Общество также требовало от своих членов соблюдать мир в местах, где люди вместе ловили рыбу. В главе 14 «Саги о людях из долины Лососьей реки» рассказывается:

Для исландца, стремившегося обеспечить себе выгоду и безопасность и одновременно сохранить честь, существовали пути и помимо кровной мести. Именно на этот факт обращает внимание своего сына Одда, недавно получившего титул годи, Офейг, хитроумный старик-отец из «Саги о союзниках», объясняя немного наивному юноше принципы исландской распри: «Человеку, который ставит свою честь и судьбу своего дела в зависимость от того, сколько народу примкнет к нему на тинге, не следует ждать ничего хорошего» (глава 7 саги в редакции «Книги с Подмаренничных полей»). Нельзя забывать, что каждый человек был узлом сети противонаправленных связей и разные социальные силы тянули его в разные стороны. По закону в качестве объекта мести позволялось выбирать любого члена враждебного рода, но исландские социальные институты тем не менее вырабатывали такие правила поведения, что и нуклеарные семьи, и роды в целом умели избегать кровопролития — во всяком случае таких масштабов, какие традиционны для обществ, практикующих кровную месть. Поиск возмещения (каковым могла быть и кровная месть) происходил в рамках более широкой стратегии, когда общественный лидер — частное лицо, подобно современному политику или предпринимателю, искал средств увеличить свое влияние и поэтому с легкостью прибегал к компромиссным решениям, освященным местными традициями и правовыми прецедентами. Язык, на котором написаны саги и которым рассказывается о распрях, есть язык чести, но сами исландцы и особенно их лидеры относились к распре скорее как к бизнесу.

Вира, то есть деньги или иные материальные активы, которыми откупаются от кровной мести, известна практически во всех обществах, практикующих кровную месть и распрю. Как правило, в таких обществах согласие взять виру считается бесчестием, а стало быть, рисуется как неприемлемое, но в Исландии все наоборот — там согласие на виру не считалось ни в коей мере постыдным. Поскольку общество резко осуждало всякие проявления неумеренности, взыскующие возмещения запросто принимали виру. Не следует упускать из виду и того, что вира представляла собой для частного лица реальную компенсацию понесенного ущерба, ведь она выплачивалась непосредственно пострадавшему, а не в бюджет государства.

Традиция брать виру была вывезена в Исландию из Норвегии и является частью общескандинавского социального наследия. Существенная разница между вирой в континентальной Скандинавии и в Исландии заключается в том, что у исландцев этот институт действовал независимо, то есть решения принимались коллегиально, а не под давлением носителей власти — херсиров и конунгов, которые в Норвегии, Швеции и Дании могли оказывать поддержку той или иной тяжущейся стороне и силой вынуждать другую соглашаться на те или иные условия. Исландцы, напротив, как на частном, так и на групповом уровне вырабатывали все условия мировой самостоятельно. Конкурентная, предпринимательская природа исландской политической, общественной и государственной жизни лежала в самой основе всех финансовых транзакций, совершаемых в рамках разрешения распри. Годи увеличивали свою власть и социальный престиж, способствуя замирению сторон, — и одновременно изыскивали способы получить и свою долю.

Участвуя в перераспределении богатств и имущества, годи оперировали в рамках общенациональной сети социальных связей, которая лишь укрепляла исландскую культуру «большой деревни». Рассмотрение дел в исландских судах всегда проходило бойко, если не сказать боевито, то же касалось и внесудебных соглашений — ведь речь всякий раз шла о том, чтобы договориться о конкретной сумме компенсации. А богатство зачастую конвертируется во власть — в ситуации, когда обладающие богатством частные лица берут под контроль тот или иной сектор (или сектора) экономики. Исландские годи захватили значительную часть рынка управления распрями и поддержки исландского общества в рабочем состоянии. Цели годи как лидеров заключались в том, чтобы, участвуя в распрях в качестве стороны или третьего лица, от раза к разу богатеть и при этом не лишиться жизни. Осознав это, можно задать себе вопрос, насколько такие люди были заинтересованы в абсолютизации идеи «чести» и в разжигании злобы и ненависти, без которых невозможна настоящая распря с кровной местью.

Подлинная природа института исландской распри видна сквозь призму института представительства и иных форм вмешательства третьих лиц. Многоступенчатая система местных и общенациональных судов, собиравшихся в Исландии каждый год в одно и то же время в одном и том же месте и требовавшая от сторон знания законов и определенного стандартизованного поведения, предоставляла исландцам массу возможностей для торга. Правовые традиции, унаследованные из Норвегии и развитые на острове, не только усилили и легитимизировали роль посредников, замирителей и представителей, но стали обеспечивать последним престиж и уважение. Установившийся общественный порядок, подкрепленный институтом представительства, породил уникальную исландскую систему «контролируемой распри». Сдвиг от «самопомощи» — этим термином в антропологии обозначается общественный порядок, при котором каждая сторона должна брать дело в свои руки, — с ее зачастую бесконтрольным насилием к иным формам поведения, а именно к общественно одобренной демонстрации, с одной стороны, серьезности намерений, с другой — умеренности, снизил социальную потребность в кровной мести и расчистил путь культуре компромисса.

Как и следует ожидать, в таком обществе развивается весьма богатая правовая терминология, связанная с распрей. У исландцев есть несколько дюжин слов, обозначающих конфликты между частными лицами и группами лиц. Среди эти слов дисл. fæð — «распря» (родственно англ. feud то же, foe и fiend — «враг»), þykkja — «расположение духа» (подразумевается — неважное в отношении противной стороны; родственно англ. глаголу (to think — «думать»), kali — «холодность, мороз», dylgja — «вражда» (как правило, мн. ч. dylgjur), úfar (мн. ч.) — «шероховатость» (родственно англ. evil — «зло»), úlf-úð — «волчье расположение духа», viðr-sjá — «столкновение точек зрения», ó-þykkja — «неприязнь», ó-þykkt, ó-þokki, mis-þokki, mis-þykkja то же, ó-vingan — «недружественность» (от дисл. vinr — «друг»), sundr-lyndi — «разность складов ума», sundr-þykki — «разность чувств» (первый элемент родствен англ. наречию asunder — «пополам, на несколько частей», sound — «пролив», to sunder — «разделять»), ill-deildir — «злые дела» и deildir — «дела, взаимодействия» (оба мн. ч., ед. ч. deild). Все они обозначают ту или иную степень озлобленности или несогласия между сторонами. Многочисленны также слова, обозначающие участников распри. Этот факт согласуется с известной тенденцией языков иметь обширные словари в областях культурного фокуса народов, которые на этих языках говорят. Различить значения вышеприведенных слов в переводе практически невозможно — они все для нас полные синонимы слова «распря», однако большинство из них означают такие стадии ссоры, на которых физическое насилие еще не применяется. Главное общее у них — это подразумеваемое наличие между сторонами враждебности, исключающей доверие; ни одна из сторон не готова исходить из предположения, что другая действует нейтрально и не имеет намерения причинить первой ущерб. Важно также отметить, что все эти слова обозначают такую ситуацию в исландском обществе, при которой между сторонами невозможен компромисс, — а это и значит, что мы имеем дело с распрей.