ЭПИГРАММЫ И ЭПИТАФИИ МИР — НАШ ДОМ Мир — тот же тесный дом; как ни длинна дорога — вовек не перейдем черты его порога. НЕЧЕСТИВЫЙ ПАСТОР Он жить велит другим, как повелел господь, меж тем как им самим повелевает плоть. ЭПИТАФИЯ ЛАССЕ ЮХАНССОНУ, НАЗЫВАВШЕМУ СЕБЯ ЛУСИДОРОМ НЕСЧАСТНЫМ Он предвестил себе беду, судьбы не веря в милость. Он предвестил себе беду — беда к нему явилась. Прохожий, не сочти за труд, читая надпись эту, сказать погромче: «Суждено пророком быть поэту!» ДОКТОР ФАУСТ Как Фауст, душу запродать? — Меня не тянет что-то: не прочь бы я про все узнать, да в пекло неохота. ЖАЛО ЖАЛОСТИ Не поверяй друзьям души своей печаль: тот больно жалит нас, кому нас больно жаль. ЭПИТАФИЯ Прах Георга Шёрнйельма в этой могиле. Наука и разум его не забыли. В три четверти века, что дал ему бог, проникнуться к веку почтеньем пе смог. Таланты его мне хвалить не пристало — уж слишком их много, а сил моих мало. Одно заявляю — тут спорить нельзя: счастливой была его жизни стезя. СКУГЕЧЕР БЕРГБУ ИЗ ЦИКЛА «КВЁНЕРИД» СОНЕТ 22 Непостоянно все: меняясь непрестанно, как сумерки и ветр — настанет и пройдет. А дорогое нам и вовсе не живет. Так перышко летит, и тает прядь тумана. Что плакать! или петь! Не изменить ни грана в составе времени. Все движется вперед, и дорогое нам равно не знает льгот. Непостоянна грусть, и явь непостоянна. Смирись, душа! Прими законы мирозданья и с бегом времени сверяй свои желанья. Пусть молодость моя проходит без людей — я верю, что не грусть, а радость — чародей: забвенье нам дарит, воспоминанья будит. И, верно, Вёнерид моя душа забудет. СОНЕТ 92 По берегу она с подругами бродила, искала, где вода светла и холодна, не взбаламучена, и чтоб была видна любая впадинка, и ие было бы ила; там Меларен волна в цветущий берег била, там розовый песок, тепло и тишина. Одежды приподняв, все разом, как одна, засомневались вдруг, но смелость победила. Решились: платья прочь. Скорее охладиться! Мелькают бедра их, как лилии белы. Конечно, здесь никто не может появиться. Я лесом шел тогда, и, прячась за стволы, все, что по воле дам скрывалось до сих пор, по милости судьбы я рассмотрел в упор. ГУННО ДАЛЬШЕРНА КОРОЛЕВСКИЙ СКАЛЬД (Фрагменты Он превосходит всех. Достойный славных дедов, Он ставит жизнь и кровь за честь своей страны; Когда, нечистый пыл к ее красе изведав, Ее пытались взять чужих земель сыны, Он девственность ее оберегал для шведов, Отбрасывал врагов от крепостной стены. Он шествует в броне, прикрыт плащом оленьим, И шлем на голове с орлиным опереньем. По лестнице за ним свершает восхожденье Второй, чей сан снискал доверье и почет, Достопочтенный муж в суровом облаченье, Проведший век вдали от суетных забот. Со шляпою в руках, являет он смиренье И распятого крест для Швеции несет. Его глаза в слезах, его уста и руки Хранят святой закон, завет поста и муки. А третий корабли стремит по синей глади, В бесстрашии своем не знает меры он, И дальний путь всегда ведет его к награде: Казна его полна даров со всех сторон, Он в Азию плывет вознагражденья ради, И лучшие шелка ему дарит Цейлон. Он держит верный курс под солнцем и при звездах, Покуда не взлетит его корабль на воздух.  Вацлав Холлар. Вид аббатства Роттендель Четвертый, наконец. Он выбрался из чащи. Волос на голове — по пальцам можно счесть, Однако в бороде они гораздо чаще. Он в каждом деле сам таков, каков он есть, В молитвах и постах досуги проводящий, Чтоб чистый голос свой на небеса вознесть. Доверена ему вся шведская скотина. Он добывает снедь для пиршеств господина. ЮХАН РУНИУС ПОЕЗДКА РУНИУСА И ФРИСКА В ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПАСХИ 1712 ГОДА (Фрагменты) С зятем Баумана Фриском мы неслись во весь опор, но на расстоянье близком оставались гребни гор: умерять должны мы страсть, чтобы не попасть прямо морю в пасть. Буйна младость! Что за радость на себя навлечь напасть? Кобылица смоляная слишком слабою была и до цели нас, стеная, лишь назавтра довезла. Наш хозяин в этот час, не дождавшись нас, был в гостях как раз. Но супруга без испуга сразу нами занялась. Угощенье — не на шутку: каждый был и пьян и сыт: пища — праздники желудка — и сладчайший аквавит. Да, приплыли мы не зря: водка под угря, в нас огнем горя, грела тело, то и дело чудеса в умах творя. Ах, фру Лиза напекла аппетитных булок сдобных! Как была она мила в обстоятельствах подобных! Я, поев ее стряпни, вспомнил детства дни — как средь воркотни было сладко без остатка булку съесть в кругу родни. Рассказать не хватит слов, как ходили мы молиться, слыша звон колоколов — громкий зов святой седмицы, как скакали до небес, как ходили в лес с милыми и без, как мы пели и галдели, будто в нас вселился бес. Кратко: там для игрока были карты видов разных, воз еды — для едока, пруд питья — для пьяниц праздных, глазки, чтобы впутать в грех, множество потех, игры без помех, сутки кряду до упаду молодой здоровый смех. Я четыре дня гулял на гулянье лучшем в мире, а спроси, так длился бал разве что часа четыре. Я вернулся в дом родной с головой дурной, руган был женой — ручкой резвой, речью трезвой был развеян сон хмельной. |
