Отец расспрашивал о службе и о трагедии, разыгравшейся в Северном море, ведь о моем награждении он узнал из прессы. Я видел, как он гордился мной, и не хотел огорчать, но это не казалось справедливым. Истинными героями были погибшие товарищи, оставшиеся на дне Атлантики, а я всего лишь воспользовался своими возможностями. Я передал свой орден отцу на хранение и с тех пор надел его один раз, когда этого требовал протокол.

Газеты ежедневно печатали огромные скорбные списки, горе уже коснулось многих парижан. При передаче родственникам бирки с запястья погибшего обычно говорилось краткое: «Пал смертью храбрых». Зачастую семьи напрасно пытались получить хотя бы крупицы информации о том, как погибли их родные. Поэтому, отдавая дань памяти, я решил лично посетить вдову своего командира, а также родителей флот-лейтенанта Ферре.

— Сынок, а может быть, с твоих слов я напишу письма родным остальных членов экипажа? — предложил взволнованный Гаэтан. — Думаю, им всем будет это очень важно.

Конечно же, я согласился. Молодец мой старик. Странно, что я прежде сам о подобном не подумал.

Неожиданно наш разговор нарушил пронзительный вой сирены воздушной тревоги.

— Может, спустишься в подвал? — предложил я отцу, но тот отмахнулся:

— От этих авианалетов больше шума и беспокойства, только людей будят, а так народ уже привык и почти не обращает внимания.

Теперь настала очередь отца делиться тем, как он жил здесь последние полгода, ведь Париж, по сути, стал прифронтовым городом. Но он, как обычно, утверждал, что у него все отлично, больше сочувствуя другим горожанам.

После бесславного бегства в Бордо, которое сильно ударило по престижу президента Пуанкаре, правительство вернулось в столицу лишь в начале декабря. Повсеместно выросли цены на продовольствие, а качество хлеба стало просто отвратительным. Бедной части населения пришлось нелегко. Хотя, надо отдать должное, стараясь поддержать боевой дух и не допустить роста напряжения в обществе, правительство назначило приличное пособие всем семьям, где кормилец ушел в армию.

С сожалением, хотя и без особого удивления, узнал, что и мои сограждане порой пытались нажиться на войне. Например, пришлось установить полицейский надзор за молочниками, когда выяснилось, что больше половины продаваемого молока разбавляется водой из питьевых фонтанов. У кого-то из богачей состояние уменьшилось в результате инфляции, однако бизнесмены, имевшие доступ к военным контрактам, процветали. Производители хозяйственных товаров, переходящие на изготовление походных мисок, фляг, лопат, не говоря уже о бомбах и снарядах, сколачивали целые состояния.

Париж постепенно возвращался к жизни — на улице Рю де ла Пэ, где осталась моя квартира, снова открывались ателье, а несколько театров начинали давать утренние спектакли. Однако многие зажиточные парижане, сбежавшие из города в августе, предпочитали отсидеться на юге или юго-западе Франции, подальше от артиллерийской канонады, докатывающейся до помрачневшей столицы.

Пользуясь путеводной подсказкой министра, за переводом обратился напрямую в штаб-квартиру ведомства, расположенную в двухэтажном особняке по улице Сан-Доминик. На самом деле, эта волокита оказалась лишь формальностью, так как выяснилось, что подразделение, в котором предстояло служить, фактически не существует, как и деятельность, которой оно занималось. Немногие вампиры, подобно мне, имели желание и возможность официально считаться солдатами французской армии, большинство же отправлялось в пекло, руководствуясь иными причинами, и мотивы имели разные.

Мне повезло застать на месте в штабе самого бригадного генерала Лазара, и я не сомневался, что у него возникнут некоторые вопросы.

— Признаться, удивлен, месье гранд, — покачал головой глава Совета, обменявшись со мной рукопожатием. — По итогам брюссельских событий можно было предположить, что от Вас прохода не будет. Любой на Вашем месте считал бы, что, как минимум, заслуживает награды и особой отметки своих заслуг. Тем более, мадемуазель Женевьев нам подробно все объяснила, не скрыв даже то, что влюбленным Доном Кихотом Вы на самом деле не были вовсе. Не сочтите за ребячество, но мы с господином Толе даже пари заключили, поспорив, какого рода привилегий Вы от нас потребуете по возвращении, — кажется, этого покрытого вековой пылью скучающего вампира развеселила данная ситуация, он даже ухмыльнулся самым уголком губ. — А Вы, месье Ансело, нас обоих в проигрыше оставили. Мало того, что пропали из вида, будто Вас и не было, так еще нашли такой оригинальный способ отдать долг Отечеству. Ни один наш собрат еще не додумался спуститься под воду. Возможно, благодаря Вам мы возьмем это на вооружение.

Несмотря на его похвалы, я себя ощущал мальчишкой, словно глупость какую-то сделал. «Ну, спасибо, Оливер, я тебе это припомню, — разозлился мысленно я. — Рассказал мне про деятельность Эйдриана, зная, что откажусь служить под его началом, и ни словом не заикнулся про Лазара и его подразделения. Я был прав, мой триумф не давал хирургу покоя. И сейчас я, наверняка, неимоверно глупо выгляжу, пойдя своим путем».

— Я, конечно, рад, что Вы, Ансело, все же добрались до нас и изъявили желание вложить свои неоспоримые таланты в общее дело, но, признаться, сомневаюсь, что Вам подойдет подобная деятельность. Будь Вы постарше, и имелся бы опыт шпионажа… например, я лично вижу Вас резидентом в Германии, там бы у Вас в полной мере имелась возможность себя проявить. Возможно, и ошибочно Вас посылать на передовую, но ситуация с нашей стороны складывается не слишком удачная. Дисциплинированные и организованные немцы гораздо более продуманно используют имеющиеся в их распоряжении возможности вампирской массы. Пока наша страна направляла основное усилие на мирное сосуществование видов, немцы разработали тайную организацию по созданию и обучению вампиров специально для боевых и диверсионных действий. Надо ли говорить, что мы оказались в проигрыше с этой стороны? Поэтому сейчас каждый наш собрат на счету.

«Ну, так что же ты тут рассуждаешь сидишь?» — немного раздраженно подумал я.

Таким образом, все и решилось в кратчайшие сроки. Мне едва удалось попрощаться с отцом, не имея даже возможности сообщить, куда направляюсь, как я тайно был переброшен на позицию около франко-бельгийской границы.

С первых же минут стало ясно, что на этот раз я столкнулся совершенно с иной реальностью, и, честно говоря, оказался не готов к тому, что меня ждало, простыми словами — вляпался. Вероятно, еще и поэтому так не люблю думать о тех годах.

Однако, услужливая память вернула в то время. Стояла глубокая ночь, но, вопреки ожиданиям, вовсе не глухая. Небо на востоке еще не побледнело, и я, не торопясь, мог оглядеться по сторонам, составить первоначальное мнение и впечатление о происходящем. Судя по карте, база диверсионной группы располагалась где-то поблизости. Линия фронта тоже проходила совсем рядом, и предутреннюю тишину постоянно нарушали то одиночные винтовочные выстрелы, то треск пулемета. Вдали бухала тяжелая артиллерия, так, что земля содрогалась. И это еще время ночного затишья. Если напрячь слух, в придачу к шелесту листвы можно разобрать фырканье лошадей, негромкий разговор, храп и приглушенные стоны.

Уютные сельские домики, рассыпанные по зеленым холмам, утопающие в густой зелени, небольшие города с красивыми старинными постройками, безмятежный уголок неторопливой, спокойной жизни — такой я запомнил Фландрию, где доводилось бывать проездом в Брюгге к маминой родне. Ничего этого теперь не было и в помине. Кое-где виднелись лишь развалины и обломки, растоптанные сапогом войны, а, судя по зареву, за холмом что-то горело. Изрешеченная, изуродованная бесконечными окопами и воронками, как незаживающими шрамами, земля перемешалась с остатками темно-серого снега и превратилась в непролазную грязь. Ночью подморозило, иначе увяз бы в ней по колено. «Вновь занесло черт знает куда, — мелькнуло в голове. — После обретения бессмертия я все чаще попадаю в такие места, где прежде даже представить себя не мог».