками я оценила по достоинству. Раньше мне приходилось носить лишь теплые шерстяные чулки, служащие исключительно для тепла, но никак не для красоты. Теперь же можно было покупать предметы гардероба только потому, что нравится, а не потому, что это нужно и практично. Непередаваемое чувство удовольствия!

А вот пижамы из струящихся тканей, отделанные бахромой и кружевом, использовавшиеся смелыми дамами в качестве вечерней салонной одежды, которые очень нравились Моник, я так и не решилась надеть, несмотря ни на какие уговоры. Наверное, это было уже слишком. Ведьма научила меня пользоваться косметикой, и я была поражена, как ярко могут блестеть глаза, подчеркнутые темной подводкой и тушью. К тому же я стала выглядеть старше и уверенней.

О корсетах Моник тоже посоветовала забыть, назвав их «ушедшим веком». Бурные ритмы послевоенной жизни привели к появлению совсем иного стиля. Платья и костюмы обрели свободный силуэт — укороченный по щиколотку, прямой, с поясами-завязками по линии мягкой заниженной талии, с застежками, перенесенными со спины на грудь. Мне они казались совсем не такими элегантными и воздушными, как те, что носили модницы прежде, но в повседневной жизни, несомненно, более удобными.

Хотя вечерние наряды на бретельках из легких переливающихся тканей, отделанные косыми воланами, украшенные перьями, блестками, цветами или вышивкой, мне понравились. К тому же, Моник уверяла, что наряжать меня одно удовольствие, ведь мне идет исключительно все. Дополняли образ боа или шали, иногда меховые накидки. А также мое сердце покорили мягкие широкие пальто, как правило, из той же ткани, что и платья.

Теперь я ни капли не походила на бедную девочку-провинциалку или запуганную студентку колледжа. Я стала молодой очаровательной модницей. Вместо мудрости эльфов и убийств вампиров я ускоренным курсом изучала правила поведения в обществе, светские манеры, этикет и даже флирт. Все это абсолютно не походило ни на школьные уроки, ни на муштру Тирона. Моя наставница оказалась очень веселой и острой на язык, и ее уроки доставляли истинное удовольствие. Если бы не маячащая в будущем необходимость возвращения к брату, я чувствовала бы себя полностью счастливой.

Вначале я волновалась, что денег, оставленных Тироном, явно недостаточно для моего нового образа жизни, но Моник внесла ясность. Оказывается, частью ее договора с Ивенн было то, что мама внесла на развитие салона мадам определенную сумму, чем существенно помогла начинающей предпринимательнице. Ведьма вложила средства вполне успешно и теперь с радостью могла потратить эти деньги, чтобы устроить мою судьбу. Но даже если бы не это, по словам Моник, она и так в неоплатном долгу перед Ивенн и сделала бы для меня все, что в ее силах.

Моник, сама немалая разбивательница сердец, полностью переключилась на меня, задавшись целью сделать открытие сезона. Как только правительство штата снято запрет на проведение массовых мероприятий, вызванный эпидемией испанского гриппа, она притащила меня во все дома, в которые только была вхожа, приглашения сыпались как из рога изобилия, впрочем, суля также немалую выгоду как ей самой, так и ее салону.

Мы посещали званые ужины и частные мероприятия, богемные салоны, художественные выставки, поэтические вечера, авангардные спектакли, а также невероятно популярные джазовые концерты. Публика приходила от них в восторг, но мне эта музыка казалась непривычной, довольно резкой и не слишком мелодичной, хотя я бы ни за что этого не показала, чтобы не разочаровывать покровительницу.

Круг моего общения невероятно расширился и оказался очень пестрым и разнообразным. Художники, музыканты и поэты, среди которых оказалось немало чернокожих, были людьми раскованными и своеобразными, очень увлеченными. Актрисы поражали своими экстравагантными и смелыми костюмами, замысловатыми шляпками и повязками, расшитыми стразами и украшенными перьями, крупными броскими украшениями, невероятной глубины вырезами платьев, а также непривычными для женщин смелыми манерами. Сильно подведенные глаза, ярко-красная губная помада, блестящий маникюр на пальцах, зачастую манерно держащих длинный мундштук с тонкой папиросой. Моник и сама пристрастилась к курению, но не настаивала на том же для меня, понимая, что мне, как природному созданию, резкий специфический дым вряд ли придется по душе.

У доброй ведьмы имелся граммофон, и в доме часто звучала музыка. В популярной песне о демобилизованных солдатах, возвращавшихся из Европы, пели: «Как вы собираетесь удержать их на фермах после того, как они видели Париж?». Хотелось бы и мне узнать, что же такого невероятного видели эти солдаты, ведь действительно, многие из них предпочли переселиться в города.

Послевоенное время наполнилось особой энергией, людям, как и мне, хотелось радоваться и веселиться, предаваться развлечениям. Вернулось много молодых мужчин, соскучившихся по мирной жизни. Бывшие солдаты, получившие денежное содержание за военное время, даже не всегда сумев устроиться, с легкостью готовы были потратить его. У меня появились поклонники, которых Моник тщательно отсеивала по своему усмотрению, так как я совершенно не разбиралась в мужчинах и полностью доверилась ей в этом вопросе. Уже сам факт того, что на меня обращают внимание, приводил меня в состояние эйфории, все это казалось каким-то волшебным нереальным сном, воплотившим все мои желания и тайные мечты.