Она закончила свою пламенную речь, и я невольно залюбовался. Сейчас, с легким румянцем, проступившим на скулах и сверкающими в темноте глазами, в полном убеждении собственными словами, патронесса напоминала богиню Афину, покровительницу и вдохновительницу воинов.
Глава 10
Недолго раздумывая, остался в Нанси при госпитале, и тому было несколько причин. Конечно, просьба патронессы — не пустой звук. Как бы я выглядел, если на ее почти умоляющий призыв, ответил бы, что есть дела поважнее? Потом, госпиталь, пусть и прифронтовой, это не землянка в лесу. У Оливера, тяготеющего к комфорту, как и любой аристократ, даже запас первоклассных сигар имелся, а мне до чертей надоело нюхать пороховой дым и прозябать в грязи. Ну, и в завершении, это задание члена Совета, по сути, приказ командования, и ничем не хуже любого другого. Какая разница, если собственные идеи закончились? Не испытывая ни малейшего желания быть нянькой новому поколению, тем не менее, осознавал важность этого предприятия, вспоминая, как остро в свое время наша боевая группа нуждалась в пополнении, а сейчас, судя по всему, ситуация еще больше обострилась. Может я и очерствел, но мысль о вероятной победе немецкой гнили сводила с ума, и если для увеличения шансов Франции нужно переквалифицироваться в мудрого наставника, я это сделаю.
Встреча с нынешним помощником Женевьев изрядно меня развеселила и наглядно объяснила почему она так хотела, чтобы я остался. Сейчас новичками занимался Жан-Оттис, опять же, старый знакомый. С ним мне довелось служить у командира Бенезета, тот самый вампир, который лишился в бою руки. Мало того, что парень из простых работяг, совершенно не наделенный педагогическими талантами или организаторскими способностями, так еще без одной конечности. Не слишком вдохновляющий пример для убеждения людей, противоречащий тому, что первым делом мы рассказывали людям о преимуществах вампиризма.
С нескрываемым облегчением передав мне эстафету, Женевьев уже следующей ночью покинула Нанси. На ее попечении еще несколько госпиталей, к тому же, никто не снимал с этой невероятной женщины ее дипломатических и представительских миссий. Не скажу, что ее отъезд сильно огорчил. Никогда не любил, чтобы мне дышали в спину и диктовали необходимые действия, пусть и прекрасная мудрая женщина. К тому же, ее методы явно отличались от моих. Изначально понимал, что сочувственно улыбаться умирающим, демонстрируя образ «хорошего вампира», вести с ними задушевные беседы и вникать в их мотивы я не собираюсь в принципе. Стоит ли скрывать, что совершенно глух к их проблемам? Позиция Оливера гораздо выгодней, что и говорить. Привлекать к этому его никому и в голову не пришло. Высокомерный вампир, не скрывающий презрения к человеческой массе, однозначно не мессия.
Впоследствии не проходило и дня, чтобы я не поминал «добрым словом» Женевьев и свою самоуверенную глупость. Трудно сказать, какой процент из новообращенных вышел в мир из-под моей руки, а какой тут же обратился в прах. Мое терпение в процессе их обучения подверглось серьезному испытанию, чаще всего, вместо того, чтобы отрывать неконтролирующего себя новичка от слабеющей жертвы, я просто сворачивал им шеи, сатанея от их нежелания приложить хоть малую долю старания.
Масло в огонь подливал и неизменно ухмыляющийся Оливер, на которого я нередко выплескивал раздражение. Когда же он заявил, что прислушайся я к его совету отправиться в самом начале под руководство Эйдриана, не попал бы ни в плен, ни в окопы, ни в няньки, мне нестерпимо захотелось свернуть шею и ему. Однако, вызывавшие ранее отторжение, его взгляды стали мне ближе, многое я осознал на собственном опыте, кое к чему просто прислушался. В конце концов, если он приносит пользы больше чем вреда, какая разница, чем увлекается на досуге?
С другой стороны, справедливости ради пришлось задуматься, что призывая новообращенных к выдержке и контролю, сам этими качествами перестал быть нагружен. Меня по-прежнему неотвязно преследовала мысль о крови, и слова, исходящие из моих уст, звучали фальшиво. Крайне болезненно относясь к любым проявлениям личной слабости, я серьезно задумался над решением этой проблемы. Пережив очередной приступ ярости, нашёптанный осознанием собственного бессилия, вырвав сердце очередному необучаемому новичку, я успокоился, взял себя в руки и принялся тренировать самоконтроль, вдохновляя молодых вампиров своим примером. Надо сказать, подобная тактика принесла плодов больше, чем любая другая. Разделяя их положение и жажды мучительные позывы, являя собой образец сдержанности и устраивая порой своеобразный конкурс на самое длительное воздержание, я вскоре почувствовал разницу и большую долю облегчения. С каждым днем я чувствовал, что все легче провожу день, меньше думаю о крови, даже ее вездесущий запах не досаждал уже так сильно, казалось я его и не чувствую вовсе.
Во многом мне помогал обычный спирт, коего у Оливера было в достатке, и за распитием которого мы проводили выпадавшие часы свободного времени. Мы сблизились больше, чем раньше. Хотя я не перестал видеть его недостатки — мелочность, завистливость, жестокость, он был хорошим собеседником, к тому же, в отличие от окружавших меня в последнее время личностей, человеком моего уровня. В его речах теперь все чаще проскальзывали ностальгические нотки по вампирскому «золотому веку», который, он не успел застать, но о возвращении которого, мечтал. Снедаемый прежними неутоленными демонами, я готов был принять его убеждение, что вампир должен оставаться вампиром, а все эти игры в человечность и благородство — пустой звук для того, кто олицетворяет вершину эволюции.
Но однажды, выйдя на воздух и раскуривая сигару, я стал свидетелем занятного явления. Наблюдая, мысленно назвал это «выкидышем войны», одним из вероятных последствий любого хаоса, превращающего порядок установленных природой вещей в невообразимое месиво. Тощий полудикий кот, оголодав, сунувшись было в подвал в поисках поживы, через мгновение вылетел обратно, преследуемый стаей огромных жирных крыс, без меры расплодившихся на благодатной почве, отъевшихся не столько на объедках тощей госпитальной кухни, сколько на человеческих останках, которые не успевали находить упокоение в земле. Бывший охотник, а ныне бессильная жертва, безуспешно пытался оказать сопротивление, и вскоре его пронзительные вопли смолкли, а полосатая тушка оказалась погребена под серой копошащейся массой. И в природе, оказывается, не все так просто. Стоило нарушиться равновесию сил, как происходит сбой, ведущий за собой цепь последствий, и неизвестно, чем в итоге может закончиться противоестественное господство. Напоминает ситуацию с вампирами и людьми. Оливер все же ошибается, баланс должен быть во всем. Совет не зря настаивает на соблюдении правил и запретов.
Все заканчивается, хорошее и плохое. Рано или поздно, либо что-то меняется, либо возвращается на круги своя. По слухам с фронта можно было понять, что война на пороге кульминации, дело идет к перемирию. Как и каждый гражданин Франции, я вынес свои выводы из этого времени, прежним мне уже вероятно не стать, но и мир вокруг изменился. Надеюсь, странам хватит ума сделать правильные выводы из уроков творимой на наших глазах истории.
Что же касается меня, за последние три месяца проведенные в госпитале, я вернул свой хваленый самоконтроль, не остановившись на достигнутом, совершенствовал выдержку. Никогда не знаешь, каким боком повернется жизнь, хорошо, если ты максимально готов к любому виражу. Философ Ницше прав: «Все, что не убивает, делает меня сильнее».
Конечно, не всего удалось добиться усилиями воли и твердостью характера. По-прежнему, я не мог вернуть себя равновесие во сне. Стоило хоть на мгновение расслабиться, отпустить контроль, и я окунался в пучину безумной боли, опрокидываясь в свое безумие. От хронического недосыпания настроение, конечно, лучше не становилось, раздражение накапливалось, бессилие сводило с ума.
В начале ноября я получил приказ возвращаться в Париж для повторного вручения Ордена Почетного легиона. Да что же они не оставят меня в покое? Чем на этот раз я заслужил такие почести? Сомнения мои развеял Оливер, предположивший, что это следствие протекции благодарного префекта. По крайней мере, формулировка звучала довольно размыто — «за особые заслуги в боевых условиях перед государством и народом Франции». Приятеля слегка перекосила эта новость. Хоть и уверял, что полностью равнодушен к почестям и звания, тем более, человеческим, тем не менее, как начальник госпиталя за свои века умудрился собрать неплохую коллекцию наград, но вот высшей не удостоился. Мои же желания на тот момент были намного прозаичней. Вернуться домой, к привычной жизни, надеть костюм, сесть за руль любимого автомобиля, завести любовницу и похоронить окончательно все воспоминания об этой войне.
