— Идемте, — сухо кивнул он мне. — Только дайте мне десять минут, мне, кажется, не мешает принять душ и переодеться. Я слегка запылился и местами истлел.

Уже несколько часов сидели мы с ним в кабинете, потягивая коньяк, и я с документами в руках старательно обрисовывал ему ситуацию в деталях, одновременно стараясь представить Эванджелину в наиболее выгодном для нее свете.

— Ну, хорошо, — соглашался Эширандор, — допустим, ведьма меня опоила или приворожила, или еще что подлое сотворила, подчинив своей воле, и я действительно едва не подписал этот странный документ. Тут и правда моей рукой исправления внесены, хотя я в страшном сне представить не мог, что способен такое сделать. И, конечно же, я отвратительно вел себя по отношению к жене, и уж тем более могу понять ее ярость, когда она нас тут застала. Но ведь вместе со смертью Микаэллы исчезло и наваждение — я словно проснулся. Придя в себя в подвале, я очень скоро осознал, что натворил. Первоначально я ужаснулся содеянному и был даже благодарен Эве за то, что она прервала этот кошмар. Я раскаивался, звал ее, хотел попросить прощения. Думал, что она гневается на меня, но, конечно же, придет. Ведь я ее супруг и никогда не сомневался в ее любви. Мы бы обо всем поговорили и вместе смогли бы найти правильный выход из этой жуткой ситуации… Но ответом мне была тишина. Честно говоря, я даже не сообразил тогда, что дело может быть в договоре, полагал, что речь идет о ревности и оскорбленной женской гордости. Шло время, и я понятия не имел, сколько его утекло, здесь не было ни часов, ни смены дня и ночи. И лишь по усиливающейся жажде я понимал, что сижу здесь далеко не первые сутки. Конечно, постепенно мое чувство вины начало перерастать в гнев. В конце-то концов, кто моя жена такая, чтобы вершить надо мной правосудие, да к тому же, даже не выслушав меня? Если она не могла простить измены, я готов был дать ей развод. Потом, когда жажда стала невыносимой, когда она обратилась сильнейшей физической болью во всем иссыхающем теле и я едва мог шевелиться, я возненавидел Эву. Я мечтал о том времени, когда все-таки освобожусь отсюда, пусть даже до той поры пройдут столетия. Я думал о том, как заставлю ее тысячекратно пройти через подобные муки. О том, как брошу ее в подземелье, а через месяц, когда она иссохнет, приду, чтобы оживить ее, наполнить кровью и снова бросить высыхать. А потом ещё и ещё раз! О, как же я жаждал тогда мести, наверное, не меньше, чем крови! И вот теперь, после всего, что я пережил, ты говоришь мне, что Эва любит меня и что я обязан простить ее?! Но почему, если это так, она ни разу даже не спустилась ко мне, даже не попыталась объясниться, не захотела хотя бы выслушать меня?

Вообще-то, я очень даже понимал Эширандора. Однако, Эванджелина являлась моим клиентом и я обязан был ее защищать, что бы мне там не подсказывала мужская солидарность.

— Да, именно так, — подтвердил я. — Я уверен, что она тебя очень любит. Поэтому-то и не подходила к камере, что понимала, что стоит тебе заговорить с ней, как она сдастся и выпустит тебя, несмотря ни на что. И поверь, она здесь терзалась не меньше, представляя твои страдания и не находя выхода из тупика. На ней лежала громадная ответственность за все вампирское сообщество Бельгии, которое оказалось под угрозой уничтожения. Именно поэтому, отчаявшись, она обратилась ко мне. Самым большим ее желанием было освободить тебя, воссоединить вашу семью.

— Тебе-то я действительно благодарен за спасение, и свое вознаграждение за то, что сделал для Бельгии, ты получишь, можешь не сомневаться, но её я обязан наказать по всей строгости, — упрямо заявил Эширандор.

Ну, по крайней мере, он сейчас выглядел вполне спокойным и рассудительным и вряд ли убьет жену, как только она появится.

Но вот мы услышали шум подъехавшей кареты, и оба подошли к окну. Быстрыми шагами Эванджелина устремилась к дому. Даже отсюда в предрассветных сумерках было видно, что она не зря потратила время — теперь это была интересная, молодая женщина в соответствующем вечернем платье. Вампир ожидал ее на середине комнаты, я же решил еще на какое-то время задержаться у окна, глядя на пышные розовые кусты внизу, хотя прекрасно понимал, что сделал, что мог, и едва ли еще чем-то помогу своей доверительнице.

Раздался звук открываемой двери, потом несколько неуверенных шагов. Кажется, она остановилась напротив мужа.

— Прекрасно выглядишь, Эва, — сдержанно приветствовал он вошедшую.

— Я так скучала по тебе! — взволнованно проговорила женщина. А через секунду в звенящей тишине, словно выстрел, прозвучала пощечина. Кашлянув, я оглянулся. На бледной коже вампирши отпечатался след мужской руки, а ее ресницы испуганно и виновато трепетали.

— Месье Ансело, — ровным голосом произнес Эширандор, обернувшись в мою сторону и предостерегающе взглянув мне в глаза. — Я еще раз благодарю Вас за все, что Вы для нас сделали. Сегодня же вечером, как и обещал, я навещу Вас и мадемуазель Женевьев в гостинице. А сейчас, если желаете, можете попрощаться с мадам Эванджелиной. Полагаю, в ближайшие годы Вам вряд ли удастся ее увидеть.

Я подошел к ним, слегка поклонившись, и поднес к губам ее руку:

— Прощайте, мадам.

— Прощайте, месье Ансело, — пошептала она в ответ дрожащими губами, по-прежнему не отрывая влюбленного взгляда от своего супруга.

— До свидания, месье, — пожал я руку Эширандору.

Вечером, прежде чем встретиться с Женевьев, он, как и обещал, зашел в мой номер, чтобы вручить мне чек и еще раз выразить свою благодарность.

— Теперь я снова приступил к своим обязанностям, — поделился вампир. — Будет запущен слух, что я поссорился с Микаэллой, она нашла себе другого любовника, а я решил вернуться к жене, раз уж так получилось. Тем более, что месье Пиппин, похоже, вполне удовлетворен существующим порядком и не жаждет разыскивать свою предшественницу, чтобы не делиться властью.

— Так, значит, Вы уже простили Эванджелину? — поинтересовался я.

— Нет, пока нет, — усмехнулся Эширандор, — Она сейчас в подземелье на моем месте. Я сказал ей, что, как и я, она проведет в нем ближайшие десять лет. И это еще очень великодушно с моей стороны, ведь, в отличие от меня, она знает свой срок. Однако, заперев ее, когда мой гнев полностью остыл, я понял, что несмотря ни на что, я люблю ее по-прежнему и очень сильно сомневаюсь, что смогу долго без нее выдержать, — улыбнулся он. — Тем более, когда она стала такой хорошенькой. Так что, боюсь, что уже через несколько дней она попадет под мою амнистию.

На следующий день состоялось долгожданное подписание договора. От имени человеческой части Бельгии, одновременно и от имени оборотней, его подписал двоюродный племянник ныне действующего короля Альберта I. Женевьев буквально светилась от радости, что сложный политический кризис оказался преодолен. Нам удалось в кратчайшие сроки разрубить этот гордиев узел, и она понимала, что в первую очередь это мой успех. Теперь она смотрела на меня совсем иначе, не так, как тогда на маскараде, в ее взглядах появилось и уважение, и несомненное признание моих заслуг и талантов, и ее личная благодарность.

Можно было бы триумфально возвращаться домой, однако в честь этого события нам с Женевьев передали приглашения в Большой королевский дворец, расположенный в Брюссельском парке, на бал, посвященный 21 июля — главному государственному празднику страны — Национальному дню Бельгии.

Конечно же, мы не могли отказаться от подобного. Очевидно, у Женевьев, привыкшей постоянно ездить по дипломатическим и представительским делам, заранее было приготовлено подходящее бальное платье. Мне же пришлось срочно приобретать в магазине готовый фрак, поскольку шить на заказ было уже поздно.

Когда следующим вечером под торжественные звуки вальса в великолепном исполнении большого королевского оркестра, я кружил Женевьев по зеркальному паркету, ей даже в голову не пришло вводить какие-либо ограничения для меня по количеству танцев. Тем не менее, я, конечно же, отдавал должное и другим дамам в соответствии с этикетом.