На протяжении всего XIX в., в особенности во второй его половине, численность еврейского населения резко возрастала: если общее количество жителей Российской империи между 1820 и 1880 гг. увеличилось на 87 %, то количество евреев — на 150 %. На Правобережье соответствующие цифры были еще выше: 265 и 844 % (с 1844 г. по 1913 г.). Среди причин столь заметного роста еврейского населения можно назвать такие его особенности, как освящение больших семей иудейской религией, меньшая подверженность голоду, войнам и эпидемиям, низкая детская смертность (благодаря самопомощи еврейских общин, наличия своих врачей и т. д.). Всего к концу XIX в. в Российской империи проживало 5,2 млн евреев, из них более 2 млн в Украине. Таким образом, если во всей империи они составляли 4 % населения, то в Украине — 8 %, а на Правобережье — 12,6 %.

Издавна евреи жили в городах, а в Российской империи им и вовсе запрещалось селиться в деревне. Потому неудивительно, что евреи составляли 33 % городского населения Украины, а в местечках Правобережья эта цифра доходила до 70—80 %. Компактная, замкнутая, традиционалистская община еврейского местечка — это целый мир, особый и самодостаточный, где господствовала ортодоксальная еврейская религия, культура и язык (идиш), огромным влиянием пользовались священники (раввины), самоуправление осуществляли выборные органы (кагалы), а контакты с внешним миром были ограничены чисто хозяйственными потребностями. Нищета и перенаселенность таких местечек стали притчею во языцех: их убогое хозяйство попросту не могло прокормить все то множество народа, что сбивалось в общину. Чтобы выжить в многолюдных провинциальных местечках, где возможности заработка были весьма ограничены, а конкуренция очень высока, требовались незаурядное трудолюбие, мастерство и находчивость.

Около трех четвертей украинских евреев зарабатывали себе на жизнь мелкой торговлей и ремеслами. Эти отнюдь не богатые лавочники, шинкари, портные, сапожники и ювелиры составляли еврейский «средний класс». Неквалифицированные рабочие-бедняки, которые едва могли прокормиться случайными заработками, а то и просто нищие, жившие подаянием, составляли около 20 % всех трудоспособных евреев. Оставшиеся 5 % еврейского населения — его элита — в свою очередь делилась на две подгруппы: с одной стороны, раввины и другие высокочтимые «книжники», оказывавшие на всю еврейскую общину громадное влияние; с другой — богатые капиталисты, которым в 1872 г. принадлежало 90 % всех винокурен, 56 % лесопилок, 48 % табачного и 33 % сахарного производства Украины. По мере расширения возможностей получить образование многие евреи секуляризировались и русифицировались, пополняя ряды интеллигенции, особенно врачей и адвокатов. А с развитием промышленности большое число евреев (по некоторым оценкам — 38 %) находили работу на заводах и фабриках.

Однако перемены привели и к возникновению новых трудностей — впридачу ко всем тем, с которыми сталкивались евреи в Российской империи. С быстрым ростом еврейского населения росла и его экономическая конкуренция с неевреями. Эксплуататорская деятельность некоторых еврейских предпринимателей и ростовщиков и — более того — усиливающаяся антисемитская политика правительства и погромная агитация реакционных группировок — все это способствовало усилению враждебности к евреям в конце XIX в., которая разразилась погромами 1881 и 1903—1905 гт. Сотни людей погибли, общины понесли миллионные убытки. Организаторами большинства погромов были ультраправые русские шовинисты из так называемого «Союза русского народа» и печально известных «черных сотен». Правительство если не потворствовало погромам, то и редко им препятствовало. Эти погромы имели далеко идущие последствия: они обострили у евреев и без того острое чувство беззащитности и вызвали их массовую эмиграцию из Российской империи (к 1914 г. в США переселилось уже 1,2 млн «русских» евреев).

Вообще говоря, и отношения евреев и украинцев тоже не были, да и вряд ли могли быть дружественными. Веками два народа существовали в структурно антагонистических, хотя и взаимозависимых средах: для еврея украинец был воплощением отсталого и забитого села, а еврей для украинца — чужого, эксплуататорского города, по дешевке скупавшего у него продукты и втридорога продававшего товары. Украинские крестьяне боялись российских чиновников, ненавидели польских помещиков — а евреи, у которых* часто не было иных средств к существованию, вынуждены были действовать как представители тех и других. В религиозном и культурном отношении евреи и украинцы имели мало общего, и это еще более углубляло отличия между ними.

Не лучше складывались на этом этапе и отношения между интеллигенцией двух народов. С точки зрения национальной ориентации еврейская интеллигенция видела для себя лишь две возможности: ассимилироваться в господствующей русской культуре или работать над созданием собственных национальных институтов. Установление более тесных связей с украинцами, которые не так уж много могли предложить евреям в культурном, экономическом или политическом смысле, казалось делом малоперспективным. Со своей стороны украинская интеллигенция осуждала склонность евреев, веками живших среди украинцев, отождествлять себя не с ними, а с более сильными русскими. Были, впрочем, и попытки взаимопонимания и даже сотрудничества: назовем хотя бы взаимоотношения Михаила Драгоманова с Ароном Либерма-ном или Симона Петлюры и других украинских социалистов, с одной стороны, и выдающегося сиониста Владимира Жабо-тинского — с другой. Однако эти попытки мало повлияли на общий ход событий и развитие взаимоотношений между двумя общностями, продолжавшими существовать в близком соседстве, но при этом почти в полной изоляции друг от друга. И многие члены обеих были склонны таить в себе старые обиды — вместо того чтобы искать и находить общие интересы и на их основе достигать вполне возможного и совершенно необходимого взаимопонимания.

Три основные черты характеризуют социально-экономическое развитие Восточной Украины в конце XIX в: застой в большинстве сельских районов; быстрая индустриализация в Донбассе и Кривбассе; растущее присутствие неукраинцев. Как мы убедились, именно неукраинцы, прежде всего русские и евреи, были наиболее близко причастны к развитию промышленности и росту городов.

А что же украинцы? Они в основном остаются на селе. Так возникают два социально-экономических полюса: застойное, отсталое село, с которым отныне даже более, чем когда-либо до тех пор, отождествляют украинцев,— и динамичное, быстро модернизирующееся (по крайней мере в отдельных сферах) украинское общество, в котором, однако, решающую роль, как это ни парадоксально, играют неукраинцы. До некоторой степени это возникшее век тому назад решающее отличие существует и по сей день.

В начале XIX в. царское правительство еще было в состоянии играть роль лидера, продуцируя новые идеи и намечая пути дальнейшего развития страны. Но к концу столетия имперская элита исчерпала свои возможности, утратила уверенность в своих силах, способность адекватно реагировать на изменения в обществе. Последнее в свою очередь отреагировало на это тем, что выдвинуло новые группы и слои, более творческие по духу и более динамичные. Прежде всего речь идет об интеллигенции, взявшей на себя роль общественного лидера, особенно после важнейших изменений, принесенных реформами 1860—90-х годов. Столкнувшись с консерватизмом и даже реакционностью правительства, интеллигенция постепенно перешла от простого выдвижения идей относительно общественного переустройства к созданию организационных структур, способных воплотить эти идеи — в случае необходимости даже революционными методами.

В российской Украине интеллигенция одновременно боролась и за разрешение национальной проблемы, и за социальную справедливость. Это была непосильная задача. Относительно малочисленная и более изолированная, чем русская, украинская интеллигенция испытывала серьезнейшие трудности в установлении контактов с неграмотными и пассивными массами, на которые ей следовало опираться. Двуединая цель, стоявшая перед ней, вызывала вдвое больше трудностей и провоцировала более жестокие репрессии. Постоянная дилемма: чему отдать предпочтение — решению национальных или социальных проблем — вносила раскол и растерянность в ряды украинской интеллигенции. Тем не менее, невзирая на болезненные неудачи и утраты, украинское движение росло и в начале XX в. было уже почти готово выйти за пределы своей традиционно узкой социальной базы.