«Взятая» исландскими иммигрантами земля никогда прежде не использовалась под сельское хозяйство, да, собственно, и людей там прежде не было, если не считать нескольких ирландских монахов, которые приплыли в Исландию раньше норвежцев на своих особых лодках-курахах (дирл. curach, фактически каркасных байдарках — несколько шкур сшивались вместе и натягивались на деревянную раму) в поисках уединения. В позднейших исландских источниках их называют «папами» (дисл. papi, мн. ч. papar).[25] С прибытием новых жителей они либо покинули остров по доброй воле, либо были изгнаны. Присутствие ирландских монахов в Исландии, возможно, подтверждается рядом топонимов, таких, например, как Остров пап (исл. Papey) у восточного побережья.[26]

Перед иммигрантами стояла задача выжить и процветать на острове хотя и незаселенном, но не изобилующем пригодными для жилья местами. В процессе решения этой задачи исландцы построили весьма своеобразное общество. В начале X века, с окончанием эпохи заселения, приблизительно в 930 году, исландцы учредили общее собрание граждан страны, альтинг[27], и с тех пор Исландия стала представлять собой единое общество, члены которого, однако, были раскиданы по всему острову. Новое общество, децентрализованное и мало стратифицированное, пользовалось рядом как государственных, так и протогосударственных институтов. Именно благодаря этому уникальному сочетанию и появились на свет саги, одно из вершинных достижений мировой словесности. Исключительное богатство древнеисландской литературы — а здесь и саги, и законы, и средневековые исторические трактаты, и поэзия, и многое другое — в сочетании с современной археологией дает историку редкую возможность во всех подробностях изучить на примере Исландии работу различных социальных факторов, которые как способствуют, так и препятствуют усложнению социальной стратификации. Кроме того, нужно помнить, что норвежцы заселили страну, где прежде людей не было, то есть пришли жить в девственную экосистему; колонизация Исландии, таким образом, является одной из последних стадий в истории распространения человечества по земному шару.

Сами первопоселенцы называли свой язык «датским» (дисл. dǫnsk tunga). Почему именно «датским», неясно — объективно он представлял собой язык, более или менее единый[28] для всех скандинавов того времени[29], и в современной науке его принято называть древнеисландским.[30] На всем протяжении эпохи викингов жители всех концов Скандинавии легко понимали друг друга, несмотря даже на рост диалектных различий, начало которого пришлось на конец XI века. Древнеисландский, далее, родствен и древнеанглийскому и его диалектам, и хотя различия между ними существенны,[31] носители этих языков, поупражнявшись, вполне могли понимать друг друга, благодаря чему сфера возможных культурных контактов для скандинавов эпохи викингов оказывалась много шире, чем для других народов.

Практически все письменные памятники, касающиеся ранней истории Исландии, в том числе саги и церковные тексты, написаны на древнеисландском языке. Древнеисландский принадлежит к древнезападноскандинавским диалектам — норвежцы и исландцы фактически говорили на одном языке вплоть до середины XIV века. Затем континентальные диалекты в Норвегии претерпели значительные изменения, в Исландии же язык первопоселенцев по большому счету мало изменился.[32] Древнеисландский является также предком современных шведского, датского и норвежского языков, однако, в отличие от современного исландского, эти последние значительно от предка отдалились.

В книге, которую держит в руках читатель, часто употребляются слова «викинг» и «викингский». Слова эти были известны исландцам одноименной эпохи, однако они вовсе не употребляли их, как порой делаем мы, люди XXI века, для обозначения некоей нации. Вероятно, скандинавы тех времен сумели бы понять термин «эпоха викингов», но ни за что не согласились бы называть свое общество — древнескандинавское общество, и, в частности, древнеисландское, — «викингским». В средневековой Скандинавии слово víkingr (муж. р., мн. ч. víkingar) обозначало пирата, морского разбойника; викингами называли тогда людей, которые собирались в шайки и отправлялись в грабительские («викингские») походы, как далеко за море (правда, подобные предприятия скандинавы считали «геройскими делами» и зарабатывали там себе славу), так и в соседние скандинавские земли.

Значение древнеисландского слова víkingr вполне прозрачно (точнее, ясен его денотат), однако происхождение и внутренняя форма его остаются загадкой. Есть версия, что оно связано со словом vík, означающим «залив», — в таких местах викинги жили и поджидали неосторожных мореходов. Исландцы, однако, почти никогда не нападали друг на друга с моря. Другое дело, если исландец отправлялся за море, чаще всего в Норвегию, — в таких случаях в источниках неоднократно говорится, что человек «стал викингом» на время или что он сражался против викингов. Фразы типа hann var víkingr, то есть «он был викинг», нередко встречаются в древнеисландских текстах. Сами грабительские походы назывались родственным словом женского рода (дисл. víking), и про многих исландцев, когда они отправлялись из Исландии за море (или жили в Норвегии, прежде чем эмигрировать в Исландию), говорится, что они «ходили в грабительские (или викингские) походы» (fóru í víking).

Люди, в чьих руках находилась власть в Исландии, назывались «годи» (дисл. goði, мн. ч. goðar).[33] Они куда больше походили на политических лидеров XIX–XXI веков, чем на современных им самим военных вождей других стран. Их формальные исполнительные полномочия были чрезвычайно скудны, и до самого XIII века годи не имели ничего похожего на армии — следовательно, никак не могли силой оружия подавлять население острова. Несмотря на свой статус лидеров, они не имели возможности ограничивать доступ других землевладельцев к природным ресурсам и не пользовались никакими привилегиями в смысле первоочередного доступа к избыткам тех или иных продуктов того или иного региона. Как и прочие крупные землевладельцы, они лучше остальных умели переживать тяжелые времена (недороды и т. п.), но в Исландии не существовало никаких общественных построек вроде сложных ирригационных систем, акведуков или крепостей, поддержка которых в рабочем состоянии являлась бы прерогативой годи и ставила их выше других людей. Далее, годи, что по отдельности, что в союзе, располагали крайне ограниченными рычагами давления на простых землевладельцев-бондов (дисл. bóndi, мн. ч. bœ́ndr[34]). Даже когда данный конкретный бонд являлся официально признанным сторонником — так называемым «тинговым человеком»[35] (дисл. þingmaðr, мн. ч. þingmenn, далее просто «тинговым») — данного конкретного годи, навязать ему свою волю лидеру было непросто.

Итак, годи, хотя и являлись знатью, не командовали армиями, а представляли интересы разных людей и социальных групп, прежде всего своих тинговых, которые набирались из обычных бондов. Группы эти формировались на основе личных договоров и взаимного доверия, а также возможности для обеих сторон — годи и бонда — извлечь из этих отношений выгоду. Про бонда, который стал тинговым человеком того или иного годи, говорили, что он «в тинге» с этим годи. Сфера же власти годи — то есть тот нематериальный объект, которым он «владел» в качестве годи — называлась «годорд» (дисл. goðorð, сложное слово, составленное из goði и orð, «слово»). Не приходится сомневаться, что годи взяли свою «власть» в начале X века мирным путем — в результате консенсуса всех свободных землевладельцев. Годорд, несмотря на свою нематериальную природу, считался тем не менее объектом частной собственности — его можно было передать по наследству, при этом далеко не всегда его автоматически наследовал старший сын. Кроме того, годорд можно было купить или получить в дар, можно было владеть им совместно. Вероятно, число годи во все времена как минимум вдвое превосходило число годордов, поскольку любой человек, владевший частью годорда, имел право именоваться годи.