ИШТВАН ДЁНДЕШИ КУЗНЕЦЫ (Из поэмы «Памяти Яноша Кеменя») И вот уже зовут искусных мастеров, Не тех, что красят ткань во множество цветов, Не тех, что создают изделья из шелков, А Бронтов молодых, могучих кузнецов, Сейчас покинувших угрюмой Этны свод, Пещеру, где Вулкан по наковальне бьет. Явились шестеро, шагнув из тьмы вперед, Из их косматых ртов горячий дым идет, Блестят железные опилки на щеках, И угольная пыль лежит на их плечах, Ожоги давние краснеют на локтях, Большие молоты в могучих их руках. От копоти они как дьяволы черны, Концы усов, бород огнем обожжены, Их брови пламенем давно опалены, От жара лица их суровые красны. Но богатырская и мощь у них, и стать, Огромных гор хребты могли б они поднять, Все, что задумают, по силам им создать, Железу звонкому любую форму дать. Железа фунтов сто тем кузнецам несут. Пусть наколенники для Кеменя скуют — Два панциря для ног. Они с размаха бьют. О, как упорен их поспешный умный труд! Дохнули в горн мехи дыханьем огневым, Как будто над огнем Эуры крутят дым, Как будто сам Вулкан бьет молотом своим, Как будто трудятся циклопы вместе с ним. Железо докрасна в огне накалено, Освобождается от ржавчины оно. Все шатким пламенем вокруг озарено, Румяным отблеском огня напоено. Один работает мехами, а другой Мешает уголья огромной кочергой, Тот брызжет в жаркий горн холодною водой, А этот — длинный брус клещами гнет дугой. Железный черный брус в зарп окрашен цвет,— Как будто ночи тьму вдруг озарил рассвет,— На нем нн ржавчины, ни грязных пятен нет, В податливых боках глубоких вмятин след. Тяжелых молотов стремителен полет, Кузнец за кузнецом по очереди бьет, Большими каплями с их тел стекает пот, Рой искр взлетающих блестит, жужжит, поет. Уж солнце ясное давным-давно зашло, А в старой кузнице по-прежнему светло. И светится она, ночным теням назло, Как Этны огненной бурлящее жерло. Пучки горячих искр созвездиям сродни, Как множество комет, они летят, взгляни, Пронизывая тьму полуночи, они Бесчисленнее, чем болотные огни. У кузнецов ушло железа пять кусков. Из наколенников один уже готов. Мелькают молоты могучих молодцов, Куются обручи из выгнутых брусков. Готов уж и второй. Все кончено. И вот На наколенники вода, шипя, течет, И пара белый столб до потолка встает, А кузнецы со лбов и шей стирают йог. ИЗ НАРОДНОЙ ПОЭЗИИ
ПЕСНЯ ЯКАБА БУГИ Что, земляк, печалишься, что глядишь с тоскою? Бог-господь поможет — станет жизнь другою. Солнышко пригреет — луг зазеленеет, Мы по белу свету вновь пойдем с тобою. — Как же не печалиться, коль печаль за мною Днем и ночью ходит, друг ты мой желанный, Коль такой мне выпал жребий окаянный, Коль грызут заботы сердце беспрестанно? Доломан мой порван — тело видно стало, На штанах заплаты — не сочтешь, пожалуй, Шляпа так свалялась, что пиши пропало, Ветхий полушубок лоснится от сала. Плащ мой износился на дожде, на стуже, В тряпки превратился — ни на что не нужен, Сапоги ж такие, что не сыщешь хуже,— Вот дела какие, мой бесценный друже! Корма нет, и лошадь в клячу превратилась, На седле давно уж стерлись украшенья. А на дом посмотришь — крыша провалилась,— Всюду запустенье, всюду разрушенье. Хлеб доеден, мяса ж вовсе не бывало,— И в желудке пусто, и в кармане пусто: Денег от работы достается мало, А сказать по правде — их совсем не стало. Конь пристал — подкова, видишь, оторвалась,— Этакое горе, этакая жалость! Подкуешь — поедешь. А не то — осталось Пешему по свету поскитаться малость. Мех на волчьей шкуре клочьями повылез, На гвозде покрылась паутиной фляга. Вся черна от грязи белая рубаха, Вши по ней гуляют целою ватагой… Ну, да ну их к черту, все невзгоды эти! Как-нибудь, а все же проживу на свете. Лягу брюхом к солнцу, если в брюхе пусто, Трубку закурю я — дешево и вкусно. КУРУЦ В ИЗГНАНИИ На чужой, на неприютной, На неласковой земле Он — один в лесу дремучем С горькой думой на челе. На него деревья тихо Осыпают желтый лист. И, на скорбный плач похожий, Раздается птичий свист. Конь пасется, не расседлан, У седла повис кинжал — Тот, которым прямо в сердце Куруц немцев поражал. Белый плащ турецкий брошен На помятую траву. На него склоняет куруц Непокрытую главу. Все печальней птичье пенье, Все тревожней лес шумит. И одна на сердце дума — Спит ли куруц иль не спит: «Что за мир, когда в изгнанье, В край чужой солдат идет. Если мать о нем и плачет, То народ его клянет. Что за мир, коль нет приюта Для солдата, для бойца. Только горы, только скалы, Только темные леса. Нашу скорбную дорогу Заметает листопад, И оплакивают птицы Нашу славу, друг-солдат. Я уйду — и не узнать вам, Где, в какой я стороне. А узнали б, так, наверно, Тоже плакали по мне. Я возьму поводья в руки, Ногу в стремя я вложу: Из родного края в Польшу Ухожу я, ухожу. Бог с тобой, земля родная, Что ты стала вдруг чужой. Но одну тебя люблю я Всею кровью, всей душой». Так он с родиной простился, — Нет ему пути назад. Под печальный шум деревьев Едет изгнанный солдат. Пусть же тень его укроет, Пусть тропа его ведет, Пусть хотя б в воспоминаньях Утешенье он найдет. Эту песню мы сложили Там — над Ужем, над рекой, В час, когда мы уходили, Покидая край родной. |
