Нижеследующий эпизод из главы 97 «Саги о Ньяле», вне зависимости от того, имел он в самом деле место в истории или нет, ярко демонстрирует контрактную природу древнеисландского брака.[495] Ньяль, как глава хозяйства, действует в интересах своего приемного сына Хёскульда, отца которого нет в живых, и сватает ему гордую молодую женщину по имени Хильдигунн. От ее имени выступает ее дядя, Флоси сын Торда, но по ходу переговоров он решает спросить и саму племянницу, что она думает по этому поводу:
Теперь надо рассказать о том, что Ньяль сказал однажды Хёскульду:
— Хотелось бы мне женить тебя, сынок.
Тот сказал, что это ему по душе, попросил Ньяля взяться за сватовство и спросил, где он думает искать ему невесту. Ньяль ответил:
— У Старкада, сына Торда Годи Фрейра, есть дочь Хильдигунн. Это лучшая из всех невест, которых я знаю.
Хёскульд сказал:
— Решай, отец. Я поступлю так, как ты хочешь.
— На ней мы и остановимся, — сказал Ньяль. Вскоре после этого Ньяль пригласил поехать с ним сыновей Сигфуса, всех своих сыновей и Кари, сына Сёльмунда. Они поехали на восток, на Свиную гору, и там их хорошо приняли. На следующий день Ньяль и Флоси начали разговор. Они поговорили о том и о сем, а потом Ньяль сказал:
— Привело меня сюда одно дело: мы приехали сватать твою племянницу Хильдигунн.
— Кому? — спросил Флоси.
— Хёскульду, сыну Траина, моему воспитаннику, — сказал Ньяль.
— Хорошая мысль, — сказал Флоси, — хотя и велика опасность что между вашим и его родом разгорится вражда. А что ты можешь сказать о Хёскульде?
— О нем я могу сказать только хорошее, — сказал Ньяль. — А еще я дам столько денег, сколько вы сочтете нужным, если примете наше сватовство.
— Позовем ее, — предложил Флоси, — и узнаем, нравится ли ей жених.
Ее позвали, и она пришла. Флоси сказал ей, что к ней сватаются. Она сказала, что у нее большие помыслы, и прибавила:
— Я не знаю, как мне быть, ведь мне придется иметь дело с такими важными людьми, а у этого человека нет годорда. А ты мне говорил, что ты не выдашь меня замуж за человека без годорда.
— Достаточно и того, — сказал Флоси, — что ты не хочешь выходить за него замуж. Тогда я не буду пускаться с ними в разговоры и откажу им.
— Я не говорю, — сказал она, — что не выйду замуж за Хёскульда, если ему добудут годорд. Но иначе я не соглашусь.
Ньяль сказал:
— Тогда я прошу, чтобы мне дали три года сроку.
Флоси согласился:
— Я ставлю еще одно условие, — сказала Хильдигунн. — Если брак состоится, то мы будем жить здесь, на востоке.
Ньяль сказал, что пусть это решает Хёскульд. А Хёскульд сказал, что он верит многим, но никому он не верит так, как своему воспитателю. И они поехали домой, на запад.[496]
Хильдигунн — женщина из влиятельного рода, и по саге выходит, что родичи признавали за ней право отказаться от брака.[497] Хильдигунн поставила себе задачей выйти замуж именно за годи, и семья ее поддерживает в этом желании. Оба решения имели для всех участников сделки самые серьезные последствия.[498]
Впрочем, после введения христианства природа брака в Исландии начала постепенно меняться, особенно к концу XII века. В этих изменениях не было ничего уникального, как отмечает историк Джордж Дьюби:
Вся история института брака в странах западного христианства представляет собой постепенную амальгамацию старой и новой, церковной, модели с постепенным доминированием последней. Доминировать она стала при этом не над хаосом — те, кто утверждают это, лишь слепо следуют точке зрения церковников (иные точки зрения дошли до нас, увы, лишь в исключительных случаях), — а именно над другой, более старой моделью, которая меж тем занимала во всех обществах весьма прочные позиции и поколебать ее было не так-то просто. Подлинная задача историка не дать ответ на вопрос, отчего новой, церковной модели пришлось потратить столько времени и усилий, прежде чем одержать победу, а понять, в силу чего этой новой модели удалось в итоге так много отвоевать у предыдущей. И секрет успеха церковной модели был в том, что церковники, говоря военным языком, заслали подрывников и шпионов в тыл к светской модели брака и со временем морально разложили противника. Священникам удалось выкроить себе поначалу небольшое место в брачной церемонии — они совершали акты благословения и изгнания злых духов, — потом передвинуть центр церемонии сначала из дома жениха или невесты ко входу в церковь, а затем и к алтарю. Кроме того, священникам удалось заполучить в руки юрисдикцию над браком и тем самым поставить этот институт под свой контроль. В результате они получили возможность проводить реформы, задавать правила и учреждать по своему личному усмотрению системы запретов.[499]
В «Сером гусе» сохранились многочисленные положения о браке, относящиеся к поздним векам эпохи народовластия и созданные в этот поздний период. Согласно им, не всякие люди могли вступить в брак. Например, брак нельзя было заключить, если мужчина и женщина не владели совместно имуществом на минимальную сумму в 120 законных унций серебра (дисл. lǫgaurar), что в пересчете на сукно составляло 720 локтей, а также одеждой для повседневной носки. При этом им запрещалось иметь иждивенцев.[500] Если бы кто-либо пожелал применять эти законы на практике, то редкий исландец получил бы возможность вступить в брак (можно предполагать, что в действительности эти законы применялись, только когда в брак собирались вступать влиятельные в округе люди). По оценкам Гуннара Карлссона, главного редактора издания «Серого гуся» 1992 года, на то, чтобы скопить столь значительную сумму, людям, не владевшим землей, требовалось не менее двадцати лет.[501] Нет ни малейших сомнений, что никому не приходило в голову ждать возможности вступить в брак так немыслимо долго, и упомянутый выше закон де-факто не действовал.
Были и иные ограничения на брак — неимущественного свойства. Согласно требованиям римского престола, вступающие в брак не могли быть кровными родственниками ближе седьмого колена. Для Исландии с самого начала это ограничение снизили до пятого колена, то есть для вступающих в брак ближайшим общим предком могли быть прапрапрадед или — бабка.[502] Если же кто-либо из вступающих в брак уже был ранее женат или замужем или, не дай бог, имел детей, то ситуация делалась еще сложнее, потому что в этом случае правило пятого колена охватывало уже не только вступающих в брак, но и их предыдущих супругов и отцов/матерей их детей.[503] Не было на свете страны, где эти правила можно было бы соблюдать без того, чтобы не отказаться от института брака вовсе, и поэтому Четвертый Латеранский собор в 1215 году снизил планку до четырех колен. Альтинг утвердил это решение в 1217 году, но в таком тесном обществе, как исландское, даже это «послабление» делало поиск партнеров проблематичным, особенно если речь шла о детях влиятельных землевладельцев, желавших вступить в брак с человеком, равным себе по статусу.
Глава 18
Епископы, светская власть и церковь конца эпохи народовластия
Тут люди из Приречья смекнули, что, ясное дело, не удастся им добиться справедливости в тяжбе против Энунда, если только они не заручатся чьей-либо помощью, и вот они отправились к епископу Бранду [сыну Сэмунда] и спросили у него совета.
А епископ сказал, что все самые важные тяжбы, что разбирались прошлым летом, разрешились как нельзя лучше благодаря участию Гудмунда [Достойного], и предложил им отправиться к нему и просить его взять на себя их тяжбу.
«Сага о Гудмунде Достойном», гл. 4
