Параллельно разворачивалась кампания возвеличивания всех сторон русской культуры, всячески подчеркивалась ведущая роль России в СССР. Все это, однако, делалось под предлогом воспитания интернационализма, пролетарской солидарности и «дружбы народов». Так, в 1936 г. Сталин указывал, что происходит стирание различий между советскими нациями: «коренным образом изменилось лицо народов СССР... вместо чувства взаимного недоверия развились чувства взаимной дружбы, и... таким образом, мы имеем сегодня братское сотрудничество народов в едином союзном государстве».

Следуя этим выкладкам, советские идеологи выработали теорию, согласно которой русский язык и культура лучше всего отвечали задачам укрепления дружбы и сотрудничества народов, объединения их на пути прогресса. Довольно типичным было такое заявление одного из них: «Русский язык изучают трудящиеся всего мира. В свое время Маркс отдал должное могуществу русского языка, изучая его и используя в своих работах первоисточники на русском языке... У нас русский язык является языком межнационального общения народов СССР. Знание русского языка позволяет народам СССР приобщиться к высшим культурным ценностям».

Как отмечает Р. Салливан, превозносился не только русский язык, сами русские всячески идеализировали себя за свои революционные свершения, «обряжаясь в мистические одеяния марксистского превосходства над другими народами в Советском Союзе да и во всем мире». Примером этого нового заряда в советской пропагандистской обойме может служить следующее заявление: «Русский народ — великий народ* Он находится в авангарде движения человечества на пути к торжеству демократии и социализма. Под руководством своего рабочего класса — самого передового в мире — русский народ впервые в истории сбросил с себя путы капиталистического угнетения и эксплуатации. Русский рабочий класс помог освободиться от национального, политического и экономического гнета многочисленной семье народов, населявших царскую Россию».

Выдвигая подобные постулаты, советские идеологи могли доказывать, что политика Сталина — это скорейший путь к прогрессу, социализму и интернационализму, а вовсе не возврат к традиционному русскому шовинизму. При этом само собой подразумевалось, что культура украинцев и других нерусских народов несет черты отсталости и провинциализма.

В результате русский язык в конце 1930-х годов стал обязательным предметом в украинских школах; украинский алфавит, грамматика и словарь были приближены к нормам русского языка, а он сам стал вытеснять украинский из повседневного общения. Еще в начале 1935 г. Постышев признавал, что «члены КП(б)У начали деукраинизироваться и даже перестали говорить по-украински». Подобные изменения произошли и в средствах массовой информации: если в 1931 г. около 90 % газет и 85 % журналов выходили на украинском языке, то к 1940 г. эти показатели снизились соответственно до 70 и 45 %. Относительно литературы в принцип политики была возведена практика превозносить великих русских писателей, таких как Пушкин, Толстой, Достоевский, и подчеркивать, какое благотворное влияние они оказали на украинских авторов. В отличие от предыдущего десятилетия, когда власть поддерживала украинизацию городов, новая политика активно направлялась на расширение влияния русской культуры на селе.

Сталинская «революция сверху» привела к ошеломляющим изменениям в жизни украинцев и других народов, населяющих СССР. Основой экономики стала тяжелая промышленность Заметный рост городов превратил их через несколько десятилетий в места сосредоточения большинства населения страны. Коренные изменения произошли в сельском хозяйстве, где главным событием стала ликвидация частной собственности на землю. Все эти преобразования, в особенности коллективизация в Украине, осуществлялись методами невиданного насилия и ценой невероятных людских потерь. Какие бы блага ни принесла советская модернизация Украине, плата за них была непомерно высока.

К изменениям в материальной сфере добавились сдвиги в политической и культурной жизни украинцев, масштабы и последствия которых трудно оценить. Два главных социальных компонента, составлявших основу украинского национального самосознания,— интеллигенция и крестьянство — в результате сталинского террора понесли невосполнимые потери. Как следствие, потеряла неисчислимое множество сторонников идея самореализации украинской нации, так широко внедрявшаяся в жизнь в 1920-е годы. Эта утрата особенно видна на примере двух поколений украинской интеллигенции — дореволюционной и той, что вышла на авансцену в 1920-е годы. Именно они играли ведущую роль в формировании нации, и именно они были уничтожены Сталиным. Относительная слабость политической воли и культурный застой, проявленные и пережитые украинцами в последующие годы, объясняются прежде всего опустошающими последствиями демографических потерь 1930-х годов.

Итак, Сталин повернул вспять начавшееся было многообещающее развитие Украины. В 1920-е годы процессы модернизации и украинизации в значительной степени подпитывали друг друга. Когда же в 1930-е Сталин уничтожил украинскую элиту и вернулся к русификации, модернизация вновь стала связываться с русской культурой. Соответственно украинскую культуру путем нехитрых манипуляций вновь принялись отождествлять с консервативным, отсталым селом.

В результате первой мировой войны и крушения старых европейских империй радикально обновилось лицо Восточной Европы: на ее карте появились национальные государства, определявшие новый политический порядок в этом регионе. Хотя принцип самоопределения наций и получил здесь всеобщее признание, не везде и не всегда он воплощался в жизнь, в итоге не все народы, стремившиеся к этому, добились государственности. Те, кому это удалось, получили в наследство крупные и беспокойные национальные меньшинства. Таким образом, национальный вопрос здесь еще во многом оставался неразрешенным; с ростом напряженности в отношениях между господствующими нациями и не имеющими равных с ними прав народами эта проблема становилась взрывоопасной. Социально-экономические противоречия, раздиравшие Восточную Европу еще с имперских времен, только подливали масла в огонь.

Единственной крупной нацией в Восточной Европе, не сумевшей добиться независимости в это время, были 7 млн западных украинцев, бывших подданных империи Габсбургов. Большая их часть входила в состав Польши, остальные компактно размещались в Чехословакии и Румынии. Будучи всюду, особенно в Польше и Румынии, объектом дискриминационной политики, западные украинцы избрали своей главной задачей достижение самоуправления, которое, по их мнению, должно было стать гарантом нормального разрешения политических, социально-экономических и культурных проблем. Эти устремления натыкались на глухую стену ассимиляторской политики государству где жили украинцы, поэтому доминирующей чертой их политического бытия в межвоенный период стала национальная конфронтация.

Хотя Польша и одержала победу в военном конфликте в Восточной Галичине в 1919 г., ее права на власть над западными украинцами оставались весьма проблематичными — как с точки зрения международного права, так и с точки зрения государств Антанты. Последние, дав обязательства (пусть и формальные) придерживаться принципа самоопределения наций, не могли полностью игнорировать протесты западных украинцев против навязывания им правления поляков. Поэтому вплоть до 1923 г. вопрос о статусе Восточной Галичины оставался предметом обсуждения западных держав, особенно Англии и Франции. При этом, однако, Польша получила право распоряжаться в этом регионе, дав обязательства гарантировать ему автономную администрацию и соблюдать национальные права украинцев.

Напряженные отношения, сложившиеся в период 1919— 1923 гг. между украинским большинством Восточной Галичины и новой польской администрацией, лучше всего передает выражение «взаимное неприятие». Пока Совет послов Антанты в Версале искал решение этого вопроса, украинцы в Галичине отказывались признать законной власть польского государства над собой. Они бойкотировали перепись 1921 г. и выборы в польский сейм 1922 г. Наиболее радикальные элементы ©братались к тактике террора против польских чиновников и саботажа всех правительственных нововведений. Со своей стороны польское правительство действовало так, как будто Восточная Галичина была исконно польской землей, установив полный контроль над политической, культурной и экономической жизнью региона и полностью игнорируя нужды украинцев.