— Не надо, опусти, — убеждал его Астор. — Это не поможет.

Я не стал оборачиваться. Незачем. В душе ощущались непривычная пустота и тяжесть одновременно. Не буду я внушать ничего Золтану, пусть знает, а на Мартиньеза оставлю всю разъяснительную работу. Он это заварил, пусть и расхлебывает. К прежнему мне уже не вернуться, прошлое медленно, но верно закрывалось непробиваемой стеной отчуждения и презрения ко всему, что ранее казалось дорого. И в осознании этого я не чувствовал ни крупицы сожаления.

Бросил взгляд на незадачливых гангстеров, на мгновение задумавшись, как поступить. Оставлять Золтана разбираться с полицией совсем бесчестно, ему и так предстоит мучительное принятие новой реальности. Да и черт с ним.

Единственный оставшийся в живых и в сознании бандит, скуля от ужаса, жался к опорной колонне, закрыв голову руками и подергивая ногой. Кажется, это ничтожество еще и обмочилось, судя по запаху, когда я поднял его за воротник плаща.

— Забудь все, что видел сегодня. Вас не было у Леговца в мастерской. По пути вы столкнулись с конкурентами, была перестрелка, тебе удалось сбежать, но товарищи погибли. Их взорвали вместе с автомобилем на окраине. Бери канистру бензина, усаживай друзей в машину. На ближайшем пустыре уничтожишь ее, а потом в полицию, версия произошедшего тебе известна, — внушение работало безотказно, выражение лица мужчины менялось на глазах от парализованного ужасом до озлобленно-решительного.

Выехав вслед за Пежо бандитов, медленно и задумчиво покатил по скучному промышленному району Северного вокзала. Злость не прошла, но ее отодвинула на второй план апатия и, что совершенно мне не свойственно, хандра. Не мешало бы отвлечься, но я четко понимал, что единственное желание на данный момент, изрядно напиться.

Не желая докапываться до причин своего душевного упадка, предпочел задуматься о криминальном положении в столице, заметно ухудшившемся за последние годы. Все это произошло не на ровном месте, а имело серьезные основания, в том числе экономические. Из процветающей страны-кредитора Франция превратилась в крупного должника, особенно Соединенным Штатам за военные поставки. Промышленное производство по сравнению с довоенным упало почти вдвое, оказались разрушены тысячи километров железных дорог, сотни тысяч домов. Миллионы сограждан остались без крова.

Большие надежды возлагались на будущие репарации от поверженного врага. Но, несмотря на действующее перемирие, страны-победительницы только в январе соберутся в Париже, чтобы выработать окончательные условия, на которых будут заключены мирные договоры, там же и оговорятся сроки и размеры платежей, которые возложат на Германию и страны, воевавшие на ее стороне.

Экономическое расслоение в обществе существенно возросло, жизненный уровень основной части населения понизился. На фоне этого серьезно активизировалась как деятельность профсоюзов, так и различных радикальных партий, в первую очередь — анархистских, а также коммунистической и социалистической направленности. Большое влияние на умы левых лидеров, особенно молодежи, оказывали идеи, провозглашенные Октябрьским переворотом в России. Однако движение «матери порядка» под черными знаменами в значительной мере свелось к элементарному грабежу, бандитизму и вымогательству, как в случае с этим Эженом Лателье.

Такие авантюристы, сбиваясь в стаи и, лишь компрометируя принципы анархии, промышляли в городе и до войны. А теперь, пользуясь слабостью властей, окончательно потеряли страх. Меня это, конечно, мало касалось, но портило внешний облик Парижа, а потому действовало на нервы.

Поняв, что любые размышления не улучшают настроения, предпочел сделать то, что планировал. Вернувшись домой, проигнорировав вопросительно-встревоженный взгляд отца, спустился в спасительный подвал. Нанеся существенный ущерб винному погребу, заснул, как и желал более всего, без сновидений.

В доме стояла гнетущая тишина и почти полная темнота. Мрак гостиной развеивался лишь тусклым светом уличного светильника на крыльце, проникающим в высокие окна с поднятыми шторами. Тишину едва нарушал тихий плеск коньяка в бокале, который я задумчиво покачивал в руке. Пустота и темнота в душе сливались с моим окружением. Слабый всплеск мысли задавался равнодушным вопросом: «Куда на ночь глядя отправился старик, уже пять месяцев с моего возвращения практически не покидавший любимого кресла?».

Псы на месте я отчетливо слышал их сонное дыхание под лестницей, значит, вечерняя прогулка исключалась. А, с другой стороны, не все ли равно? Напротив, хоть не раздражает своим увещевающим тоном, да не сверлит мне спину сочувственно-встревоженным взглядом. Надоело это до чертей зеленых. Скорее всего, откладывать переезд на квартиру больше не стоит, вряд ли уживемся под одной крышей, если так и будет продолжаться. Не нравятся ему мои перемены? А чего он ждал от вампира? Все, хватит с меня. Теперь точно знаю, что я за существо и как должны жить мне подобные, все иное осталось в прошлом. Его сын не вернулся с войны, и уж жалеть я о своих слабостях, конечно, не собираюсь. Вообще заметил, что любые проявления сожаления напрочь оставили меня, будто и не было в жизни ничего ценного или дорогого. Все, что происходило вокруг, вызывало либо раздражение, либо саркастичное удовлетворение.

К примеру, состоявшаяся в конце концов встреча с Дюкре в банке, когда я снимал со счета наличные. Не колеблясь, внушил постаревшему от тревог банкиру, что навещал их с супругой в числе первых, разумеется, выразил самые искренние соболезнования и до сих пор молюсь за Луку всем святым. Вот и решен светский вопрос, и усилий не требовалось. Еще проще обошлось с Золтаном. После событий в мастерской мы не встречались, не знаю, насколько справился Астор с объяснениями, но друг не захотел удостовериться лично в моей сущности. Через несколько недель, опять же от отца, я узнал, что, закрыв салон и передав дела мастерских поправившемуся Леговцу-старшему, Золтан отбыл к берегам Америки. Помнится, он еще до войны поговаривал о своем желании ближе познакомиться с работой Генри Форда, если появится возможность, то и перенять опыт у крупнейшего автомобилестроителя. Попутного, как говорится, ветра.

Допив коньяк, я спокойно накинул пальто, шляпу, взял из комода перчатки и трость с подставки. Ночь обещала быть заурядной, ничего стоящего для меня не предвещалось, в последнее время абсолютно перестало что-либо происходить, внимание мое ничто не привлекало, разве что мелких поводов для раздражения находилось все больше. Но лучше очередная скучная ночь в компании пустоголовых девиц и тех, кто называет меня своим другом, а на поверку рады напиться за мой счет, чем очередная порция «понимающих» взглядов, а то и новой проповеди вернувшегося старика.

Погода испортилась, резкими порывами ветра с неба срывались крупные холодные капли дождя. «Вполне может и весенняя гроза разразиться», — с мстительной радостью подумал я.

Проигнорировав автомобиль, я зашагал по пустынной сумеречной улице. В последнее время у меня вошло в привычку передвигаться пешком. Не зная, чем себя развлечь и развеять мрак, злобу и тяжесть в душе, я питался по старинке охотясь, не внушая жертвам спокойствия и бесстрашия. Мне доставляло удовольствие, спрыгнув с крыши прямо перед перепуганным до полуобморочного состояния поздним прохожим, зажать ему рот ладонью и чувствовать, как он бессмысленно дергается в моих железных тисках, как хрипит, холодеет от ужаса, пока я насыщаюсь его кровью. Я даже не утруждал себя стирать им воспоминания, оставляя на память пережитый кошмар, внушая лишь, что это, конечно, был не кровопийца, а просто сумасшедший маньяк или бешеный зверь. Но рассказывать они об этом не имеют права, эту тайну им предстояло унести с собой в могилу. Настроение мое в некоторой степени улучшалось после такой трапезы.

Конечно, большее удовольствие получал, когда удавалось отследить кого-нибудь из тех отожравшихся в тылу дельцов или революционеров-анархистов, трусливых шакалов, откупившихся от службы или дезертировавших. К сожалению, они попадались не так часто, как хотелось бы. Поэтому я специально выбирал в жертвы полных матрон или обрюзгших лавочников. В общем, всех тех, кого нам пришлось защищать, кто являл собой смысл сражения, тех, кто представлял Францию, тихо сидя в теплом доме, трясясь за закрытыми дверьми, уповая, что другие прольют за них кровь на полях боев, другие сохранят их свободу и независимость. Самое время пролить немного крови и им, восполнить баланс, уравновесить силы.