Хотя сами «новые люди» происходили из среды образованных дворян и чиновников, они не чувствовали себя своими среди имперской элиты, мало интересовавшейся вольнодумными суждениями. Чувствуя все большее отчуждение от «верхов», интеллигенты с тем большей ностальгией обращали свои взоры ко столь долго презираемым «низам», припадали к забытым истокам своего народа.

В этом предпочтении их еще более укрепляло влияние западных идей. В теориях Гердера восточноевропейские интеллигенты с готовностью усматривали самый живой, практический смысл. Увлеченность немецкого философа крестьянской культурой совпала с модным тогда духом романтизма, который во многих отношениях явился интеллектуальным бунтом против просветительства XVIII в. Последнее, с его культом рациональности, универсальности и единообразия, было прямым идейным вдохновителем создателей как габсбургской, так и Российской империй. Романтизм же, захвативший воображение восточноевропейской интеллигенции, всему этому противопоставил культ страсти и непосредственности, исконности и самобытности.

Привлекая внимание к неповторимым чертам различных народов мира «в их естественном состоянии и среде обитания», идеи Гердера и романтиков положили начало концепции национальной самобытности и тем самым обеспечили средства, при помощи которых представители каждой нации стали уже на свой страх и риск определять ее характерные особенности.

В этом своем поиске украинская, как и всякая другая восточноевропейская интеллигенция, сосредоточила главное внимание на таких неповторимых чертах своего этноса, как история, фольклор, язык и литература. Разумеется, приступая к изучению этих предметов, украинские интеллигенты не имели еще сколько-нибудь разработанного, заранее обдуманного плана создания концепции украинской национальной идентичности. Если бы их спросили, зачем они собирают старинные манускрипты, записывают полузабытые народные песни, подражают крестьянской речи и предаются прочим «чудачествам», то многие из них, по-видимому, добродушно признали бы свои занятия чем-то вроде хобби — не только безобидного, но и весьма достойного и романтичного, обусловленного местным патриотизмом, ностальгическим пристрастием к неповторимому исчезающему миру. И тем не менее результат этих любительских упражнений превзошел все ожидания: во всяком случае образовалась некая избранная каста «посвященных», отныне, как им казалось, твердо знающих, в чем именно состоит «особый дух» украинской культуры. И именно эта их уверенность со временем станет основой украинского национального самосознания.

Путь к национальному самосознанию был вымощен книгами: каждая — кладезь доныне неведомых понятий и сведений об Украине, ее истории и культуре,и она же — средство пропаганды знаний среди грамотных украинцев. В процессе создания подобных книг интеллигенция развивает и оттачивает и сам украинский язык — важнейшее средство объединения всех украинцев и создания чувства духовного братства. Отсюда и та исключительная роль, которую на раннем этапе строительства украинской нации играет литература.

Воссоздание национальной истории. Другим занятием, которое внесло столь же огромный, если не больший, вклад в становление национального сознания во всем мире, явилось изучение национальной истории. Чтобы испытывать чувство духовной общности, люди в то время непременно хотели быть уверены, что у них была и общая историческая судьба. Более того, судьба эта обязательно должна была быть славной и необычайной, дабы вселять чувство гордости. Человеку свойственно чем-то гордиться — и он охотно идентифицирует себя с нацией, которая тем лучше, чем древнее: приобщение ко многовековой истории вселяет чувство непрерывности и веру в то, что печальное настоящее нации (и причисляющего себя к ней индивида) — не более чем преходящий эпизод. Славное и древнее прошлое полезно также в качестве аргумента в споре со многочисленными скептиками, которые, предположим, заявляют, что та или иная нация никогда не существовала, что это новое и искусственное образование — в то время как националистически настроенные авторы предпочитают говорить о воссоздании, возрождении. Собственно, последним и занимались первые историки наций. Потому не удивительно, что именно они оказались в авангарде процесса национального строительства — как в Украине, так и в других странах.

Уже в конце XVIII в. среди дворянской интеллигенции Левобережья появляются первые признаки усилившегося интереса к истории, и особенно истории казачества. Результатом стало появление исторических трудов нескольких потомков давних старшинских фамилий. Выйдя в отставку с царской службы, эти люди всецело посвятили себя собиранию и публикации исторических материалов. Многие из этих страстных антикваров и местных патриотов были бы крайне удивлены, если бы узнали, сколь пышную поросль дадут взлелеянные ими саженцы.

Среди таких историков-любителей (все они писали по-русски) наибольшего внимания заслуживают Василь Рубан («Короткая летопись малороссийская», 1777 г.), Опанас Шафонский («Черниговского наместничества топографическое описание», 1786 г.), а также молодой и весьма патриотически настроенный Якив Маркович («Записки о Малороссии», 1798 г.). Украинское дворянство встретило появление их трудов с чрезвычайным одобрением.

Впрочем, не все любители руководствовались исключительно бескорыстными мотивами. Имперская геральдическая канцелярия примерно с 1800 г. начинает с сомнением посматривать на дворянские права наследников старшины. По словам высокопоставленного имперского чиновника, «в Малороссии никогда не было истинного дворянства». В ответ на это среди украинской элиты прокатилась волна возмущения и протеста, а некоторые ее представители, такие как Роман Маркович, Тимофей Калинский, Василь Черныш, Андриан Чепа, Василь Полетика и Федор Туманский, стали собирать исторические документы и с 1801 по 1808 г. скомпоновали ряд очерков, в которых обосновывали высокий статус своих предков и живописали их славные деяния. После того как спор о дворянстве в 1830-е годы был улажен в пользу большинства претендовавших на него украинцев, часть из них не потеряла интереса к своей истории и способствовала ее более тщательному изучению.

Поскольку первые историки были дилетантами без специального образования, по мере накопления ими материалов все более очевидной становилась потребность в обобщающем ученом труде. На эту потребность откликнулся Дмитрий Бантыш-Каменский, сын историка Николая Бантыш-Каменского.

Д. Н. Бантыш-Каменский родился в Москве, где и получил блестящее образование от лучших преподавателей (А. Мерзлякова и др.) в доме друга своего отца — сенатора Теплова. В 1816 г., отказавшись от дипломатической карьеры, Бантыш-Каменский, в то время уже автор нескольких исторических и биографических сочинений, уезжает в Полтаву, где состоит при малороссийском генерал-губернаторе князе Репнине: официально — в должности правителя канцелярии, фактически же занимаясь в основном своей четырехтомной «Историей Малой России», которая была закончена и напечатана в 1822 г. Тщательно документированный труд Бантыша-Каменского сразу завоевал исключительную популярность. Украинскую элиту он привлекал не только своим безусловным профессионализмом, но и тем истолкованием, которое получило в устах историка прошлое края. Будучи лояльным царским чиновником, Бантыш-Каменский утверждал, что невзирая на свою самобытную и героическую историю украинцы, конечно же, являются ветвью русского народа, и потому кульминацией «Истории Малой России» стал акт воссоединения ее с «Великой». Такой подход был вдвойне удобен украинским дворянам: можно было сколько угодно гордиться и своей украинской («малороссийской») самобытностью, и своей причастностью к могучему Российскому государству и великому русскому народу, не забывая при этом лишний раз подчеркнуть и личную преданность государю-императору.